— Ты был у нас? Они не касались друг друга. Кротиху била дрожь, она тяжело дышала. — Я хотел войти к тебе в комнату, но ты забаррикадировала дверь, — сказал Ванго. — Я? — Да. — Так это был ты? — А когда я влез в окно, тебя уже не было… — Я не знала, — с улыбкой сказала Кротиха. — Я закрылась не от тебя. Она схватила его за рукав: для нее это было высшее проявление нежности. — Так ты виделся с Этель? — спросила Кротиха. — Я еду к ней, я хотел… Кротиха отодвинулась. — Тыс ней встречался сегодня? Она знает, что ты здесь? — Не беспокойся. Я понимаю, что она больше не хочет меня видеть… — Ванго… — Но мне нужно с ней поговорить. Кротиха повысила голос. — Ванго! Она уехала. — Что?! — Она получила твое письмо и поехала за тобой. Ванго отломил ветку над головой, чтобы сквозь листву проникло немного света. Лицо Кротихи выступило из тени. — Где она? — Она должна была уехать из Парижа сегодня вечером. — Но куда? — В письме ты просил ее приехать. — Что ты такое говоришь? Она ведь запретила ей писать. — Она показала мне телеграмму. Всего три слова. Ты звал ее на помощь. Ванго почувствовал, как у него бешено забилось сердце. — Они установят слежку, — сказал он. — Будут следить за ней, чтобы найти меня. Где она сейчас? — Она упоминала одно место, о котором ты ей когда-то говорил, — строящуюся башню на перекрестке. Она отправилась в Нью-Йорк. Ванго словно молнией пронзило: Зефиро. Этель приведет их к Зефиро! И, как всегда, Кротиха внезапно осталась на дереве одна. Он даже не попрощался. Ванго приехал на уже опустевший вокзал. Последний поезд на Шербур только что ушел. Юноша растормошил дремлющих машинистов. Ему указали на самую дальнюю платформу. Он вскочил в товарняк, который отбывал в Кан. Измученный, Ванго улегся между мешками с зерном. За всю ночь он ни на минуту не сомкнул глаз. Ранним утром, когда поезд подходил к канскому вокзалу, Ванго ухитрился запрыгнуть на крышу грузовика и доехать до Валони, где взял напрокат велосипед, чтобы преодолеть последние двадцать километров. Он доехал до шербурского порта и бросился к пирсу. Слишком поздно. Пароход «Европа» отплыл еще ночью. 20 Напиши мне, что с ним все в порядке Франкфурт, 3 мая 1937 г. — Спи, Гинди, поспи еще немного. Шифт катил перед собой тележку с пустыми баллонами. В ангаре суетились механики. Висящий над ними «Гинденбург» уже проглотил свои двести тысяч кубометров водорода. Шифт неотрывно смотрел на него. Туловище дирижабля округлилось. Это был настоящий великан длиной с дюжину теннисных кортов. Внутри он был цвета белесой пудры. Шифт разговаривал с ним с утра до вечера, беззвучно шевеля губами. Он обращался к нему, как к другу, — Гинди. — Спи себе до вечера… Хуго Эккенер попросил Шифта разговаривать про себя. Юноша старался изо всех сил. Он усердно работал и держался в тени. Чтобы насытить Гинди, нужны были сотни газовых баллонов. И Шифт целыми днями подвозил их к дирижаблю. Рабочие проводили предполетный осмотр. Двое или трое еще висели внутри на тросах под сводом дирижабля. Вылет «Гинденбурга» в Америку был назначен на вечер. В начале сезона он уже пересекал Атлантику, совершив несколько перелетов в Бразилию. За зиму в дирижабле обустроили еще двенадцать кают. Рейс в Нью-Йорк был первым из запланированных на 1937 год. Билеты еще оставались, зато на обратный рейс мест уже не было. «Гинденбург» теперь мог поглотить больше семидесяти пассажиров и почти столько же членов экипажа. Настоящий людоед! Мимо прошел капитан Прусс, и Шифт со своей тележкой встал как вкопанный. Разинув рот, он пожирал глазами золотые нашивки на рукаве капитанского кителя. Помощник, как всегда, на ходу перечислял капитану нерешенные проблемы. Вышел из строя кухонный генератор, стюарды не могут толком застелить койки, погрузка на борт тысяч тонн воды идет очень медленно, жена главного инженера вот-вот родит… — Какого ответа вы от меня ждете? Найдите замену инженеру или увезите его жену! Помощник записывал за шефом. — Лучше скажите мне, что метеосводка не обещает грозу, — пробурчал Прусс. — Сегодня точно нет. Но вот рояль… — А что с ним не так? — В голосе капитана снова послышалось раздражение. На верхней палубе в салоне по правому борту стоял рояль из алюминия, обтянутый ярко-желтой кожей. На таком рояле можно было безбоязненно играть Шуберта с задором обитателей Островов Зеленого Мыса или острова Эллис[20]. — Настройщик ждет у двери, а я не знаю, что делать. Вы просили его… — Я? Я ни о чем его не просил! — возразил капитан Прусс. — Вы думаете, мне больше нечем заняться? Он не расстроен, этот рояль? — Я в этом не разбираюсь, но когда я играю… Помощник изобразил игру и фальшиво запел ноктюрн. — Ладно, — сказал Прусс. — Скажите ему, пусть настроит. Шифт шевелил губами, уставившись на золотые капитанские галуны. — Этот парень все еще здесь? — спросил Прусс, заметив юношу. — Это протеже командира. — Хайль Гитлер! — отчеканил Шифт, вскинув правую руку. Прусс прошел мимо. — Кажется, командир Эккенер у себя в кабинете? — Кажется, так, капитан. — А я полагал, что он должен быть в Австрии на совещании. — Не могу знать.