– Друг мой, – Эркюль Пуаро взмахнул рукой, – о большем я и не мечтал. Полностью полагаюсь на ваш выбор. – Гм-гм, – ответил мистер Боннингтон и со всей серьезность подошел к решению стоявшей перед ним задачи. Покончив с тяжелой проблемой выбора и разобравшись с вином, он со вздохом облегчения откинулся на спинку стула и развернул салфетку. Молли заторопилась на кухню. – Хорошая девочка, – одобрительно сказал мистер Боннингтон ей вслед. – Когда-то была настоящей красоткой – все художники ее рисовали. Да и в еде она разбирается, а это гораздо важнее. Обычно женщины относятся к еде крайне небрежно. Многие из них, когда обедают с мужчиной, к которому неравнодушны, могут вообще не заметить, что едят. Просто заказывают первое, что попадется на глаза. – C’est terrible[71]. – Слава богу, что мужчины не такие! – самодовольно заметил мистер Боннингтон. – И что же, мужчины никогда так не поступают? – В глазах Эркюля Пуаро промелькнул огонек. – Ну, может быть, когда они еще слишком молоды, – уступил мистер Боннингтон. – Молодые щенки! Молодежь нынче везде одинакова – ни силы воли, ни стойкости. Я в молодежи не нуждаюсь, а она, – добавил он ради объективности, – не нуждается во мне. И возможно, она права! Но когда слышишь иногда, как разговаривают эти сосунки, можно подумать, что человек просто не имеет права жить после шестидесяти! Судя по их рассуждениям, начинаешь полагать, что некоторые из них готовы помочь своим престарелым родственникам покинуть этот мир. – А возможно, – вставил детектив, – что и помогают. – Должен сказать, Пуаро, у вас извращенный образ мысли. Вся эта полицейская работа подорвала вашу веру в человечество. Маленький бельгиец улыбнулся. – Tout de même, – заметил он, – было бы интересно составить таблицу случайных смертей в возрасте старше шестидесяти. У вас, уверен, возникла бы масса интересных мыслей. – Вся проблема с вами состоит в том, что вы находитесь в постоянных поисках преступления, вместо того чтобы ждать, когда преступление найдет вас. – Прошу прощения, – сказал детектив, – я кажется, перешел на, как вы говорите, профессиональные темы. Лучше расскажите мне, мой друг, как у вас дела? Как вы ощущаете себя в этом мире? – С делами полная неразбериха! – воскликнул мистер Боннингтон. – Это сейчас главная проблема в мире. Слишком много неразберихи. И слишком много сладких речей. А сладкие речи помогают скрыть неразбериху. Как сильно приправленный специями соус помогает скрыть тот факт, что поданная вам рыба не лучшего качества… Дайте мне настоящее филе камбалы, и не надо никакого соуса. Как раз в этот момент Молли поставила перед ним филе, и он довольно фыркнул. – Девочка моя, а вы знаете, что мне надо, – заметил он. – Но вы же часто бываете у нас, сэр. Так что я должна это знать. – Так что, значит, люди всегда заказывают одно и то же? – спросил Пуаро. – Неужели никогда не хотят что-то изменить? – Только не джентльмены, сэр. Леди любят разнообразие – джентльмены предпочитают постоянство. – Ну, что я вам говорил? – проворчал Боннингтон. – Женщины абсолютно ненадежны во всем, что касается еды. Он осмотрел сидевших в ресторане. – А вообще мир – это веселое местечко! Видите вон того, странного вида джентльмена с бородой, в углу? Молли подтвердит, что он всегда приходит сюда по вторникам и четвергам. И делает это вот уже почти десять лет – он своего рода местная достопримечательность. И при этом никто не знает, ни как его зовут, ни где он живет, ни чем занимается. Когда задумываешься над этим – это кажется странным. Когда официантка принесла их индейку, он сказал: – Вижу, что дедушка Швейцарский Хронометр все еще на месте? – Именно так, сэр. Как всегда, по вторникам и четвергам. Хотя на прошлой неделе он пришел в понедельник… Меня это здорово запутало. Я было подумала, что перепутала все дни недели и наступил вторник, а я и не заметила! Но на следующий день он тоже пришел, так что понедельник был, так сказать, дополнительным бонусом. – Любопытное отклонение от привычки, – пробормотал Пуаро. – Интересно, в чем причина? – Если вы спрашиваете меня, сэр, то должна сказать, что выглядел он вроде как расстроенным и обеспокоенным. – А почему вы так решили? По тому, как он себя вел? – Нет, сэр, не совсем по этому. Он, как всегда, вел себя очень тихо. Он вообще мало говорит, только здоровается и прощается, когда приходит и уходит. Нет, сэр, все дело в его заказе. – В заказе? – Наверное вы, джентльмены, посмеетесь надо мной, – Молли залилась краской, – но когда человек ходит сюда почти десять лет, ты поневоле запоминаешь, что он любит и что не любит. Он не выносит мясных пудингов и черной смородины, и я никогда не видела, чтобы он ел протертый суп, – а в понедельник он заказал протертый суп из томатов, пудинг с говядиной и почками, и торт с черной смородиной! Было такое впечатление, будто он не видит, что заказывает! – А вы знаете, – сказал Пуаро, – мне это кажется чрезвычайно интересным. Молли бросила на него благодарный взгляд и отошла. – Ну что ж, Пуаро, – сказал Генри Боннингтон со смешком. – Давайте послушаем парочку ваших логических умозаключений. В самых лучших традициях. – Я бы хотел сначала выслушать вас. – Хотите, чтобы я сыграл роль Ватсона? Ну что ж: старина был у врача, и тот посадил его на диету. – На протертый суп из томатов, пудинг с говядиной и почками и торт с черной смородиной?… Хотел бы я взглянуть на такого врача. – Вы не поверите, старина, но доктора могут посадить вас на что угодно. – И это единственное объяснение, которое приходит вам в голову? – Ну, если серьезно, – ответил Генри Боннингтон, – то я думаю, что всему этому есть только одно объяснение. Наш неизвестный друг был под влиянием какого-то сильного психологического фактора. И этот фактор настолько овладел его сознанием, что он, грубо говоря, не замечал, что заказывал. – Помолчав немного, он добавил: – А теперь вы мне скажете, что знаете, о чем он так серьезно думал. Возможно, даже решите, что он обдумывал убийство… И Боннингтон сам рассмеялся над своим предположением. Но Эркюль Пуаро даже не улыбнулся. Он лишь согласился, что мужчина, должно быть, действительно был чем-то сильно расстроен, и в этом его состоянии наверняка был намек на то, что с ним должно было произойти. Правда, его друзья позже уверяли его, что подобная проницательность – это уже из области фантастики. Где-то недели через три Эркюль Пуаро и Боннингтон вновь встретились – на это раз в подземке. Они кивнули друг другу, пока раскачивались в такт вагону, держась за соседние ременные ручки. Потом, когда на «Пикадилли-серкус» пассажиры массово покинули вагон, они заняли места в его передней части – спокойном месте, через которое никто не проходил. – Вот так-то лучше, – сказал Боннингтон. – Все-таки человечество состоит из одних себялюбцев. Ни за что не пройдут вперед, сколько их ни проси! Эркюль Пуаро пожал плечами. – А чего вы хотите? – спросил он. – Жизнь – это сплошная неопределенность. – Вот в этом вы правы. Сегодня ты есть, а завтра тебя уже нет, – согласился Боннингтон с каким-то мрачноватым удовольствием. – Кстати, вы помните того старика из «Галант Эндевор»? Не удивлюсь, если он тоже отошел в мир иной. Не приходит в ресторан вот уже целую неделю. Молли этим жутко расстроена. Пуаро выпрямился на сиденье. Его зеленые глаза сверкнули. – Неужели? – спросил он. – Вы не шутите? – Вы помните, тогда я предположил, что он был у врача и тот посадил его на диету? Диета – это, конечно, глупость, но я не удивлюсь, если тогда он консультировался у врача, и то, что тот ему сказал, было для него как гром среди ясного неба. Тогда это объясняет, почему он вел себя так, словно не понимал, что заказывает. И вполне возможно, что этот «гром» заставил его покинуть наш мир раньше, чем ему было написано на роду. Доктора вообще должны быть поосторожнее в своих высказываниях. – Обычно так и бывает, – заметил Пуаро. – Моя остановка, – сказал мистер Боннингтон. – Пока. Думаю, что мы так никогда и не узнаем, кто был этот старик и как его звали… Все-таки мир – это веселое местечко! И он заторопился из вагона. Эркюль Пуаро остался сидеть нахмурившись, будто не находил в этом мире ничего веселого. Вернувшись домой, он проинструктировал своего верного слугу Джорджа. * * * Эркюль Пуаро водил пальцем по списку имен. Это были данные о смертях в определенной части города. Палец детектива замер. – Генри Гаскойн. Шестьдесят девять лет. Начнем, пожалуй, с него. В тот же день, но несколько позже, Пуаро сидел в приемной доктора Макэндрю, что возле Кингс-роуд. Доктор был высоким рыжим шотландцем с интеллигентным лицом. – Гаскойн? – переспросил он. – Да, был такой. Эксцентричный старичок. Жил в одиночестве в одном из тех реликтовых домов, которые сносят, чтобы построить современные многоквартирные здания. Сам я раньше его никогда не пользовал, но иногда встречал на улице и знал, кто он такой. Тревогу подняли разносчики. Перед дверью скопилось слишком много бутылок с молоком. В конце концов соседи вызвали полицию. Та взломала дверь и нашла его. Он упал с лестницы и сломал себе шею. У него был старый халат с перекрученным поясом – в нем легко запутаться. – Понятно, – сказал Эркюль Пуаро. – То есть просто несчастный случай. – Вот именно. – А у него были родственники? – Племянник. Обычно приезжал раз в месяц навестить дядюшку. Зовут его Лорример. Джордж Лорример. Он сам врач. Живет в Уимблдоне.