Маленький человечек проницательно взглянул на свою собеседницу. Та ничего не ответила. – Вы не ответили на мой вопрос… Лили Маргрэйв вновь занялась разглаживанием своих перчаток. – Я чувствую себя в затруднительном положении, месье Пуаро. Приходится помнить о своих обязательствах перед леди Астуэлл. Если быть до конца точной, то я ее единственная компаньонка на жалованье, а она всегда обращалась со мной как с дочерью или племянницей. Всегда была невероятно добра ко мне. И чтобы она ни сделала, я вовсе не собираюсь критиковать ее действия или… или как-то настраивать вас против этого расследования. – Эркюля Пуаро невозможно настроить против, cela ne se fait pas[47], – весело сообщил ей маленький человечек. – Как мне кажется, вы считаете, что леди Астуэлл тоже приложила к этому делу руку? Ну же, разве не так? – Если мне будет позволено… – Ну, говорите же, мадемуазель. – Мне кажется, что все произошедшее просто глупо. – То есть вам так показалось? – Я ничего не хочу сказать против леди Астуэлл… – Понимаю, – негромко пробормотал Пуаро. – Отлично понимаю. – Взглядом он предложил ей продолжать. – Она просто невероятно хорошая и очень-очень добрая, но в то же время… как бы это сказать… Она женщина малообразованная. Вы знаете, что она была простой актрисой, когда сэр Рубен женился на ней, и полна всяких предрассудков и суеверий. Что бы ни сказала леди Астуэлл – так и должно быть; она просто не слушает никаких доводов. Инспектор повел себя с ней не слишком тактично, и это заставило ее встать в позу. Леди Астуэлл заявила, что подозревать мистера Леверсона совершенно неправильно, что это одна из тех глупых ошибок, которые обычно совершает полиция, и что дорогой Чарльз, естественно, этого не делал. – Но доказательств у нее нет, а? – Никаких. – Ха! А так ли уж она не права? Если по-честному? – Я сказала ей, – продолжила Лили, – что глупо приходить к вам с подобным заявлением, не имея никаких доказательств. – Вы так ей и сказали? – удивился Пуаро. – Вы не шутите? Интересно… Он бросил на свою собеседницу быстрый оценивающий взгляд и сразу же обратил внимание на ее аккуратный черный костюм, сшитый на заказ, белую полоску на шее, дорогую крепдешиновую блузку, ниспадающую изысканными складками, и изящную маленькую фетровую шляпку. Заметил ее элегантность, хорошенькое личико со слегка вздернутым подбородком и ярко-синие глаза с длинными ресницами. Постепенно его отношение к происходящему изменилось – он заинтересовался, но не столько делом, сколько девушкой, сидевшей напротив. – Как я понимаю, мадемуазель, леди Астуэлл склонна к некоторой ажитации и истерике? Лили Маргрэйв с готовностью кивнула. – Это ее точное описание. Она, как я вам уже говорила, очень добрая, но спорить с ней невозможно, так же как невозможно заставить ее мыслить логически. – Возможно, она сама кого-то подозревает, – предположил Пуаро. – Кого-то, кто никому не приходит в голову. – Это именно то, что происходит! – воскликнула Лили. – Она просто ненавидит секретаря сэра Рубена, этого беднягу. Говорит, что знает, что это его рук дело, хотя со всей очевидностью доказано, что мистер Оуэн Трефьюзис просто физически не мог этого совершить. – И доказательств у нее никаких нет? – Конечно, нет – все это только ее интуиция. – В голосе Лили Маргрэйв послышалась насмешка. – Вижу, мадемуазель, – Пуаро улыбнулся, – что вы не верите в интуицию? – Я нахожу все это глупостью, – ответила Лили. Сыщик откинулся на спинку кресла. – Les femmes[48], – пробормотал он. – Они предпочитают считать, что интуиция – это оружие, посланное им добрым Господом, но на каждый случай, когда интуиция срабатывает, приходится девять случаев, когда она заводит их куда-то не туда. – Мне это известно, – сказала Лили, – но я просто рассказала вам, что собой представляет леди Астуэлл. С ней просто невозможно спорить. – И вот вы, мадемуазель, такая мудрая и рассудительная, появляетесь у меня, как вас об этом и просили, и au courant[49] вводите меня в курс дела. Что-то в тоне сыщика заставило девушку резко поднять на него глаза. – Я, естественно, представляю себе, – сказала Лили, как бы извиняясь, – насколько дорого ваше время. – Вы мне льстите, мадемуазель, – возразил ей Пуаро, – хотя, в общем, не так уж далеки от истины: в настоящее время я занимаюсь несколькими делами сразу. – Именно этого я и боялась. – Лили встала. – Я передам леди Астуэлл… Но Пуаро остался сидеть, откинувшись на спинку своего кресла, и, не отрываясь, глядел на девушку. – Вы слишком торопитесь уйти, мадемуазель. Присядьте, я вас умоляю. Он увидел, как лицо его собеседницы сначала покраснело, а потом вновь побледнело. Она опять села, но медленно и безо всякого желания. – Мадемуазель сообразительны и настойчивы, – сказал детектив. – Но вы должны извинить такого старика, как я, который очень медленно принимает решения. Вы меня не так поняли, мадемуазель. Я вовсе не говорил, что не приеду к леди Астуэлл. – Так вы приедете? Голос девушки был абсолютно равнодушным. Она смотрела не на Пуаро, а на ковер у себя под ногами и поэтому пропустила то, как он внимательно взглянул на нее. – Передайте леди Астуэлл, мадемуазель, что я полностью к ее услугам. Я прибуду в… «Мон Репо»[50] – так, кажется? – сегодня, во второй половине дня. С этими словами он встал. Девушка последовала его примеру. – Я… я ей обязательно передам. Очень мило с вашей стороны, месье Пуаро, что вы согласились приехать. Хотя, боюсь, что ваша поездка окажется пшиком. – Вполне возможно, но кто знает? Он с педантичной учтивостью проводил свою гостью до двери, а потом, нахмурившись и глубоко задумавшись, вернулся в гостиную. Пару раз кивнул и, открыв дверь, позвал своего слугу. – Мой добрый Джордж, умоляю вас, приготовьте мне небольшой саквояж. Сегодня днем я уеду за город. – Очень хорошо, сэр, – ответил Джордж. Он выглядел как истинный англичанин: высокий, бледный и невозмутимый. – Молодая девушка – это очень интересный феномен, Джордж, – продолжил Пуаро, вновь садясь в свое кресло и закуривая крохотную сигарету. – Особенно если, как вы понимаете, у нее есть мозги. Просить кого-то приехать и в то же время делать все, чтобы он не приехал, – это, знаете ли, надо уметь. Для этого требуется особое искусство. Она очень, очень умна, мой добрый Джордж, но не умнее самого Эркюля Пуаро, который обладает просто выдающимся умом. – Я это уже слышал, сэр. – И волнует ее вовсе не секретарь, – продолжал размышлять детектив. – К обвинению против него, которое выдвигает леди Астуэлл, она относится с презрением. Она просто не хочет будить спящую собаку, а я, мой добрый Джордж, я ее разбужу и заставлю лаять! В «Мон Репо» происходит драма. Человеческая драма – и это меня будоражит. Эта малышка была очень ловка, но недостаточно. Интересно… интересно, что я там найду? Драматическую паузу, последовавшую за этими словами, прервал Джордж. – Мне укладывать парадную одежду, сэр? – поинтересовался он извиняющимся тоном. Пуаро печально взглянул на своего слугу. – Эта вечная зацикленность на собственной работе… Вы для меня слишком хороши, Джордж. * * * Когда поезд, отправившийся из Лондона в 4:55 пополудни, прибыл на станцию Эббот-Кросс, из него выплыл месье Эркюль Пуаро, очень аккуратно и франтовато одетый и с усами, навощенными до состояния одеревенелости. Он предъявил билет, прошел через барьер и был встречен высоким шофером. – Мистер Пуаро? Маленький человечек радостно улыбнулся. – Да, так меня зовут. – Прошу вас сюда, сэр. – С этими словами он распахнул дверь большого «Роллс-Ройса». От станции до дома было всего три минуты езды. Шофер вышел из машины еще раз, открыл дверь, и Пуаро ступил на землю. Дворецкий уже держал открытой входную дверь. Прежде чем проследовать внутрь, сыщик окинул быстрым оценивающим взглядом фасад дома. Это была крепкая кирпичная усадьба, безо всяких претензий на красоту линий, но несущая на себе печать надежности. Пуаро вошел в холл. Дворецкий профессиональным движением принял у него пальто и шляпу, а потом негромко произнес тем особенным тоном, который бывает только у самых лучших слуг: – Их светлость ждет вас, сэр. Детектив прошел вслед за дворецким по покрытой мягким ковром лестнице. Это, без сомнения, был Парсонс, отлично вышколенный слуга с манерами, надлежащим образом лишенными всяческих эмоций. На лестничной площадке он повернул направо и двинулся по коридору. Пройдя через дверь в небольшую приемную, из которой вели две двери, открыл левую и объявил: – Месье Пуаро, миледи.