– Ну, я бы не сказал, что интеллект – ее сильная сторона. Но думаю, она только выглядит полоумной, потому что стесняется. – Стесняется? Чего? – Многого. В основном, очевидно, своего ирландского акцента. Боится, что возьмет вилку не в ту руку или не поймет какой-нибудь литературной ассоциации. – Значит, она… ну, необразованная? Роули снова усмехнулся: – Ну, она не леди, если ты это имеешь в виду. У нее красивые глаза, приятный цвет лица и на редкость простодушный вид – полагаю, старый Гордон на это и клюнул. Не думаю, что это напускное, хотя, конечно, кто знает? Она выглядит абсолютно безвольной и во всем подчиняется Дэвиду. – Дэвиду? – Это ее брат. По-моему, на нем пробу негде ставить. – Сделав паузу, Роули сказал: – Мы ему не слишком нравимся. – А почему мы должны ему нравиться? – резко осведомилась Линн и добавила, когда он удивленно посмотрел на нее: – Я имею в виду, что тебе ведь он не нравится. – Безусловно. И тебе тоже не понравится. Он не из нашего теста. – Откуда ты знаешь, кто мне понравится, а кто нет? За эти три года я многое повидала. Думаю, мой кругозор расширился. – Что верно, то верно – ты повидала больше меня. Роули произнес это абсолютно спокойно, но Линн внимательно на него посмотрела, чувствуя, что за этим спокойствием что-то кроется. Он не отвел взгляда, на его лице не отразилось никаких эмоций. Линн вспомнила, что никогда не могла прочитать мысли Роули. В мире все шиворот-навыворот, подумала она. Обычно мужчины уходили на войну, а женщины оставались дома. Но у них получилось совсем наоборот. Один из двоих молодых людей – Роули Клоуд или Джонни Вэвасур – должен был остаться на ферме. Они бросили жребий, и Джонни выпало отправляться на фронт. Он почти сразу же погиб в Норвегии. Роули же за все годы войны ни разу не был дальше двух миль от дома. А Линн побывала в Египте, в Северной Африке, на Сицилии. Она не раз попадала под огонь. И в итоге вернулась с войны к Роули, который оставался дома… Внезапно Линн подумала: а вдруг ему это неприятно? И нервно усмехнулась: – Иногда кажется, будто все перевернулось вверх дном, верно? – Не знаю. – Роули рассеянно посмотрел в сторону поля. – Зависит от точки зрения. – Роули… – Она колебалась. – Ты не расстраиваешься… я имею в виду, из-за Джонни… Его холодный взгляд заставил ее умолкнуть. – Оставь Джонни в покое! Война кончилась – мне повезло! – Ты хочешь сказать… – Линн запнулась, – повезло, потому что тебе не пришлось… – Разве это не удача? Она не знала, как реагировать на его слова. В спокойном голосе Роули слышались нотки раздражения. – Конечно, – проговорил он с улыбкой, – девушке из армии будет нелегко сидеть дома. – Не говори глупости, Роули, – сердито одернула его Линн. Почему она сердится? Не потому ли, что в его шутке есть некоторая доля правды? – Ну, – промолвил Роули, – полагаю, мы можем поговорить о свадьбе. Если, конечно, ты не передумала. – Разумеется, нет. Почему я должна была передумать? – Кто знает? – рассеянно протянул он. – Ты имеешь в виду, что я… – Линн помедлила, – изменилась? – Не слишком. – А может быть, ты передумал? – Ну нет. Я-то не изменился. На ферме вообще мало что меняется. – Хорошо, – сказала Линн, чувствуя, что напряжение несколько разрядилось. – Тогда давай поженимся. Когда бы ты хотел? – Июнь тебя устроит? – Да. Они замолчали. Все было решено. Тем не менее Линн ощущала странное уныние. Хотя Роули был таким же, как всегда, – сдержанным и не склонным к эмоциям, но любящим и преданным. Они всегда любили друг друга, хотя почти не говорили об этом. Так зачем же говорить о любви сейчас? В июне они поженятся, станут жить в «Плакучих ивах» (ей всегда нравилось это название), и больше она никуда не уедет. Не уедет в том смысле, какой имели для нее эти слова теперь. Возбуждение, когда убирают трап и команда снует по палубе… Волнение, когда самолет взмывает к небу, а земля остается внизу… Незнакомый берег, постепенно приобретающий очертания… Запах горячей пыли, керосина и чеснока, бойкая болтовня на иностранных языках… Красные пуансеттии – причудливые цветы, гордо возвышающиеся в покрытых пылью садах… Быстрая упаковка вещей, не зная, где придется распаковывать их в следующий раз… Теперь все это позади. Война кончилась, Линн Марчмонт вернулась домой. «Моряк из морей вернулся домой…»[15] «Но я уже не та Линн, которая уезжала отсюда», – подумала она. Подняв взгляд, Линн увидела, что Роули наблюдает за ней. Глава 4 Приемы у тети Кэти почти всегда проходили одинаково. В них ощущалось нечто торопливое и неумелое, что было характерно и для самой хозяйки дома. Доктор Клоуд выглядел так, будто с трудом сдерживал раздражение. Он был неизменно вежлив с гостями, но они чувствовали, что эта вежливость дается ему нелегко. Внешне Лайонел Клоуд походил на своего брата Джереми. Он был таким же седым и худощавым, но не обладал невозмутимостью, свойственной адвокату. Нервозность и раздражительность доктора Клоуда отталкивали многих пациентов, делая их нечувствительными к его знаниям и опыту. По-настоящему Лайонела интересовали только научные исследования, а его хобби было использование лекарственных растений. Обладая педантичным умом, он с трудом терпел причуды жены. Линн и Роули называли миссис Джереми Клоуд Франсис, но миссис Лайонел Клоуд именовали «тетя Кэти». Они любили ее, хотя считали смешной и нелепой. Прием, устроенный по случаю возвращения Линн, был всего лишь семейным сборищем. Тетя Кэти с любовью приветствовала племянницу: – Ты так загорела, дорогая. Наверно, в Египте. Ты прочитала книгу о пророчествах пирамид, которую я послала тебе? Так интересно! Это все объясняет, не правда ли? Линн избавило от ответа появление миссис Гордон Клоуд и ее брата Дэвида. – Розалин, это моя племянница, Линн Марчмонт. Линн, скрывая любопытство, посмотрела на вдову Гордона Клоуда. Да, девушка, которая вышла замуж за старого Гордона Клоуда из-за его денег, была хорошенькой и выглядела простодушной, как говорил Роули. Черные волнистые волосы, темно-голубые ирландские глаза, полураскрытые губы… Все остальное было в высшей степени дорогим – платье, драгоценности, наманикюренные руки, меховая накидка. Обладая изящной фигуркой, она тем не менее не умела носить дорогую одежду так, как носила бы ее Линн Марчмонт, если бы ей представилась такая возможность. «Но она никогда тебе не представится!» – шепнул ей внутренний голос. – Здравствуйте, – произнесла Розалин Клоуд и добавила, неуверенно повернувшись к стоящему рядом мужчине: – Это… это мой брат. Дэвид Хантер тоже поздоровался. Это был худощавый молодой брюнет с темными глазами, дерзким и вызывающим лицом. Линн сразу поняла, почему он так не нравится всем Клоудам. За рубежом она не раз встречала мужчин такого типа – бесшабашных и довольно опасных. На них невозможно полагаться – они сами устанавливали для себя законы и плевать хотели на всю Вселенную. Такие люди многого стоили в бою, но, не находясь на линии огня, доводили своих командиров до белого каления. – Вам нравится жить в «Фарроубэнке»? – обратилась Линн к Розалин Клоуд. – По-моему, дом просто чудесен, – ответила та. – Бедняга Гордон неплохо устроился, – с усмешкой произнес Дэвид Хантер. – Он не жалел расходов. Это соответствовало действительности. Когда Гордон решил обосноваться в Уормсли-Вейл – точнее, проводить здесь малую часть своей деловой жизни, – он построил себе новый дом, будучи слишком большим индивидуалистом, чтобы жить в здании, насыщенном духом предыдущих обитателей. Гордон нанял молодого модного архитектора и дал ему карт-бланш. Половина жителей Уормсли-Вейл считала «Фарроубэнк» чудовищным сооружением: прямоугольные очертания, встроенная мебель, скользящие двери, стеклянные столы и стулья приводили их в ужас. Только ванные вызывали искреннее восхищение. На лице Розалин был написан благоговейный восторг. Усмешка Дэвида заставила ее покраснеть. – Вы демобилизовались из Женской вспомогательной службы, верно? – спросил Дэвид у Линн. – Да. Он скользнул по ней оценивающим взглядом, и она почувствовала, что краснеет.