– Мы, советский народ, по-настоящему глотнули воздуха и начали жить по-новому только после январского пленума ЦК КПСС, – напыщенно провозгласил бывший следователь. – Только в январе мы окончательно выбрались из застойного болота и увидели перспективы дальнейшего развития общества. «Это он на мне публичное выступление отрабатывает, – догадался Виктор. – Пусть потренируется, у меня время есть. Послушаю». Буглеев закончил монолог так же неожиданно, как начал. Виктор хотел расспросить его о загадочном участковом, приходившем разбираться с жалобой на громкую музыку, но решил не рисковать. Воспользовавшись паузой, он поблагодарил Буглеева за интересный рассказ и направился к выходу. – Вот что! – остановил его в дверях хозяин кабинета. – Будет лучше, если ты найдешь для научной работы другое дело. О Дерябиных забудь. У нас была дружеская беседа, и я не хочу, чтобы она вышла за пределы этих стен. – Жаль, конечно, но я уже и сам догадался, что дело Долматова – не тот материал, с которым можно выступить на научно-практической конференции. Займусь одним дебоширом. Он целый месяц терроризировал соседей по подъезду. Выйдя из крайкома партии, Виктор сел на лавочку в сквере, несколько минут наблюдал, как голуби прочесывают асфальт в поисках хлебных крошек. «Буглеев догадался, что потерпевшая не была пьяной, но ничего не сделал, чтобы спасти Долматова. Есть экспертиза – сиди, а как там было на самом деле, никому не интересно. Так, кто у меня остался? Титова, Нечаева и некий опер-правдолюбец. Если он записан в протоколе осмотра места происшествия, то следующим надо навестить его». 20 Перед ужином играли в карты. За столом сидели Воронов, Рогов, Сват и Секретарь – Сергей Петюшеев, секретарь комсомольской организации группы. Как вихрь, влетел Вождь. – Хана Мальку! – объявил он с порога. – Разоблачили сволочь! – И кем же он оказался? – сдавая карты, спросил Воронов. – Скрытым гомосексуалистом или наркоманом со стажем? – Он – не афганец! – Вот дела! – высказал общее мнение Секретарь. – Кто же теперь школьникам про былинные подвиги рассказывать будет? На кого детишкам равняться? – Свято место пусто не бывает, – высказал мнение Рогов. – Как его разоблачили? Евгений Мальков учился на третьем курсе, на факультете оперативно-разыскной деятельности. При поступлении он заявил, что проходил срочную службу в составе Ограниченного контингента советских войск в Афганистане, то есть является воином-интернационалистом. Неофициальное звание «афганец» особых преимуществ при поступлении не давало, но определенные нюансы все же были. Кандидаты на зачисление в школу сдавали три экзамена. Первый – сочинение. На этом этапе отсеивались все непригодные к дальнейшему обучению. Откровенно тупой кандидат, будь он трижды герой и заслуженный человек, для очного обучения не подходил. Заочно – пожалуйста! За парту на четыре года – нет. Все равно ведь не сможет пройти весь курс обучения и будет отчислен за неуспеваемость. Зачем неграмотному человеку чужое место занимать? Проверяли сочинения гражданские педагоги. Они не зависели от руководства школы, оценки выставляли объективно. Вторым экзаменом была история. Принимали ее преподаватели кафедры истории КПСС, то есть офицеры. Для них кадровики на экзаменационной ведомости делали едва видимые отметки карандашом. Плюсик означал, что данный кандидат имеет преимущество перед остальными, и в спорной ситуации ему надо поставить оценку на балл выше. К кандидатам, имеющим негласное преимущество, относились национальные кадры[8], «афганцы», члены КПСС и абитуриенты, проработавшие в милиции до поступления в школу свыше года. Опять-таки, если приемная комиссия считала, что кандидат туп, как дерево, то его безжалостно отсеивали, выставляли в ведомости «неуд». Третьим экзаменом было обществоведение. Приемная комиссия состояла из гражданских преподавателей, учителей хабаровских средних школ. По документам они видели, какие оценки получил кандидат на предыдущих экзаменах, и выставляли отметки, ориентируясь на коллег с кафедры истории КПСС. Завалить обществоведение было непросто, но «герои» находились и выбывали из борьбы на предпоследнем этапе. После успешной сдачи экзаменов абитуриенты проходили собеседование. Собеседование было формальным мероприятием, на котором никто ни с кем не беседовал. Кандидат заходил в отдел кадров, где ему объявляли, сколько баллов он набрал. Члены КПСС, «афганцы» и сотрудники милиции со стажем автоматически получали 3 балла, все остальные – 2. Воронов при поступлении набрал на экзаменах 14 баллов. Для зачисления было достаточно двенадцати, так что на результаты собеседования Виктору было откровенно наплевать. После третьего экзамена он мог считать себя уже зачисленным на первый курс. Его земляк Божечко с великим трудом сдал все экзамены на тройки, набрав в сумме 9 баллов. Для него собеседование было вопросом зачисления или возвращения домой с негласным посланием: «Больше таких тупых не посылайте! Тщательнее подходите к отбору кандидатов». Божечко до поступления отработал в милиции два года, получил на собеседовании три балла и был зачислен. Незнающего человека может сбить с толку столь невысокий проходной балл. Для гражданского вуза он бы означал полное отсутствие конкурса при поступлении. Для высшего учебного заведения МВД СССР принять на учебу кандидата, сдавшего все экзамены на «удовлетворительно», было вполне приемлемо. Сказывалась особая система отбора. Во-первых, прибывало строго ограниченное количество кандидатов. Часть из них отсеивалась при прохождении дополнительной медицинской комиссии. На ней особо усердствовали психиатры. Если кандидат начинал нервничать или вести себя раздраженно, то его отбраковывали по состоянию здоровья. Непригодными к дальнейшему обучению считались также лица, слабо владеющие русским языком. Вторым этапом отсева была сдача нормативов по физической подготовке. Тучный кандидат не мог уложиться в нормативы по бегу и отчислялся. И, наконец, третий, немаловажный фактор. Часть абитуриентов, как правило, действующих сотрудников милиции, использовали отпуск для поступления в вуз как обычный отпуск. Они не готовились к экзаменам, весело проводили время, получали «неуд» за сочинение и возвращались в родной райотдел. Поездка в Хабаровск была для них небольшим оплачиваемым отпуском с проездом за счет государства. После всех этапов отсева и вступительных экзаменов абитуриенты условно разделялись на две группы: кто уже набрал необходимое количество баллов на экзаменах и кто надеялся на дополнительные баллы за собеседование. Среди второй категории абитуриентов конкуренция была примерно два-три человека на место. Евгений Мальков с самого начала решил подстраховаться и объявил себя воином-интернационалистом, причем сделал это только на этапе первоначального собеседования в отделе кадров Дальневосточной высшей школы МВД СССР. При прохождении отбора по месту жительства он ни словом не обмолвился о своем «героическом» прошлом. План его был прост. Все воинские части в СССР имели номера. Дислоцирующиеся на территории Советского Союза назывались «Войсковая часть № …», все дислоцирующиеся за границей – «Войсковая часть, полевая почта № …». Где именно дислоцировалась та или иная «полевая почта», по номеру было невозможно определить. Эта часть могла быть в Польше, а могла быть и в Афганистане. Мальков проходил срочную службу в ГДР, так что при желании мог выдать себя за «афганца». Успешно сдав экзамены, он приступил к учебе и понял, что из звания «афганец» можно извлечь дополнительные дивиденды. Руководство курса и преподаватели относились к участнику боевых действий с большим уважением, чем к обычному слушателю. Мальков где-то раздобыл медаль «За отвагу» и стал с гордостью носить ее. Всем желающим он охотно рассказывал, в каких передрягах побывал в Афганистане и как под шквальным огнем душманов вынес с поля боя раненого товарища. Совет ветеранов Афганистана ДВВШ МВД СССР избрал его заместителем председателя Совета, и Мальков с головой погрузился в общественную деятельность. Пока его однокурсники корпели над лекциями, Мальков выступал в школах и техникумах на Уроках мужества. При его рассказе о спасении товарища у парней из старших классов сжимались кулаки, а у девочек навертывались слезы на глазах. Но сколько веревочке ни виться, все равно конец придет! Настоящие участники боев в Афганистане стали подозревать, что Евгений Мальков не их собрат, а самозванец. Он не владел нужным солдатским жаргоном и не мог толком объяснить, в каких боевых операциях участвовал. Один из самых авторитетных «афганцев», второкурсник Яковлев, в лоб спросил Малькова: «Где документы на медаль?» Тот ушел от ответа. Он просто не ожидал, что кто-то усомнится в его статусе. Яковлев был настойчив. По его требованию кадровики подняли личное дело Малькова и выяснили, что в военном билете отметки о медали нет. На очередном заседании Совета ветеранов Мальков отверг все обвинения и заявил, что приказ о его награждении медалью «За отвагу» пришел уже после демобилизации, когда военный билет был сдан в отдел кадров райотдела по месту жительства. На время скандал затих, Мальков стал считать инцидент исчерпанным, но не тут-то было! Яковлев пошел на прием к начальнику отдела кадров школы. – Товарищ полковник, – сказал он, – вы знаете, что такое «зеленка»? – «Бриллиантовая зелень»? – уточнил кадровик. – Это лекарство, им раны смазывают. – «Зеленка» на «афганском» жаргоне значит любые кучно растущие растения: небольшой лесок, кустарники. Любой, кто был в Афганистане, при слове «зеленка» подумает не о лекарстве, а о деревьях. Я спрашиваю Малькова: «Ты в «зеленку» ходил? Он отвечает: «В зеленке? После ранения мне руку ей смазывали, а так не ходил, конечно. Я же не ребенок, чтобы мне мама зеленкой ранки смазывала». В другой раз я его спрашиваю: «У вас «мухи» были?» Он смеется: «Какие мухи! Там же горы, никаких мух нет». Кто был в Афганистане, знает, что «муха» – это не насекомое, а гранатомет. Мальков не был в Афгане. Он – самозванец. Начальник отдела кадров счел, что доводы Яковлева убедительные, и послал запрос в Министерство обороны. Ответ был ожидаемым. «Евгений Мальков проходил срочную службу в ГДР. В Афганистане не был, правительственными наградами не награждался». Яковлев потребовал созыв Совета ветеранов Афганистана. На общем собрании афганцев он зачитал ответ из Москвы, подошел к Малькову и ударом кулака сшиб самозванца со стула. – Это тебе, сволочь, за всех парней, кто не вернулся с Афгана! Ветераны-афганцы еле оттащили Яковлева от лжеца, иначе неизвестно, чем бы дело закончилось. Начальник школы решил показательно наказать фальсификатора. «Казнь» была назначена на понедельник. Пока ее готовили, и слушатели, и преподаватели обсуждали, как ловко Мальков пристроился, с каким надрывом он выступал перед школьниками. В группе Воронова общее мнение высказал Сватков: – Если бы он вел себя скромнее, не стал бы кичиться своим «боевым» прошлым, то ему бы все сошло с рук. Кто бы до окончания школы стал проверять его биографию? – Что он имел от этой липовой славы? – спросил непонятно кого Воронов. – Один балл на собеседовании и свободный график посещения лекций? – Не будь таким материалистом! – возразил Рогов. – Он три года ходил в ореоле героя. Слава! Почет. Всеобщее уважение. От небывалого взлета у него снесло крышу, и он сам поверил в свои подвиги. Вспомни, как он ходил по школе: грудь вперед, медаль сверкает. Герой! Не то что мы. – Где он сейчас, никто не знает? – спросил Секретарь. – Смылся в город, – ответил всезнающий Вождь. – Здесь оставаться побоялся. Он бы домой, в Иркутскую область, уехал, да все документы в отделе кадров. Паспорт, военный билет, аттестат о среднем образовании – все там. В понедельник утром, после завтрака, школу построили на плацу. На середину плаца вывели Малькова в повседневном кителе, с медалью на груди. Начальник школы зачитал приказ об отчислении самозванца из школы и увольнении из органов внутренних дел. Под барабанную дробь бравый капитан Шубин с кафедры спецтактики сорвал с кителя Малькова погоны. Следующим был Яковлев. Он отцепил медаль и сказал лжецу что-то обидное. После него к поникшему изгою подошел офицер из отдела кадров, вручил копию приказа об увольнении. Вообще-то рвать погоны не имело никакого практического смысла. Перед тем как получить личные документы, Мальков обязан был сдать на склад форменное обмундирование. Но ритуал есть ритуал! Предатель должен быть публично разжалован и навсегда вычеркнут из системы МВД. После короткого совещания на трибуну к руководству школы был приглашен Яковлев. Раздалась команда: «К торжественному маршу!» Колонны слушателей замерли. Ухнул большой барабан, отбивая такт прохождения колонн. Разразился дробью малый барабан. Трушин скомандовал: «На месте шагом марш!» и занял место во главе курса. Полторы тысячи человек личного состава школы пришли в движение, стройными колонами обогнули плац, вышли на исходную позицию. Проходя мимо трибуны, и офицеры, и слушатели переходили на строевой шаг и равнялись «направо», на начальника школы и Яковлева. Мальков оставался у них слева, и так получалось, что все марширующие в колоннах отворачивались от него, в последний раз демонстрируя презрение к лжецу и предателю. Придя на занятия, Рогов сказал: – Я бы лучше повесился, чем такое бесчестие вынести. – Малек не вздернется! – заверил Вождь. – Для него бесчестие – нормальное состояние. Вернется в Иркутск, найдет теплое местечко и вновь объявит себя «афганцем», будет купоны стричь. Через три дня в газете «Тихоокеанская звезда» появилась заметка о разоблачении самозванца. Обсуждение газетной статьи вызвало не меньше разговоров, чем мероприятие на плацу. – Кто-то из своих материал газетчикам дал, – сделал вывод Рогов. – Послушайте, что корреспондент пишет: «Мальков похвалялся, что с начала года даже пасту в авторучке не исписал». На лекции он не ходил, но про авторучку кто мог знать? Перед кем он хвастался? Только перед своими одногруппниками. – Что удивительного? – спросил Петюшеев. – Сейчас свобода слова, гласность. Пиши о чем хочешь. Никаких табу для публикаций нет. – Свобода слова не значит свобода свинства! – возразил Рогов. – Зачем наши внутренние проблемы перед всем Хабаровским краем выставлять? – Самоочищение! – не сдавался Петюшеев. – Теперь граждане будут знать, что мы изгнали из своих рядов предателя и вторую такую сволочь терпеть не будем. – Фигу! Теперь граждане даже наших настоящих «афганцев» будут считать самозванцами. Нынче жизнь такая: облили грязью одного – брызги на всех попали. – Ты же не «афганец», чего ты кипятишься? Тебя за самозванца никто не примет. – Зато за дурака будут считать! – начал злиться Рогов. – Ты послушай, что здесь написано: «За три года учащиеся даже не догадывались, что их водят за нос». Меня Мальков за нос не водил, я с ним перед школьниками не выступал. – Стоп! – одновременно сказали Воронов и Сватков. – Там написано «учащиеся»? Ничего себе! Нас до положения пэтэушников низвели. – «Учащиеся» – это корреспондентка от себя написала, – высказал мнение Петюшеев. – Она же не будет разбираться в нашем статусе. Мы слушатели, а в городе нас все курсантами называют. На погонах букву «К» носим? Значит, мы курсанты. – Я бы в курсанты ни за какие коврижки не пошел! – вмешался в разговор Вождь. – Казарменный режим, сапоги, портянки. «Подъем!», «Отбой!». Я этой «мужской» романтики в армии досыта наелся. Спор плавно перетек на службу в армии. Вечером, когда все разошлись, Воронов сказал: – Две отправные точки, два исходных пункта! Первый – газетам требуются «жареные» факты, что-то остренькое, бичующее пороки общества. Второй – если облить грязью одного слесаря, то дурно думать будут обо всех слесарях. Гласность – это ключ! Я все не мог понять, как мне к Вике Титовой подобраться и заставить ее говорить правду. Теперь догадался. Я выведу ее на чистую воду с помощью этой статьи! – Скоро экзамены, а ты все о Деле Долматова думаешь? – отозвался с кровати Рогов. – Плюнь на него, займись учебой. – До сессии еще больше месяца. Двух из трех свидетелей раскрутить успею, а там можно и за ум браться. За время учебы Воронова было разоблачено еще несколько лжеафганцев, но их отчислили из школы и уволили из МВД по-тихому, даже приказ об отчислении личному составу не объявляли. Публичной «казни» удостоился только Мальков. Поговаривали, что всему виной премия, которую начальник школы вручил самозванцу за активную общественную работу. Если рассматривать эту премию с юридической точки зрения, то она была классическим мошенничеством: некий проходимец обманул руководство школы и завладел денежными средствами МВД СССР. Такой подлости начальник школы простить не мог и пошел на крайние меры. 21