– Что касается вас, мадемуазель, то ничего, – ответил сыщик. Я верю вашему рассказу – и принимаю его. Теперь мне надо ехать в Лондон и встретиться там с инспектором Миллером. – А потом? – спросила Лили. – А потом, – ответил Пуаро, – посмотрим. Выйдя из кабинета, он еще раз взглянул на клочок зеленого шифона, который держал в руке. – Ваша изобретательность, месье Пуаро, – самодовольно прошептал он себе под нос, – не может не вызывать восторг. * * * Детектив Миллер никогда особо не любил месье Эркюля Пуаро. Он не принадлежал к той небольшой группе инспекторов, которые с удовольствием обращались к маленькому бельгийцу за помощью. Ему все время хотелось сказать, что Пуаро слишком переоценен. Но в этом деле он чувствовал себя совершенно уверенно и поэтому приветствовал сыщика в хорошем расположении духа. – Что, действуете от имени леди Астуэлл? Ну что ж, в этом случае вам предстоят пустые хлопоты. – Значит, дело не вызывает у вас никаких сомнений? – Никогда не было дела проще, – инспектор подмигнул детективу. – Разве что поймать преступника на месте преступления. – Как я понимаю, мистер Леверсон сделал официальное заявление? – Лучше б он помолчал, – ответил Миллер. – Он без конца повторяет, что сразу же прошел в свою комнату и к своему дяде не приближался. Понятно, что это абсолютно идиотское заявление. – И совершенно не соответствует тяжести имеющихся улик, – проворчал Пуаро. – А как он вам показался, этот молодой месье Леверсон? – Чертов молодой идиот. – И характер слабоват, да? Инспектор согласно кивнул. – Трудно поверить, что у такого молодого человека оказались – как это у вас говорят – яйца, для того чтобы совершить такое. – Да, на первый взгляд вы правы, – согласился полицейский. – Но, Бог свидетель, я проходил такое много-много раз. Загоните слабого, распущенного молодого человека в угол, дайте ему чуть больше выпить, и на какой-то короткий промежуток времени он превратится в настоящего людоеда. Слабый человек, загнанный в угол, гораздо опаснее сильного. – Да, это правильно. Очень верно вы говорите. Миллер расслабился еще больше. – Конечно, для вас, месье Пуаро, это ровным счетом ничего не значит. Вам заплатят в любом случае, так что вам просто придется притвориться, что вы ищете улики, чтобы удовлетворить ее светлость. Я все это понимаю. – Вы так много понимаете… – заметил Пуаро и откланялся. Следующий визит он нанес адвокату, представлявшему Чарльза Леверсона. Мистер Мэйхью оказался худым, суховатым и осмотрительным человеком. Пуаро он принял настороженно. Однако у маленького бельгийца имелись свои способы внушать доверие своим собеседникам. Уже через десять минут два джентльмена вполне по-дружески общались друг с другом. – Вы же понимаете, – сказал сыщик, – что я действую исключительно в интересах месье Леверсона. Таково желание леди Астуэлл. Она уверена, что он невиновен. – Да, да, конечно, – произнес мистер Мэйхью без всякого энтузиазма. – А вы, кажется, придаете мало значения мнению леди Астуэлл? – предположил Пуаро, блеснув глазами. – Завтра она так же будет уверена в его виновности, – сухо заметил адвокат. – Я понимаю, что ее интуиция отнюдь не имеет силу доказательства, – согласился Пуаро, – а на первый взгляд ситуация для молодого человека выглядит очень мрачно. – Жаль, что он сказал в полиции то, что сказал, – сказал адвокат. – И ему вовсе не стоит держаться за эту версию. – А в разговорах с вами он тоже ее придерживается? – уточнил детектив. – Она не изменяется ни на йоту, – мистер Мэйхью кивнул. – Повторяет ее, как попугай. – И от этого ваша вера в него разрушается, – задумчиво произнес детектив. – Нет, не отрицайте этого, – быстро добавил он, поднимая руку. – Я очень ясно это вижу. В глубине души вы тоже считаете его виновным. А теперь послушайте меня – меня, Эркюля Пуаро. Я расскажу вам, как все было. Этот молодой человек возвращается домой, выпив перед этим несколько коктейлей и, без сомнения, бессчетное количество порций вашего английского виски с содовой. Ему – как это у вас говорится? – море по колено, и вот в таком состоянии он открывает входную дверь своим ключом и на нетвердых ногах поднимается в Башенную комнату. Заглянув туда, видит в тусклом свете лампы своего дядю, склонившегося над столом. Как мы уже сказали, мистеру Леверсону море по колено. Он входит и говорит сэру Рубену все, что он о нем думает. Он бросает ему вызов, оскорбляет его, и чем дольше его дядя ему не отвечает, тем больше он распаляется, начинает повторяться и говорить одно и то же, снова и снова, только каждый раз все громче и громче. Наконец, такое длительное молчание его дяди вызывает у него мрачные предчувствия. Он подходит ближе, кладет руку на плечо сэра Рубена, и тело последнего, как мешок, падает на пол. Тут месье Леверсон трезвеет. С грохотом падает стул, и он склоняется над сэром Рубеном. Поняв, что произошло, смотрит на свою руку, покрытую чем-то теплым и красным. Его охватывает паника; он готов отдать все на свете, чтобы вернуть тот крик, который только что сорвался с его губ и эхо от которого разнеслось по дому. Механически подняв стул, торопливо выходит за дверь и прислушивается. Ему кажется, что он слышит какой-то звук, – и мгновенно, совершенно интуитивно, месье Леверсон притворяется, что говорит со своим дядей через открытую дверь. Звук не повторяется. Молодой человек думает, что он ошибся и ничего не слышал. Теперь в доме стоит полная тишина, и он пробирается к себе в комнату – здесь ему приходит в голову, что лучше всего будет притвориться, что он и близко не подходил к своему дяде в эту ночь. Отсюда и его версия. В тот момент – не забывайте этого – Парсонс ни слова не сказал о том, что слышал. А когда он это расскажет, для месье Леверсона будет слишком поздно что-то менять в своем рассказе. Он слишком глуп, слишком упрям и поэтому изо всех сил держится за эту свою версию. Скажите, месье, такое развитие событий кажется вам невозможным? – Нет, – ответил адвокат. – В ваших устах это звучит вполне вероятно. Пуаро встал. – У вас есть возможность встречаться с месье Леверсоном, – сказал он. – Расскажите ему то, что я рассказал вам, и поинтересуйтесь, правда ли это. Выйдя из офиса адвоката, Пуаро остановил такси. – Харли-стрит[61], триста сорок восемь, – пробурчал он водителю. * * * Отъезд Пуаро в Лондон застал леди Астуэлл врасплох, поскольку маленький бельгиец никому не говорил о том, что собирается сделать. Когда же он вернулся после двадцатичетырехчасового отсутствия, Парсонс сообщил ему, что леди Астуэлл хотела бы как можно быстрее встретиться с ним. Пуаро нашел ее светлость в будуаре. Она лежала на диване, подложив под голову подушки, и выглядела на удивление больной и изможденной – гораздо хуже, чем в тот день, когда сыщик появился здесь впервые. – Значит, вы все-таки вернулись, месье Пуаро? – Да, миледи, вернулся. – Вы ездили в Лондон? Детектив кивнул. – Вы не говорили мне, что поедете, – резко заметила леди Астуэлл. – Тысяча извинений, миледи. Это моя ошибка, я должен был предупредить вас. La prochaine fois…[62] – Вы поступите точно так же, – прервала его леди Астуэлл с грустным юмором. – «Сначала сделай, а потом рассказывай» – вот ваш девиз. – Возможно, миледи тоже предпочитает его, – глаза Пуаро блеснули. – Возможно. Время от времени, – согласилась женщина. – И зачем же вы ездили в Лондон, месье? Теперь, полагаю, вы можете сказать мне об этом? – Я побеседовал со своим добрым знакомым инспектором Миллером и с непревзойденным мистером Мэйхью. Леди Астуэлл не отрывала глаз от его лица. – И… и что вы думаете теперь? – медленно спросила она. Пуаро не отвел взгляда. – Есть вероятность того, что Чарльз Леверсон не виноват, – ответил он рассудительным тоном. – Ах вот как! – Леди Астуэлл резко пошевелилась, и пара подушек упала на пол. – Значит, я была права. Я была права! – Я говорил только о вероятности, мадам, вот и всё. Казалось, что-то в его голосе привлекло внимание хозяйки дома. Она приподнялась на локте и, пронзив его взглядом, спросила: – Я могу быть чем-то полезна? – Можете, миледи, – детектив кивнул. – Скажите мне, почему вы подозреваете Оуэна Трефьюзиса? – Я уже говорила вам, что просто знаю это – вот и всё. – К сожалению, этого недостаточно, – сухо заметил Пуаро. – Вернитесь мысленно в тот вечер, миледи. Вспомните все детали, все мелочи. Что такого вы заметили в секретаре или в его поведении? Я, Эркюль Пуаро, говорю вам: что-то там было.