– Что ж, приятно слышать, – Олеся поджала губы. Ей самой дочь звонила раз или два в неделю. – Мне кажется, это очевидный выход, Олеся Михайловна, – Вика взяла ее за руку и улыбнулась так тепло и ласково, что Олесю чуть не стошнило, – который устроит абсолютно всех. – Вика, хочу тебе напомнить, что его жена ты, а не я. Девушка выпустила ее руку: – Ну если это для вас так важно, – процедила она, – то этот вопрос мы легко решим. У меня есть знакомые в загсе. «Нет, дорогая, это у меня есть знакомые в загсе, – хмыкнула про себя Олеся, – которых ты отобрала у меня вместе с мужем». – Так вот, заявление на развод оформим задним числом, а чтобы пожениться, вам вообще ничего не придется нарушать. Когда у жениха серьезная болезнь, то брак регистрируют в день подачи заявления. – Это я знаю, спасибо. – Ну вот. Если грамотно подсуетиться, то из больницы вы уже законного мужа заберете. – Подожди, мне надо подумать. – Олеся Михайловна, ну правда… Я одна с ним не справлюсь. – А ты не беременна? Вика энергично поплевала через левое плечо и постучала по столешнице: – Тьфу-тьфу, слава богу, нет! Этого только не хватало. Ну так что? Вы же хотели его вернуть? – Хотела. – Ну так и вот! А врачи сказали, что при надлежащем уходе он восстановится. – Неужели? – Ну не полностью, конечно, – щебетала Вика, – но кое-что вернется. – Ладно, Вика, иди домой, я подумаю, – Олеся поднялась, зная, что согласится, просто не хотелось сдаваться слишком быстро. Они прожили вместе двадцать пять лет, половину жизни. Вместе становились родителями, вместе взрослели, вместе начали стареть, значит, надо вместе болеть и вместе умирать. Вика, в сущности, посторонний человек, она увела Сашу из семьи, но не успела с ним сродниться по-настоящему. Вряд ли она сумеет обеспечить Саше должный уход, в ее руках он быстро помрет от пневмонии или от пролежней. И самое важное, дети будут спокойны, что больной отец дома, под присмотром матери, а не у чужой девки. Все правильно, все хорошо, семья воссоединится. Только на душе такая тоска… * * * По дороге из садика Ирина заметила, что в витрине киоска «Союзпечати» появились новогодние открытки. От пучеглазой белочки, деда Мороза с длинной развевающейся бородой и Снегурочки в кокошнике веяло праздником и радостью, так что Ирина купила целую пачку открыток, и, управившись с хозяйственными делами, села писать новогодние поздравления, воображая себя светской дамой девятнадцатого века. Двигаясь по записной книжке по алфавиту, Ирина добралась наконец до Надежды Георгиевны. Они познакомились на процессе Кирилла, где та была заседательницей, и с тех пор поддерживали необременительные дружеские отношения. Наверное, если бы Надежда осталась в Ленинграде, то общались бы теснее, но, разведясь с мужем, она уехала поднимать народное образование на Север. И, между прочим, не куда-нибудь, а в тот самый край, где когда-то царствовал Чернов. Совпадение или перст судьбы? Соблазн оказался слишком велик, и Ирина рванулась к телефону. В далеком северном краю уже наступил вечер, и Надежда Георгиевна оказалась дома. – Ой, Ирочка, как я рада вас слышать! – воскликнула она радостно, а Ирина почувствовала себя последней свиньей, что долго не звонила. Надежда рассказала, что дочь Аня заканчивает журфак Московского университета, а сын – клиническую ординатуру по хирургии, и собирается распределиться поближе к матери, чему она очень рада. Ирина призналась, что ждет ребенка, и эта новость затмила все остальные, и так хорошо и уютно они поболтали, что Чернов совершенно вылетел у нее из головы. Пришлось снова набирать номер. – Чернов? Ну конечно, знаю! – воскликнула Надежда Георгиевна. – Сама я его не застала, его уже убрали, когда я приехала, но старожилы на него буквально молятся. – Серьезно? – Да, дня не проходит, чтобы не вспомнили, как тут при нем было хорошо. Край процветал. А вы почему спрашиваете? – Да по службе хотела уточнить один нюансик. – Ох, Ирочка, какая у вас все-таки работа… – сочувственно протянула Надежда Георгиевна. – Я часто вспоминаю наши с вами лихие деньки, порой с восторгом, иногда с ужасом, но одно знаю точно – ни за что в жизни не согласилась бы это повторить. – Вы были бы превосходная судья. – Трудно сказать. Жаль, что я ничем не могу вам помочь, хотя погодите-ка… У меня соседка – коренная жительница, давайте я ее позову, мы через три минуты вам перезвоним, и она все расскажет. – Да она, может, и не знает ничего. – Ира, это Север, большая коммунальная квартира. Все про всех в курсе. Так что ждите. – Давайте лучше я вам позвоню. Мне надо, мне и звонок оплачивать. – Ни в коем случае. Сейчас мы за ваш счет болтали, теперь моя очередь. Надежда Георгиевна перезвонила очень быстро, Ирина не успела дописать открытку. Взяв трубку, соседка неожиданно рассыпалась в похвалах Авроре Витальевне, которая на Севере тоже трудилась операционной медсестрой: – Такая женщина была, весь край на санавиации облетала! По положению своему вообще могла бы не работать, а она в самые опасные рейсы вызывалась, в самые глухие углы, туда, где посадка с подбором площадки. Везде побывала, а как работу свою сделает, так обязательно народ спросит, как живут, чего не хватает, есть ли жалобы какие. Ну и если что не то, муж вылетает порядок наводить. И так, знаете, не просто наорать, унизить и домой, а Илья Максимович действительно вникал, решал вопрос. – А сын его что? – А что сын? – не поняла соседка. – Как себя вел? – Как все. Лыжник был хороший, тренера думали его в большой спорт отдать, но что-то не задалось. – А убеждения? – осторожно спросила Ирина. – Ой да какие там у пацана убеждения? Погулять да за девками побегать. – А почему Илья Максимович ушел с должности, если был такой хороший руководитель, как вы говорите? В трубке энергично фыркнули: – Пфффф! Ушел, скажете тоже! Его ушли! Народ пытался заступиться, но без толку! – А что случилось, вы не знаете? – Почему ж не знаю? Все знают! Больницу не поделили. – В каком смысле? – не поняла Ирина. – У нас строили новую краевую больницу, а, сами понимаете, как это бывает, то то, то это, плюс еще у нас вечная мерзлота, такой для строителей неожиданный сюрприз. Вдруг за полярным кругом – и вечная мерзлота, ну кто бы мог подумать, в самом деле. Короче, стройка затянулась, причем Илья Максимович ужом вертелся, лишь бы только работали по плану, но нет. Куда спешить? И тут вдруг раз – как гром среди ясного неба внезапный Всесоюзный съезд КПСС. Эти съезды, они же каждые пять лет бывают, ну откуда было знать? Короче, наверху решили, что сдачу больницы надо обязательно приурочить к открытию съезда. Как обычно, отрапортуем, а потом доделаем, но Чернова и главврача жизнь уже научила, что никто никогда ничего не доделывает после того, как отчитался, – соседка перевела дух. – Бились они бились, а в итоге отказались принимать объект. Илью Максимовича быстренько перевели в Ленинград с понижением, а главврача уволили. Нашли на его место молодую беспринципную хабалку, которая и ледяную хижину с удовольствием бы за краевую больницу приняла, на этом все и кончилось. Кто-то медальку получил, а у нас до сих пор в палатах кислорода нет, а трупы в морг мы через приемный покой возим. Пришел человек лечиться, а ему желтой пяткой в нос – на! Оставь надежду, как говорится… Сам не сдохнешь, так тебе кусок потолка на голову свалится. Шансов нет. Словоохотливая соседка долго еще распространялась о прекрасных годах благоденствия во времена Чернова – как он открыл музыкальную школу и детский театр и любой житель края знал, что в трудную минуту иди в крайком, там помогут, – но наконец спохватилась, что денежки за междугородний звонок капают, и отключилась. Повесив трубку, Ирина осталась в некотором недоумении. Душитель свобод и женоубийца вдруг предстал в совершенно другом свете. И кому теперь верить? Собственным глазам или отзывам соседки Надежды Георгиевны? Классическая притча о слепых и слоне, если хочешь составить верное мнение, мало дернуть слона за хвост… Когда веришь, что все вокруг прогнило, а партия это не руководящая и направляющая сила, а злокачественный паразит, высасывающий из общества последние соки, то очень легко принять соседкины слова за истину. В погоне за красивой отчетностью паразит сожрал последнюю свою здоровую клетку и не поперхнулся. Все логично. Но при более внимательном изучении вопроса может оказаться, что женщина с такой симпатией относится к Чернову, потому что он оказал какую-то важную услугу лично ей, а не всему краю, и сняли его не за принципиальность, а за то, что банально не справился с крупным проектом и завалил сроки строительства. Как любит повторять Гортензия Андреевна, не спешите с выводами. Одно ясно, Ксения-Аврора – молодец! Первая леди края, могла бы сидеть дома и шпынять прислугу, а она работала операционной медсестрой, и не просто в больнице, а летала с выездной бригадой, между тем санавиация – это вам не комфортные рейсы «Аэрофлота» с конфеткой «Взлетная» за щекой. Дикие земли, тяжелейшие погодные условия, опасность без шуток подстерегает на каждом шагу, но Аврора не уклонялась от своего долга, больше того, наряду со своими прямыми обязанностями возложила на себя еще функцию корреспондента. Понятно, почему в крае ее любили. И опять к вопросу о слонах. Для домработницы Нины Ивановны Аврора была всего лишь неприятной высокомерной бабой, состоящей в неудачном и скандальном браке. Если Нине Ивановне рассказать, как Чернова летала в самые глухие уголки края, каждый раз не уверенная, получится ли у пилота посадить самолет, а если да, то удастся ли вылететь обратно, то Нина Ивановна, скорее всего, пропустит это мимо ушей. Мало ли кто чем занимается, мое какое дело. Вот так и проходит слава мирская… Живешь, борешься, совершаешь настоящие подвиги, а потом пропадаешь бесследно, и тебя характеризуют как белоручку и лентяйку. Потому что, видите ли, ты целыми днями стучишь на машинке, а не ползаешь пятой точкой кверху, намывая полы, как обязана поступать настоящая советская женщина. Так, стоп! Ирина замерла как громом пораженная. Какого, собственно, черта операционная сестра целыми днями печатала на машинке? Ладно, хорошо, донос на мужа решила оформить по всем правилам штабной культуры, а остальное время? Ирина нахмурилась, припоминая. Нет, Нина Ивановна совершенно точно произнесла «целыми днями». Брала заказы? Зачем? Илья Максимович прекрасно зарабатывал, и у самой Авроры с учетом северного стажа и высшей категории должно было выходить вполне прилично, и зачем обеспеченной женщине посвящать дни пустому и монотонному труду? От скуки и праздности? Только режим «сутки через трое» не наделяет человека кучей свободного времени, как может показаться несведущему страдальцу на пятидневке. После суток необходимо восстановиться, и порой успеваешь прийти в себя только к следующей смене. Это в идеале, а на практике график постоянно нарушается, необходимо подменять заболевших и отпускников, бывает, медики в условиях кадрового голода годами трудятся в авральном режиме «сутки через сутки». Брать заказы в таких условиях просто опасно. Только соберешься печатать чью-то великую диссертацию, как тебя дергают на смену, после которой ты сутки ходишь как в тумане, и только он немножко рассеется, как тебе снова на работу пора. Так что подработка машинисткой – версия сомнительная, а вот если предположить, что Чернова не перепечатывала чужие опусы, а сочиняла свои, один из которых Ирина когда-то имела удовольствие прочесть, то все сходится. Пожалуй, эта версия куда логичнее, чем удивительная многогранность таланта Виталия Горбатенко, когда он одной рукой ваял кирпичи соцреализма, а другой пописывал дамские романы, от которых захочешь, а не оторвешься. Нет, такой художественный прием, как наступание на горло собственной песне во имя торжества режима еще никто не отменял, но, с другой стороны, мастерство тоже не пропьешь. Имей Виталий столь легкое перо, он бы несомненно использовал его для прославления Коммунистической партии, подвига советского народа и доменных печей, и книги его сейчас не пылились бы в запасниках библиотек. Похоже, это Ксения-Аврора решила рассказать о судьбе своих родителей. Иносказательно, заменив имена, кое-что приукрасив, захотела напомнить о тех, о ком запрещалось помнить. Кого при Сталине ошельмовали, а во время «оттепели» отменили, как будто если они не были злодеями, то были никем. Так, она читала рукопись, когда Аврора была еще жива и, по свидетельству домработницы, постоянно печатала на машинке. Значит, не оставила сочинительства, не ограничилась одной книгой?