– Лейтенант, твои макароны по–флотски получились отменно! Тебе доставило удовольствие готовить их, зная, что после ты сядешь вкусно поесть? – Так точно! – ответил я, растерянно пытаясь уловить связь между ужином и её домом. – А вот если бы ты в одиночестве наготовил на детский сад в лице одиннадцати братьев и сестёр, ведь мама занята страдающим без выпивки или от выпивки отцом, то сам бы потерял желание поесть. И если это был бы далеко не единичный случай, то сам бы никогда не захотел вернуться в ад, который смог оставить за спиной. Я утвердительно кивнул, стараясь обойти излишний спор с немного выпившей и раздражённой дамой. Поняв, что мне некуда бежать, я спустилась со стула и села на пол, сползши по стене. Страх, да и ему предшествующий гнев сменились на опустошение и боль, свербящую сердце. Взяв руками колени в кольцо, я заплакала. Скорее даже зарыдала на всхлип. Конечно же, я поняла, что любовью там и не пахло. Но слезы не из–за него текли. Я плакала из–за обиды за себя: «Почему я? Юная, симпатичная и вроде не глупая! Почему все эти годы кто–то пользуется мной? То в качестве няньки за детьми, то – рабочей на ферме. Неужели меня невозможно просто полюбить? Как дочь, как девушку? Что же со мной не так?». Я достала лист бумаги и, послюнявив грифель карандаша, стала писать всё то, что было между мной и фермером. Листа не хватило, и я взяла второй, а затем и третий… Я писала всю ночь. Это помогало мне понять, где я ошиблась, строя отношения на чувствах и, где не углядела тот момент, когда он начал пользоваться мной. Я писала быстро и беспрестанно, игнорируя боль в уставшей от письма руке. Другой рукой я нервно закрывала уши, чтобы не слышать скрип двуспальной кровати в соседней комнате. Стерва старательно кричала, откровенно подчёркивая таланты фермера в постели. Но я, будучи женщиной, осознавала, что её стон не от его искусного старанья, а от того, что получив оргазм, она ещё раз опустила и без того униженную меня. Мне было больно, лейтенант! Всё–таки больно, ведь этот подонок был моим первым мужчиной и первой любовью, а это самое чистое, что девушка может отдать, и самое грязное, что может сделать мужчина – предать это. Я допил свой виски до дна. Я был так же юн, как и фермер из рассказа майора, но его поведение претило моим принципам. Мне было жаль ту молодую девушку, которая, наверняка, всё ещё жила где–то в укромном уголке души моей бывшей начальницы. – Проучить бы его по–мужски! – не сдержался я. – О, узнаю своего секретаря! С высокой нравственностью и порядочный, пока дело не дойдёт до женских губ! – под столом она положила мне руку на колено, и точно кошка провела ногтями по нему. Дрожь пробежала по телу и откликнулась в точке мужского начала. – Хочешь воспользоваться мной? Я уже немного пьяна! – игриво щебетала она, касаясь пальчиками ног внутренней стороны моего бедра. Я взял её за ножку и остановил у самого рычага взошедшей страсти. – Мне надо в ванную, а Вам советую прилечь. В комнате у меня есть кровать. Трогать я Вас не стану! – Я не настолько пьяна, чтобы ложиться спать одной в мужской постели! А ты молодец, не поддался соблазну! Не воспользовался шансом оприходовать меня. – Вы до сих пор не поняли, что я не использую женщин? – Дорогой, вы все используете нас, каждый по–своему, ведь это ваш жестокий мир мужчин. Я отошёл на несколько минут, чтоб охладить свой пыл, плеща в лицо почти что ледяной водой, и протирая ей же шею. Уткнувшись в полотенце, выдохнул и страсть, и сожаление за то, что выпало на долю девушки, которая жила в майоре. Вернувшись к столу, внимательно продолжил слушать. Я уснула под утро, много раз перечитав всё то, что написала за ночь. Я осознала, что меня сгубила жалость, на которой он так безупречно играл. Я сожалела, что забота о ферме лежала на его плечах. Что он был один за тракториста, за доильщика, за садовода, за бухгалтера. За всех! Я понимала, как это непросто, ведь я сама была и нянькой, и прислугой, и кухаркой в собственной семье. Солидарность в тяжёлой доле, навязанной родителями, и сыграла решающую роль в моём желание помочь ему вести хозяйство. Он это просчитал. А дальше было просто: он влюбил меня в себя своей лаской и показной заботой, желанием быть вместе, терпением в обучение фермерскому дело. Он сыграл великолепного сельского парня, любящего и работящего. Как я могла такого подвести? Ещё и приютившего меня в момент, когда мне было некуда деваться. Чувство благодарности за любовь, еду и жильё, которое он во мне постоянно эскалировал, подгоняло меня хлеще хлыста к тому, чтобы лезть из кожи вон, услуживая ему во всём. Меня сгубили жалость и благодарность. И, конечно любовь! Когда ему что–то не нравилось, на них он и давил. «Не благодарная! Не сочувственная! Не любящая!» – вот как он манипулировал мной. Всё, что я должна была сделать, это не смешивать любовь со своим проживанием на ферме. Тогда я бы не ожидала ни взаимности, ни ласки, ни уважения. Я бы работала, отдавая трудом свой долг. Это было бы честно! Майор опустила голову и тихонько заплакала. Я достал салфетку из картонного коробка и протянул ей: – Может, не стоит продолжать рассказ? – Обними меня! – попросила женщина. Я обнял её, сидящую, сзади за плечи и провел рукою по её щеке, стирая жгучую слезу. Майор запрокинула голову и посмотрела мне прямо в глаза. Я опустился на колени ближе к ней и с некой горечью в груди поцеловал её нежные, горячие от переживаний губы. – Вы такая красивая! – сказал я, любуясь серым цветом её глаз. – Не повторяй моей ошибки! Не ведись на жалость! – она улыбнулась и взглядом приказала мне сесть на место. Я исполнил этот приказ. Глава 6. Выход есть всегда Наутро я проспала. Он ворвался в комнату разъярённый и стащил с меня одеяло. – Да как ты смеешь спать, когда скот не доен? Растеряно я начала оправдываться тем, что он же и запер дверь на ключ. На это он ответил, что отворил её ещё под утро. Только спустя пару минут нашей перебранки мой мозг включился, перебарывая недосып, и я вспомнила о том, что было вчера вечером. – А знаешь что, подои коров сам! Или подстилке своей прикажи, а меня оставь в покое! – разозлившись от воспоминаний, взбунтовалась я. – Ты что мне тут обижаться вздумала? У сельских времени на бабьи истерики нет! Это вы, городские, - неженки горделивые! Он схватил меня за руку выше локтя и стянул с постели. Потеряв баланс, я оступилась и упала на пол. Подонок и не собирался помогать мне встать, а только продолжал тащить за руку к самой двери. – Да отпусти ты! Дай мне рубашку ночную на платье сменить! Стыдно же! Люди увидят! – сопротивлялась я, умоляя его. Он выволок меня на луг и, заставив подняться на ноги, затолкал в доильный зал. – Животных я тебе привёл! Дои! Я пойду на уступку и накрою сам себе завтрак, а ты сегодня есть не будешь! Не заслужила! – он ушёл, оставив меня за работой, не умытую, ни одетую, не готовую. Самым постыдным было то, что всю эту сцену наблюдал, работающий на пасеке, пчеловод. И хоть в разборку он и не вмешался, но я заметила, как недовольно и разочарованно мотал мужчина седой головой. Закончив все свои дела, я вернулась к дому на время обеда, голодная с вечера и замёрзшая в одной ночнушке этим пасмурным угрюмым днём. Входная дверь была закрыта. Я дёргала её. Я стучала в окно, в котором видела, как аппетитно он ел из тарелки. Мерзавец слышал меня, но ни один мускул на его лице не дрогнул, а взгляд не оторвался от еды. Затем он встал и ушёл в кабинет, чтобы не слышать моего стука. – Эй, милая! – окликнул меня пасечник. – Пойди сюда! Он вышел с пасеки и снял с себя пчеловодную маску, заменив её на панаму. – Пойдём–ка за мной, поможешь! Я отправилась за пасечником к сараю. Он вытащил из-за лопат рюкзак, и мы уселись на скамью, прямо под солнышко, которое удачно выглянуло из-за тучки. Старик вытащил из сумки запасную куртку и накинул её мне на плечи. – Держи! – протянул он мне свёрток с едой. – Нет, что Вы! Я не могу это взять! Вы ведь останетесь голодным! – Ешь, говорю! Здесь сытный бутерброд, немного сала и свежая зелень! А вот тебе и согревающий чаёк! – он открыл крышку термоса и заботливо налил в неё чай. Я обняла руками ёмкость с горячим напитком и начала согреваться. Еду же я буквально заглотнула, не постеснявшись за отсутствие манер. – Прости старого что лезу, но почему ты с ним? – Я думала у нас любовь, и словно дурочка немного замечталась. Сбежав из дома, я искала в доме фермера приют на время. Вскоре, я собиралась поступать в столичный педагогический ВУЗ и думала переехать в общежитие при нём. Но отвлекшись на любовь и желание помочь на ферме, пропустила время подачи заявлений. Теперь смогу попробовать лишь через год. Моя ошибка была в том, что я свернула с собственной дороги и пошла совместным с ним путём, который в итоге оказался тупиком унижения и позора. А что мне делать теперь и куда податься, я не знаю. – Твоя ошибка была в том, что ты покинула свою семью на раскалённых чувствах, не разработав плана. А потом придумала себе любовь, хоть подсознательно и понимала, что он используют тебя. Ты сама оправдала его и своё бездействие. - Вы правы… Я постараюсь договориться с ним, что буду жить и работать на ферме, пока не поступлю в намеченный ВУЗ. Только не как его женщина, а как рабочий. Может он согласиться приплачивать мне чуток и я соберу денег на дорогу. – До тебя здесь жила другая девица. Тоже сбежала, благо ей было куда бежать! Он привёл её через неделю после кончины отца. Я уже наблюдал всё то, что наблюдаю сейчас с тобой. Жить он тебе спокойно не даст! У него новая пассия, а ты будешь нужна в качестве бесплатной прислуги для ухода за скотом и хозяйством, пока ферма не будет продана. А с этим он тянуть не будет, чтоб ты успела поступить в свой ВУЗ! Потом он выбросит тебя на улицу, словно бездомного щенка, и куда ты пойдёшь? Я грустно и повинно опустила голову. Мне было нечего сказать, ведь пасечник был прав. - Послушай! У меня есть взрослая дочь. Да что уж дочь! Уже и внуки есть! – улыбаясь, поделился пчеловод. – Она когда-то записалась в армию на добровольной основе. Они там принимают в рядовые круглый год. Может и сложно придётся, зато у тебя будет еда и кров, немного денег вместо стипендии, а может и будущая профессия, если и дальше пойдёшь военному делу учиться. Я никогда не думала о том, чтобы пойти в солдаты. Я казалась себе такой женственной и утончённой, лишённой грубости и не желавшей никому вреда. А армия была в моих глазах каким-то скопищем жестоких мужчин, где каждый отдавал команды и все хотели воевать. Поэтому я сомневалась в своей пригодности в казарме, но пчеловоду не сказала поперёк: - Хозяин фермы не отпустит меня. Он уже приказал мне остаться! Да и денег на дорогу нет. - Сегодня вечером не провоцируй на скандал и сделай вид, как будто ты простила. Пусть он считает тебя глупенькой и потакающей ему. С потешенной гордыней, он перестанет вредничать и обижать тебя. Завтра с утра я прикуплю анонсную газету. Там на последней страничке всегда печатают когда и в какие войска призывают новобранцев. Выберешь дату заявки на службу. А вечером после работы отвезу тебя к себе в комнатку в паре километров отсюда. Тесно, но до отбытия в ряды солдат, мы сможем поютиться вместе. - Нет, нет, я не хочу Вам создавать проблем! К тому же фермер может разозлиться и сгоряча уволить Вас! - Давай я это возьму на себя! А ты подумаешь серьёзно о моей идее! Если решишься, вещи не вздумай собирать! И уж тем более не проболтайся об отъезде. Одёжку мы тебе найдём. Мой чердак полон дочерних нарядов. Ушьешь, что понравится на свою ладную фигурку и будешь носить в удовольствие! Я, улыбаясь, посмотрела на него. Согревшись от еды и от необходимых слов поддержки, я успокоилась и даже обрела надежду на то, что выход есть всегда. Я ещё не решила по поводу армии, но уже согласилась рассмотреть этот вариант. - Подумай, доченька! Будешь сама себе хозяйка! Сейчас ты выполняешь его прихоти, и платишь за жильё своими нервами, здоровьем и трудом. А на военном поприще ты тоже будешь исполнять приказы, только за них тебе ещё будут платить! Глава 7. Точки над "и" Вечер был в самом разгаре, а история майора, похоже, только началась, и я внимательно всю её слушал. Она продолжила: Только под вечер отперев мне дверь, фермер встретил меня с садистическим сарказмом: – Ну что? Упорный труд и лёгкая диета пошли тебе на пользу этим днём?