В протоколе осмотра квартиры Дерябиных от 10 сентября 1979 года, в графе «иные участвующие в осмотре лица» был указан инспектор уголовного розыска Жилов. Ни звания, ни инициалов указано не было. Воронов поискал такого сотрудника в телефонном справочнике УВД Хабаровского горисполкома, но не нашел. Звонок в Индустриальный РОВД ясности не внес. Начальник ОУР райотдела такого сотрудника припомнить не смог. – Текучка кадров! – прокомментировал неудачу Демидов. – Хотя причина может крыться в небрежности следователя. Он лично мог не знать инспектора уголовного розыска и записал его фамилию на слух. Вполне возможно, что фамилия нашего коллеги Шилов или Желов. – Как мне теперь его найти? – спросил Виктор. – Надо поднять книгу происшествий за сентябрь 1979 года. Записи в нее вносит дежурный по райотделу. Он-то наверняка знает, кто из оперативников выезжал на происшествие. – Другого пути нет? Для меня никто не станет из архива книгу происшествий поднимать. Демидов позвонил в Индустриальный РОВД, узнал, что книгу происшествий за 1979 год найти нереально. Воронов опечалился, но его старший товарищ не привык отступать на полпути. Он позвонил в городское УВД и дал поручение начальнику ОУР поднять книги телетайпограмм за интересующий период. Начальник уголовного розыска запротестовал, стал ссылаться на то, что у него людей нет, чтобы в архиве копаться. Демидов сделал вид, что вошел в его положение. – Я тебе стажера пришлю, он все найдет, – сказал находчивый опер. – Вова, что бы я без тебя делал! – воскликнул восхищенный Воронов. Книг телетайпограмм за сентябрь 1979 года было несколько. В них последовательно вклеивались все телетайпограммы, поступившие в городское УВД из территориальных органов и вышестоящих инстанций. Воронов потратил час, пока нашел нужное сообщение. Фамилия инспектора ОУР была Желтов. Как ее можно было исказить до фамилии Жилов, трудно представить, но если бы не милицейская бюрократия и подстраховка, Воронов бы никогда не узнал, кто выезжал на изнасилование Елены Дерябиной. На всякий случай Виктор переписал всю телетайпограмму, и, как оказалось, не зря. В ней был зафиксирован очень важный факт – время поступления сигнала об изнасиловании в дежурную часть райотдела из службы «02» городского УВД. Зная фамилию инспектора уголовного розыска, отыскать его было делом техники. Желтов Николай Васильевич вышел на пенсию в 1984 году. В адресном бюро стал числиться как обычный гражданин, а не сотрудник милиции. Воронов по телефону узнал его адрес и поехал на встречу. Дверь Виктору открыл небритый неопрятный субъект, пьянствующий уже не первый день. В жилище бывшего инспектора ОУР витал кислый запах испортившихся продуктов, невыветривающегося табачного дыма и ядреного перегара. – Какой день пьешь? – спросил Воронов, по-хозяйски войдя в квартиру. – Ты кто? – вытаращил глаза Желтов. – Я – из краевого УВД. У меня задание – уточнить кое-что о событиях, произошедших много лет назад. Но ты, как я вижу, не в форме? – Нормальный я, – смутился хозяин. – Подумаешь, разговелся чуть-чуть. Проходи, сядем, поговорим. На полу в кухне Желтова валялись окурки, всюду была грязь. Осмелевшие тараканы шустро перебегали от печки к мусорному ведру под раковиной и обратно. Перед тем как сесть на предложенный табурет, Воронов смахнул с него засохшие хлебные крошки, проверил устойчивость. – Закуривай! Щедрый хозяин выложил на стол пачку папирос. В качестве пепельницы предложил пустую консервную банку из-под кильки в томате. Воронов курить отказался, приступил к расспросам, но тщетно! Желтов не помнил ни изнасилования, ни самого факта ареста Долматова. – Послушай! – начал злиться Виктор. – Ты ходил к следователю Буглееву, высказывал ему свои сомнения в виновности морячка. Неужели ты ничего не помнишь? – Буглеева помню! Хам первостатейный. Нас, ментов, за людей не считал. Я могу тебе про него вот какой случай рассказать… – Не надо! – остановил Виктор. – Буглеев и его выходки меня не интересуют. Ничего не добившись от Желтова, Воронов, не попрощавшись, пошел на выход. – Так ты из Совета ветеранов МВД? – спросил хозяин. – Мне к прошлому празднику подарок обещали, а ничего не дали. Попутали, что ли, чего? Виктор всмотрелся в глаза алкоголика и понял, что от некогда самого результативного инспектора уголовного розыска почти ничего не осталось. – Мне ждать подарок или нет? – спросил Желтов. – Жди! – обнадежил Виктор. – Венок бесплатно привезут. – Какой венок? – Из искусственных цветов, с траурной лентой. – Помер, что ли, кто? – Желтов перекрестился, поскреб ногтями под мышкой. – Все мы смертны, все под богом ходим. Когда похороны? – Я думаю, скоро. Печень, она ведь не железная. От алкоголя ее на куски разорвать может. Демидов, узнав о том, как выглядит Желтов, не удивился: – Уход из системы – сильнейший стресс. Представь, вчера ты был представителем власти, а сегодня стал никем, обычным гражданином, пенсионером. Вчера перед тобой все заискивали, с днем рождения поздравляли, подарочки по любому поводу дарили, а сегодня те же самые люди три раза подумают, подавать тебе руку или нет. Мой отчим после выхода на пенсию несколько лет в кармане пенсионное удостоверение носил, чтобы не чувствовать себя беспомощным. Самовнушение! Ты прекрасно понимаешь, что пенсионное удостоверение – это никчемная бумажка, но оно лежит там же, где было настоящее удостоверение, и твое тело не посылает в мозг сигнал тревоги: «Что-то не так! Мы чего-то лишились!» Наши милицейские пенсионеры из одного стресса попадают в другой. Пока ты в системе, ты живешь ее жизнью. На тебя каждый день обрушивается масса информации, ты весь в делах, времени не хватает, начальство показатели требует, по выходным работать заставляет. Ты весь в пене, от желудка одно название осталось, сердце барахлит, но ты держишься бодрячком, из тебя энергия плещет. Ты – в теме. Проходят годы, ты пишешь рапорт на пенсию. Цветочки, дежурные улыбки, почетная грамота, скромный подарок на память от коллег. От избытка чувств у тебя слезы наворачиваются на глаза, но сквозь эти слезы ты видишь равнодушие. Ты еще не совсем ушел, но о тебе уже забыли. Ты пришел домой, проснулся – и не поймешь, чем дальше заниматься, что делать, к чему стремиться? У тебя избыток времени, привычный распорядок дня нарушен, куда девать оставшуюся энергию – непонятно. Ты решаешь отдохнуть пару месяцев, снять накопившийся за много лет стресс, и рука сама тянется к бутылке, а дальше – все по накатанной! Запомни: если у тебя нет четкой программы, чем ты будешь заниматься на пенсии, то спиться – раз плюнуть! Сегодня для поднятия настроения кувыркнул рюмочку, завтра – вторую, а там втянулся, и дело пошло! Еще один немаловажный фактор – это семья. Если у тебя к моменту выхода на пенсию будет проверенная любящая жена, прошедшая с тобой горе и невзгоды, то она просто не даст тебе опуститься на дно. Если вместо надежной и проверенной годами жены у тебя под боком будет чужой человек, живущий с тобой под одной крышей, то ты сопьешься даже быстрее, чем холостяк или разведенный мужик. – Вова, мне до пенсии еще далеко, но твои слова я запомню. Когда придет час, постараюсь к пенсии подготовиться. Наступило лето. Из четырех оперативников в отделе по борьбе с наркоманией осталось двое: один ушел в отпуск, второго отправили в командировку. Кабинет иногда целыми днями пустовал. Воронов решил воспользоваться этим обстоятельством, позвонил в коллегию адвокатов Центрального района и вызвал для участия в допросе обвиняемого адвоката Цветкову, носившую в девичестве фамилию Титова. Теплым июньским деньком в кабинет на втором этаже Хабаровского краевого УВД заглянула коротко стриженная блондинка. Воронов узнал ее с первого взгляда. Титова не очень изменилась за прошедшие восемь лет. – Меня пригласили на предъявление обвинения, – сказала адвокат, – но следствие, как я помню, находится на четвертом этаже. Здесь уголовный розыск. Я ничего не путаю? Она достала блокнот, сверилась с записями. – Следователь Воронов – это вы? Где обвиняемый Вотамов? У меня такого клиента нет. Виктор подошел к двери, закрыл на ключ. – Фамилия вашего клиента – Долматов. – Подождите, что вы делаете? – спохватилась Титова. – Зачем вы закрыли дверь? – Не хочу, чтобы нам кто-то помешал. – Это какая-то провокация, – догадалась адвокат. – Что вы намерены делать? Впрочем, без разницы. Я сейчас закричу, и меня освободят, а вас – арестуют. – Кричите, – разрешил Воронов. – Этот кабинет – последний на этаже. Все соседи ушли на обед или разъехались на задание, и потом, здесь же не институт благородных девиц. Если кто-то орет, значит, так надо. – Что вы от меня хотите? – Титова встала между столами, где чувствовала себя более защищенной. – Вы хорошо держитесь, – похвалил Виктор. – При упоминании фамилии вашего бывшего жениха у вас ни один мускул не дрогнул. – Какое вам дело до Долматова? – с нескрываемой злобой спросила адвокат. – Вы решили шантажировать меня этой гнусной историей с квартирой? Ничего не получится! Я действовала в рамках закона, ни одного параграфа не нарушила. – Если обмен любезностями закончен, то я предлагаю для начала ознакомиться с одним документом. Это допрос гражданки Титовой по делу об изнасиловании Елены Дерябиной. Воронов достал протокол допроса, приготовился зачитать выдержки. – Что там у вас? Дайте посмотреть! Титова шагнула к Виктору, ловко выхватила допрос, скомкала, запихала бумагу в рот, начала жевать. Переполненная чувством превосходства над нерасторопным противником, она с ликующим видом показала Вороному фигу. «Вот тебе, гаденыш, выкуси! Ничего у тебя не получится». Виктор не ожидал такой выходки, но остался невозмутимым. – Вы совершенно напрасно запихали грязную бумагу в рот, – сказал он. – Микробы, бактерии, бациллы! За восемь лет на этом протоколе кто только не поселился. Впрочем, воля ваша! Кушайте, но помните: я не из общества Всеобщего благоденствия. Вы что-нибудь знаете об этом обществе? Их символ – два красивых иероглифа, которые переводятся как «всеобщий рай» и «всеобщее благоденствие». Так вот, я в их шайке не состою и за водой вам не побегу. Титова осмотрела кабинет. Привычного графина с водой не было. Зато на сейфе была трехлитровая банка, используемая веселыми операми в качестве вазы для букета из стеблей дикорастущей конопли. Под действием тепла в банке размножились мелкие водоплавающие червячки. Демидов считал, что это личинки комаров, другие опера имели свое мнение. Как бы то ни было, червячки извивались в мутной воде, прекрасно себя чувствовали и превращаться в новый вид насекомых не желали. Протоколы допроса изготавливаются на второсортной серой бумаге. Жевать ее проще, чем гладкие лощеные листы, но проглотить без большого количества воды нереально. Ком в горле застрянет и перекроет дыхание. Разжевав протокол в единую массу, Титова инстинктивно потянулась к воде, увидела червячков и срыгнула жеваный ком. Не дав Воронову опомниться, она подскочила к окну и выбросила жвачку в открытую форточку. Судя по раздавшимся с улицы воплям, ее бросок нашел свою цель. – Ей-богу, детский сад какой-то, – с укоризной попенял Воронов. – Зачем вы съели свой собственный протокол допроса? Вы что, не знали, что в нем написано? Я хотел продемонстрировать его для освежения памяти, а вы, рискуя здоровьем, чуть не подавились ничтожным документом. – Что вам надо от меня? Титовой было больно говорить. Бумага повредила глотательные мышцы горла. – Так-то лучше! – похвалил Воронов. – Мы построим нашу беседу следующим образом: я задаю вопросы, вы отвечаете. Вначале я предлагаю поговорить о Дерябиных, об изнасиловании невинной девочки Лены. Потом пробежимся по квартире Долматова. Меня интересуют несколько чисто технических вопросов. До самой квартиры и права на проживание в ней мне дела нет. Итак, вы готовы? Ах, да, забыл уточнить один момент! Если мы не придем к консенсусу, то я лишу вас работы и превращу ваш диплом о высшем юридическом образовании в кусок прессованного картона, который будет годиться только для того, чтобы на него сковороду с жареной картошкой ставить. Итак, поговорим? – Я напишу жалобу прокурору, и вас арестуют. Вы, вообще, кто такой? Вы сотрудник милиции или нет? По какому праву вы удерживаете меня здесь? – Все ответы за окном, – загадочно ответил Воронов. – Посмотрите, и вы убедитесь, что со мной шутить не стоит. Титова осторожно подошла к окну. – Там крыльцо изолятора временного содержания. Какая-то женщина в форме курит. Что это значит? Вы на что намекаете? – Единственный момент, который я не учел – это вид из окна, – сокрушился Воронов. – Согласен, пейзаж неподходящий. Но если посмотреть выше здания ИВС, то что вы увидите? Облака, крыши, антенны? Нет. Там, за стенами, кипит новая жизнь под названием «перестройка». Она фонтанирует гласностью и жаждой обновления общества, стремлением вскрыть его пороки и очиститься от скверны. – Господи, какое словоблудие! Это вы Горбачева цитируете?