Поднявшись на один из множества холмов, Персефона остановилась, выискивая взглядом знакомые темные кудри Адониса, но так и не увидела их. Возможно, она бы и не узнала его здесь. Даже Лекса, такая знакомая, выглядела иначе, к тому же с момента ее последней встречи с наделенным благом смертным прошло несколько месяцев. И даже если бы она его увидела, вряд ли бы подошла. Предназначением Элизия было исцеление. К душам здесь не пускали гостей, они не общались даже друг с другом. Лекса стала исключением, и Персефона подозревала, что этому как-то посодействовал Аид, хоть она никогда не спрашивала. Она постояла еще немного, окидывая взглядом поля, прежде чем пойти искать Лексу. Персефона наслаждалась умиротворением, царившим в этой части подземного царства. Здесь было легко забыть об угрозах ее матери, Триаде и внезапной перемене в поведении Елены. Окружающий пейзаж как будто отодвигал от нее эти мысли, и ей было сложно до них дотянуться. Поэтому у богини всегда было чувство, что если она задержится тут чуточку дольше, то забудет уйти. Преодолев еще один холм, она спустилась в долину, где росло больше деревьев, – Лекса чаще бродила именно там. Ее взгляд привлекла пара душ, укрывшаяся под одним из деревьев. Они сидели плечом к плечу, склонив друг к другу голову, и Персефона уже готова была отвести глаза, чувствуя себя так, словно вторгается в интимный момент. Вот только вскоре она поняла, что перед ней Танатос и Лекса. Рядом друг с другом они казались противоположностями – Танатос с белыми волосами выглядел пламенем на фоне полуночных локонов Лексы. Из общего у них были бриллиантово-голубые глаза и, очевидно, дыхание и пространство, с улыбкой подумала Персефона. Она спросила себя, что ей делать: развернуться и вернуться попозже? Спрятаться и понаблюдать издалека? Подойти и заставить их разойтись? Шанс решить ей так и не представился, потому что на нее упал взгляд Танатоса. Он тут же вскочил на ноги и отошел от Лексы, которая нахмурилась при виде Персефоны. Чувствуя себя неловко и неуверенно, богиня неторопливо спустилась с холма. Она замешкалась, увидев, как Танатос двинулся ей навстречу, в то время как Лекса осталась сидеть под деревом, запрокинув голову назад и закрыв глаза. – Вы пришли раньше, чем обычно, – заметил Танатос. – Да, – согласилась она, но извиняться не стала. Может, Элизий и находится под его контролем, но царь здесь Аид. – Сегодня вечером у меня дела, поэтому я решила навестить Лексу пораньше. – Она устала, – сказал он. – Но она же только что говорила с тобой, – сказала Персефона, прищурив глаза. – Я понимаю, что вы по ней скучаете. Но ваши визиты не дадут вам того, чего вы хотите. Богиня отшатнулась, словно он дал ей пощечину. Выражение лица Танатоса переменилось, глаза распахнулись чуть шире, и он шагнул к ней, словно осознав, какую боль причинили его слова. – Персефона… – Не надо, – она отступила на шаг назад. Ей не нужно было напоминать, что Лекса не станет прежней. Она горевала об этом каждый день, мучительно осознавая, что сама в этом виновата. – Я не хотел вас обидеть. – Но ты обидел, – ответила она и исчезла. Лишенная возможности навестить Лексу в подземном мире, Персефона переместилась на кладбище в Ионии – к могиле подруги. Она все еще была свежей – могильный холм без травы с надгробным камнем, на котором было написано: «Любимая дочь, которую забрали у нас слишком рано». От этих слов у богини сжалось сердце – потому что и правда было ощущение, что Лексу забрали слишком рано, но также и потому, что Персефона знала – это не так. Смерть стала выбором самой Лексы. «Я выполнила свое предназначение», – сказала подруга, прежде чем уйти с Танатосом, чтобы испить из Леты, после чего все уже не могло стать как прежде. Персефона оказалась на этом кладбище впервые со дня ее похорон. После прерывистого вздоха она опустилась на колени рядом с могилой. Та была припорошена снегом, и там, где ладонь богини коснулась холодной земли, из почвы пророс ковер из анемонов. Магия проявилась легко, ведь стоявшие за ней эмоции были такими сильными, такими болезненными, что сила буквально сочилась из ее кожи. Персефона стряхнула снег с цветов и надгробия. – Ты не знаешь, как сильно я по тебе скучаю. Она разговаривала с могилой, с надгробным камнем, с телом, что лежало под шестью футами земли. Богиня не могла сказать всего этого душе в подземном мире, потому что та бы их попросту не поняла. Поэтому она и пришла сюда – чтобы поговорить с лучшей подругой. Персефона сидела на земле, и холод просачивался к ее коже сквозь одежду. Она вздохнула и, прислонившись затылком к надгробию, посмотрела в небо – хлопья снега таяли у нее на коже. – Я выхожу замуж, Лекс, – сказала она. – Я ответила «да». Она тихо рассмеялась. Богиня практически слышала смех Лексы, видела, как та прыгает и закидывает руки ей на шею. Эта картина заставила ее улыбнуться, но тут же раздавила всем своим весом. – Я никогда еще не была так счастлива, – произнесла она. – И никогда так не грустила. После этого она долгое время молчала, и лишь слезы катились у нее по щекам. – Сефи? Она подняла глаза и увидела Гермеса, стоявшего в нескольких футах от нее – он был подобен золотому огню на фоне снега вокруг. – Гермес, что ты тут делаешь? – Думаю, ты и сама сможешь догадаться, – сказал он, проведя пальцами по своим светлым волосам и присев рядом с ней. На нем была обычная одежда – рубашка с длинным рукавом и темные джинсы. – На этот раз никакого комбинезона? – Он только для особых случаев. Они улыбнулись друг другу, и Персефона вытерла глаза. Ее ресницы все еще были влажными от слез. – Ты знала, что я потерял сына? – спросил он после долгого молчания. Персефона бросила на него взгляд, увидев лишь его прекрасный профиль, но по темному золоту его глаз и сжатым челюстям поняла, что слова давались ему нелегко. – Нет, – прошептала она. – Мне очень жаль. – Ты о нем знаешь, – сказал Гермес. – Его звали Пан, он был богом дикой природы, пастушества и скотоводства. Он умер много лет назад, а я все еще горюю по нему… иногда мне кажется, будто это случилось только вчера. Другие бы спросили: как он умер? Но Персефона не стала спрашивать, потому что ей самой не захотелось бы отвечать. Так что вместо этого она попросила: – Расскажи мне о нем. Его губы изогнулись в улыбке. – Он бы тебе понравился, – ответил он, похлопав ее по плечу. – Он такой же, как я, – красивый и уморительный. Любил музыку. Ты знаешь, что именно он создал свирель? Однажды он вызвал на состязание самого Аполлона, – Гермес рассмеялся. – И, конечно, проиграл. Он был просто… очень забавным. Бог хитрости рассказал и другие истории о Пане – о его великих и не очень любовных достижениях, приключениях и, наконец, о смерти. – Его смерть была внезапной – еще мгновение назад он существовал, а потом его вдруг не стало. Я услышал о том, что он ушел, по ветру – по крикам смертных и плакальщиц. Я не поверил, так что пошел к Аиду, и тот рассказал мне правду. Мойры перерезали его нить. – Мне так жаль, Гермес. Он грустно улыбнулся. – Смерть есть, – произнес он, – даже для богов. От этих слов ее пробрала холодная дрожь – слишком глубоко, чтобы не обратить на нее внимания. – Нам пора, – сказал бог, вставая, и протянул руку. – Нам пора ехать в клуб «Афродизия», и я знаю, что ты пойдешь не в этом. Хоть и не без усилий, она рассмеялась, и он помог ей подняться. Прежде чем они перенеслись каждый в свое место, Гермес заглянул ей в глаза. – Никто не говорил, что ты должна притвориться, будто все в порядке, – сказал он. – Горе означает, что мы любили всей душой… и если это все, что будут вспоминать о нас потом, я считаю, мы прожили свою жизнь не зря. Глава XVIII Клуб «Афродизия» Персефона стояла, закутанная в свое самое теплое пальто, но все равно дрожа от холода, когда они вышли из лимузина Аида. Под верхней одеждой у нее было тонкое черное платье, обнажавшее больше кожи, чем было приемлемо для этой погоды. В глубоком V-образном декольте виднелась ложбинка, а высокие разрезы спереди демонстрировали ее бедра. Она долго сомневалась, не зная, одобрит ли это платье Аид, но предположила, что его охватили бы такие же противоречивые чувства, как и ее, потому что он разрывался бы между досадой и страстным желанием заняться с ней сексом. Сивилла также выбрала черный наряд, хотя ее платье было короче и больше смахивало на ночную сорочку. Оно напомнило Персефоне одеяния Афродиты. На Левке были красный прозрачный топ и узкие джинсы, в то время как Зофи, очевидно, хорошо прошерстила свой гардероб, надев черный утягивающий корсет со стальными косточками, демонстрирующий ее точеную фигуру, и темные брюки. К удивлению Персефоны, Гермес выбрал более спокойный костюм: белую футболку с V-образной горловиной и серый пиджак с темными джинсами. Богиня же втайне надеялась, что он объявится в своем комбинезоне. – Хорошего вам вечера, – пожелал Антоний, усаживаясь обратно в водительское кресло. – Я позвоню, когда мы соберемся домой, – пообещала Персефона. – Я не вижу никакого секс-клуба, – сказала Левка, оглядывая здания, тянувшиеся вдоль тротуара. Она была права – здесь не было никаких опознавательных знаков клуба «Афродизия». Только ресторан, бар и пустующая постройка. – Он сзади, – ответил Гермес. Девушки последовали за ним по темному переулку, который был очищен от снега и присыпан песком – благодаря этому пройти здесь оказалось легче, чем ожидала Персефона. Клуб был скрыт от глаз посторонних, на нем не было вывески – лишь вход с желтым фонарем над изумрудно-зелеными дверями, возле которых стояли вышибалы. Они проверили их документы и открыли двери. Внутри их встретил мужчина в безупречном черном костюме. – Ах, мастер Гермес, – произнес администратор. – Добро пожаловать. – Себастьян, – поприветствовал его бог хитрости.