Бокал ударился об угол столика и разлетелся вдребезги. Его товарищ Антонов, сидевший рядом, вскочил как ошпаренный. — Ты абсолютно в этом уверен? — тихо спросил Куклин, приоткрыв окошко. — Почему ты спрашиваешь? — удивился Борис. — Я задал тебе вопрос, — настаивал Куклин, не поднимая глаз. Борис пробормотал: — Я… Я не успел подойти к телу. Но… — Что «но»? — Но я видел, как он упал. — И ты не проверил? — Тогда цеппелин улетел бы без меня… Человечек внизу исчез из виду. Куклин злобно ощерился. — Ничтожество! Ванго остановился. Он был измучен. Ноги, в кровь исхлестанные колосьями, саднило. Задыхаясь, он согнулся и уперся руками в колени. Вдали затихал рокот моторов. Ванго медленно распрямился. Он не отрывал взгляда от горизонта до тех пор, пока вокруг не наступила тишина. 2 Труп в «Голубой комете» Там же, семь лет спустя, май 1936 г. Раньше здесь простирались пшеничные поля, а теперь стояли складские помещения. Но Ванго узнал черную землю, крошившуюся в его пальцах. Он присел на корточки как раз в том месте, где семь лет назад заставил Этель уйти. Отсюда и началось бегство. Прошло семь лет, а он так и не увидел своих врагов. Еще не рассвело. Накануне вечером Ванго прибыл в Нью-Йорк на пароходе, третьим классом. И тут же отправился в Лейкхерст, где впервые должен был совершить посадку «Гинденбург», новый воздушный гигант фирмы «Цеппелин». Ванго хотел поговорить с Хуго Эккенером. За жизнью командира было легко проследить по газетным заголовкам, которые выкрикивали уличные продавцы: «Эккенер в Нью-Йорке со своим „Гинденбургом“! Покупайте Post!» Вернувшись с Сицилии, Ванго вместе с Этель сел на пароход в Гавре. Девушка рассталась с ним в порту Саутгемптона. Она ехала в Шотландию, а Ванго отплывал в Америку. Этель не понимала, почему он бросает ее здесь, на набережной, после такой долгой разлуки. Она дрожала под дождем. Он даже не мог толком объяснить, что собирается делать. На сей раз он ничего не обещал, просто стоял молча, и по его волосам струилась дождевая вода. Этель повернулась к нему спиной. Пароходная сирена возвестила конец стоянки. Никаких прощаний. Вечно одна и та же сцена. Он никогда не забудет взгляд Этель из-под капюшона пальто: в нем была угроза. Этель тоже ничего не обещала. На западе еще упорно держалась ночная тьма. Дирижабль должен был сесть через два-три часа, не раньше. Было прохладно. Посадочная площадка вдали пустовала. Ванго разлегся прямо на земле, под небом с последними звездами. Поблизости торчала хибарка из листового железа, и из ее окошечка за ним следил человек в черном. Над головой Ванго беззвучно кружили чайки. Когда он стоял на палубе пакетбота «Нормандия», подходившего к берегу, их маленькие эскадрильи уже вились над ним, словно он был пахарем или рыбаком. Вот и теперь, несмотря на темноту, пять или шесть чаек отыскали его среди этих ангаров, вдали от моря. Ванго заснул, убаюканный мельканием белых крыльев. Человек в хибарке подождал еще немного и вышел из убежища, закутавшись в черный плащ контрабандиста. Он подошел к спящему юноше и наклонился, всматриваясь в его лицо. Всполошенные птицы заметались над ними. Человек поднял голову, взглянул на крылатых ночных стражниц, затем расшнуровал башмаки Ванго, снял их с него и удалился. Когда дневной свет разбудил юношу, ему показалось, что вот-вот разразится гроза. Сквозь полусомкнутые веки он увидел над собой огромную серую тучу. Ванго приподнялся на локтях и вдруг обнаружил, что его обувь исчезла. Он обшарил траву вокруг. Потом схватился за пояс и с облегчением нащупал мешочек с драгоценными камнями. Значит, у него украли только старые башмаки. И больше ничего. Ванго повертел головой, чтобы оценить угрозу. Серая туча с мерным рокотом плыла в небе. Ее держали в воздухе четыре огромных мотора, а в ее недрах находились более ста человек… Это был дирижабль «Гинденбург», прибывший из Европы. Ванго вскочил на ноги, ослепленный этим зрелищем. Когда в 1929 году он путешествовал вместе с Этель на борту «Графа Цеппелина», он даже вообразить не мог, что однажды командир Эккенер поднимет в воздух дирижабль неизмеримо больше и тяжелее, где будет и курительная с вертящейся дверью, и алюминиевый рояль, обтянутый желтой кожей. Впрочем, фантазия Эккенера могла двигать и горы. Ванго босиком помчался к посадочной площадке. У заграждений уже собралась толпа. Но люди почему-то не выказывали прежнего восторга при встрече с дирижаблем. Казалось, что-то подавляет их безудержную детскую радость. Вокруг царило странное молчание, и в этой тишине резко звучали приказы морским пехотинцам, которые готовились ловить причальные канаты. Ванго знал причину этой перемены. Вот уже несколько недель мировая общественность возмущенно обсуждала тот факт, что новейший дирижабль «Гинденбург» стал одним из рычагов пропагандистской машины Гитлера. Листовки с портретом фюрера сбрасывались повсюду, где пролетал дирижабль; из громкоговорителей аппарата звучали нацистские марши; это отвратительное представление обеспечило воздушному кораблю дурную славу, которая докатилась даже до Америки. Ни ветры, ни дожди не могли стереть с корпуса дирижабля кроваво-красный прямоугольник с белым кругом, на котором чернела свастика. «Гинденбург» замер. Из его чрева выдвинулся трап. Ванго увидел капитана Лемана, который у выхода прощался с пассажирами. С высоты трапа они взирали на толпу с гордым видом первооткрывателей. Безупречно отглаженные белоснежные рубашки, тщательно уложенные волосы или туфли на высоких каблуках отделяли путешественников от остального человечества, словно они прибыли из иного мира, — настолько сильны были чары этого воздушного корабля. Ванго решил подождать: он подойдет к Эккенеру, когда толпа рассеется. По трапу спускалась белокурая дама. За ней шли двое молодых людей, они несли ее чемоданы и меховое манто. Ванго проводил ее глазами. Полет на дирижабле стоил тысячу долларов, и мало кто мог позволить себе роскошь путешествовать с собственными слугами. Чаще они следовали за хозяевами в трюмах грузовых судов, охраняя клетку с попугаем и дюжину сундуков с нарядами. Но тут на выходе показался другой пассажир, который мгновенно отвлек фотографов от блондинки. Кругом шепотом повторяли его имя. Это был знаменитый певец, вернувшийся из европейского турне. На его лице сияла широкая рекламная улыбка. Ванго, сам того не заметив, позволил зевакам увлечь себя вперед. Вдруг в толпе мелькнул и тут же исчез из виду высокий худой человек. Но потрясенный Ванго успел его узнать. Это лицо давно и надежно запечатлелось в памяти юноши. Закрученные кверху усы и густые бакенбарды почти полностью скрывали щеки, а коричневая фетровая шляпа затеняла глаза, но это, несомненно, был он. Зефиро. Ванго узнал своего друга, отца Зефиро, настоятеля невидимого монастыря на острове Аркуда. Много месяцев назад Зефиро загадочным образом исчез, покинув своих монахов и не оставив адреса. — Падре! — прошептал Ванго. Тут его дважды ударили по голове, и он свалился наземь. Теперь ему оставалось уповать лишь на чудо, над которым, в нескольких километрах западнее, в штате Индиана, в данный момент размышлял инженер Джон Чемберлен, спаситель домохозяек, создатель первой в мире стиральной машины, работающей по принципу центрифуги. Чудо называлось центробежной силой — она-то и вынесла Ванго наружу из бурлящей толпы и швырнула на траву, бледного как смерть. Открыв глаза, он увидел краешек пальто, мелькнувший за одним из автомобилей. Ванго узнал коричневую шляпу и кинулся следом за ней. Зефиро… Он не может снова его упустить. Автобусы «шевроле» заполнялись пассажирами. Ванго подбежал ближе и увидел, как Зефиро бросился за красивой машиной с сиреневым капотом. Не догнав ее, он вскочил в один из автобусов. Ванго сел в следующий. Вереница автобусов двигалась медленно: ей мешала толпа. Человек, сидевший рядом с Ванго, с подозрением поглядывал на его босые ноги. Пассажир судорожно вцепился в карманы — видимо, опасаясь, как бы у него не украли часы с цепочкой. Мог ли он вообразить, что его сосед нищенского вида прячет на поясе мешочек с рубинами, которых хватило бы на покупку всех обувных фабрик восточного побережья?! Переезд длился недолго. В четверть восьмого утра желтые «шевроле» уже въезжали на вокзальную площадь Лейкхерста. Из автобусов высадились несколько пассажиров; Ванго заприметил фетровую шляпу и пальто. Он тоже вышел. Под вокзальными часами стоял тот самый сиреневый автомобиль. Зефиро заглянул в него и ускорил шаг; машина была пуста. Войдя в здание вокзала, он осмотрел помещение и прошел на перрон. Раздались пронзительные паровозные свистки. «Голубая комета», окутанная облаками пара, отправлялась с первого пути. Это был великолепный голубой поезд с окнами в желтых лакированных рамах, красивый, как новенькая игрушка. Выбежав на перрон, Ванго успел заметить, как падре запрыгнул на подножку вагона. Юноша оттолкнул дежурного, стоявшего у него на пути, и, как был, босиком, помчался за поездом. Двое служащих перебежали через рельсы, пытаясь его задержать. — Сэр, нельзя садиться в поезд на ходу! Экспресс уже отходил от станции. Клубы дыма мешали разглядеть конец перрона. Ванго все-таки удалось вскарабкаться на буфер хвостового вагона. И очень вовремя: еще миг, и перрон ушел бы у него из-под ног. В эту минуту сиреневый автомобиль, стоявший под часами, взлетел на воздух. Взрывная волна выбила все стекла в здании вокзала. Ванго изо всех сил цеплялся за стенку вагона. Позади раздавались громкие вопли и свистки. Перрон заволокли клубы черного дыма. Юноша ничего не понимал. С тех пор как ему исполнилось четырнадцать лет, его жизнь была нескончаемой чередой опасностей и злоключений. Земля горела у него под ногами. Позади себя Ванго оставлял лишь пепелище. Роскошный экспресс «Голубая комета» на бешеной скорости мчался к Нью-Йорку. Правда, его громкая слава осталась в прошлом: он уже не пользовался такой популярностью, как до начала Великой депрессии. Однако этим утром все места были заняты. Ванго прошел по вагонам. На нем был серый картуз. Куртку он нес в руках. В общем, если не считать босых ног, юноша ничем не выделялся из толпы. В поезде никто как будто не заметил взрыва. Пассажиры читали или дремали в углах купе. Ванго искал отца Зефиро. В прошлый раз, когда они встретились на Аустерлицком вокзале, падре его даже не узнал. И с того дня вообще не объявлялся; все считали его погибшим.