Там, размеренно встряхивая крупный сверток, стояла Трошкина. Деловитость и выверенность ее движений наводили на мысль о каком-то технологическом процессе вроде промывания золотоносной руды, но вместо сита с самородками она держала в руках спеленутого младенеца. – Только не говорите, что спрятали клад в подгузнике, – попросила я. – До этого мы не додумались, – с сожалением ответил Зяма. – Но мы нашли другое хорошее место. Идем покажем. – Трошкина, потряхивая потомка, пошла к калитке. – Надеюсь, все помнят, что вступление в концессию новых членов никак не меняет наши доли? – спросила я, намекая на незапланированное участие в секретной операции младенца. – Ты тоже не одна, – парировал Зяма. Я оглянулась: со двора за нами увязался Барклай. – Пес уже доказал, что полезен! – Кто спорит? Может, и младенец на что-то сгодится, – сговорчиво покивал братец. Минут пять я напряженно думала, какого рода пользу теоретически можно извлечь из младенца? В голову лезли одни только ужасы из мамулиных романов. Я даже забеспокоилась, когда Трошкина опустила куль с ребенком на здоровенный пень под стеной ежевики – как на друидский алтарь возложила! – Ты это зачем? – А, и в самом деле, что это я? Подержи-ка. – Подружка сунула младенца мне. – Просто тут нужно в четыре руки… Тихо шипя, Алка с Зямой подобрали свисающие до земли колючие плети, позволив мне увидеть аккуратный усеченный конус из взрыхленной земли. – Кротовая нора, и что? – не поняла я. – И все, – расплылся в довольной улыбке братец. – Подумаешь, кротовая нора, кому она интересна, правда? – Разве что Дюймовочке, – согласилась я. И тут до меня дошло: – Это не крот? Это вы тут порылись? – Ну правда же отличная захоронка? – Зяма откровенно напрашивался на комплимент. – Катерина Максимовна сказала, что кротовина – одна из самых распространенных форм биогенного рельефа, – важно сообщила Трошкина. – Блин! Вы и бабулю в это втянули?! Она-то уж точно потребует свою долю! – расстроилась я. – Не беспокойся, про клад бабуля ничего не знает, – успокоил меня Зяма. – Я просто сказал ей, что, кажется, видел на нашем участке крота, и она по собственной инициативе прочитала мне целую лекцию о жизни этих животных. Ты, кстати, знала, что земля из кротовины очень полезна для горшечных растений? – А, теперь я поняла. Упоминание цветов в горшках проассоциировалось у тебя с монетами из горшка, так и родилась эта гениальная идея. – Я кивнула на муляж кротовины. – Что ж, захоронка не банальная. Есть, конечно, определенная угроза со стороны любителей шуб – ты, кстати, знаешь, что кротовый мех весьма ценится? Но в этих жарких широтах меховые изделия практически не носят, так что охотников на кротов, наверное, можно не принимать во внимание. Алка и Зяма встревоженно переглянулись. – Пожалуй, я сбегаю домой за лопаткой, и мы подыщем нашему кладу местечко получше, – решил братец и без промедления убежал. За ним умчался пес, полагающий, что он участвует в веселой подвижной игре. Мы с подружкой остались вдвоем. Пардон – втроем, я не посчитала ребенка, а зря: кулек затрясся, обещая следующий акт с ремаркой «те же и громко вопящий младенец». Трошкина тут же возобновила волнообразные движения материнских рук, шепотом предложив мне: – Давай пройдемся? На ходу Кимка лучше спит. Мы бесцельно пошли в ночь. Под ногами с неясным намеком похрустывали мелкие камешки, таинственно шуршала трава, обильно присыпанная изумрудными огнями светлячков. На небе теснились, подрагивая и то и дело скрещивая острые звонкие лучи, бесчисленные звезды. Крутой склон горы, уходящий в правый верхний угол картины, был густо-черным и морщинистым, как хмурый лоб Отелло. И там, где у мавра находился бы глаз, отчетливо виделось свечение. Мы с Трошкиной (и младенцем), не сговариваясь, двинулись на огонек. Отчасти машинально – неверный свет гипнотизировал, отчасти из практических соображений – необходимость затоптать оставленное кем-то нерадивым и легкомысленным кострище была очевидна. Трава на склоне высохла так, что звенела под ветром, одна искра – и пожар охватит полгоры в считаные минуты! – Ну что за люди! – сердитым шепотом, чтобы не потревожить ребенка, возмущалась на ходу Алка. – Ни понимания своей ответственности, ни знания правил пожарной безопасности! Ну пожарил ты на лоне природы шашлык – загаси угли… – Может, у них костер не для шашлыка был, а сугубо для романтики, – зачем-то возразила я. – Может, их не лоно природы интересует, а свои собственные интимные зоны… – То есть мы потревожим их в разгаре страсти? – Трошкина остановилась, не желая беспокоить неведомых «их». Она очень тактичная и деликатная, не то что я. – Если от их разгара наш дом может превратиться в пепел, я считаю, мы вправе принять превентивные меры! – Я потянула подружку вперед. – Какие именно? – Решим по ситуации. – Можем подкрасться поближе и покричать: «Волки! Волки!» – предложила Алка. – Подкрасться можем, – согласилась я, как раз подкрадываясь. – Но почему волки? – Рядом лес, а волков все боятся. – Во-первых, у нас тут не волки, а шакалы. Во-вторых, налоговую тоже все боятся, и что? Мы же не будем кричать: «Налоговая инспекция! Всем лечь на землю и предъявить декларации!» – Тем более, что они, наверное, уже легли и как раз предъявляют, – хмыкнула Алка, и мы подобрались поближе. Костер все еще не был у нас в прямой видимости, его загораживали кусты, подсвеченные сзади и выглядящие в такой подаче на редкость красиво: темная масса спутанных ветвей и листьев в сияющем ореоле. Мы с подружкой осторожно обогнули зеленый массив, и я моргнула, а Алка тихо ахнула: – Жуть какая! Конечно, кроткая Трошкина оценить открывшееся нам зрелище по достоинству не могла. Тут нужна была публика другого рода – идеально подошла бы мамуля, основательно закаленная литературными ужастиками. За кустами, сыгравшими роль театральной кулисы, нам открылась залитая потусторонним синеватым светом сцена – довольно обширное полукруглое углубление в глинистой стене крутого склона. В этой норе горел огонь, бурлило какое-то варево в котелке, в клубах дыма и пара двигалась темная фигура, очертания которой мне не понравились. Длинное, в пол, одеяние, поднятый воротник… – Это не тот ли тип, который вчера сидел в засаде с ножом? – Я потянула Алку назад, и мы присели на корточки за кустами. – Боже, твоя версия еще хуже моей! – расстроилась подружка. – А твоя какая? – Первая – черт из ада. – У него рогов нет. – Безрогий черт из ада! – Ну какой ад, Алка, что ты, в самом деле! Видно же – у чувака там то ли примус раскочегарен, то ли плитка на газовом баллоне. Вторую версию давай. – Вторая – это бомж, про которого говорил Зяма. У него еще роскошная войлочная шляпа в стиле ретро. – А, колоритный старикан, с которым мамуля обменялась молчаливым приветствием? – Тут я подумала, что прав папуля, внимательно приглядывающий за легкомысленной супругой, какое-то подозрительное знакомство свела наша родительница! – И ты права, посмотри, мне не кажется? Похоже, он все делает одной рукой, причем левой, – зашептала остроглазая Трошкина. У меня зрение не очень (проклятые рекламные рудники!), подробностей я не видела, но согласно покивала: если это тот тип, которого наш доблестный пес будто по команде «Накось выкуси!» лишил ножа, то правая рука у него травмирована собачьими зубами. Тогда понятно, почему он действует левой, а это, в свою очередь, объясняет и избыточное бульканье в котле, и клубы дыма, и слишком высокий огонь – попробуй прикрути примус, или что там у него, нерабочей рукой! – Как думаешь, куда он складывает мусор? – спросила я Алку, пытливо озираясь. – Меня особенно интересуют пустые бутылки… Такой опустившийся тип наверняка много пьет и совершенно точно не из бокалов… – Мы уберем за ним мусор? – Хмурая мордочка Трошкиной разгладилась. Она за экологию горой – прям как шведская девочка Грета. – Уберем, – согласилась я, чтобы ее не разочаровывать. – Потом, если захочешь… А сейчас я хотела бы найти что-то стеклянное, на чем есть отпечатки пальцев этого типа. У нас уже имеется его нож, мы сможем сравнить следы там и там и выяснить, вчерашний это тип или нет. – И что тогда? Но ни продумать, ни даже вчерне набросать план действий мы не успели. Ад, который явно напрасно помянула Трошкина, все же разверзся! Взрыв оглушил нас и придавил к земле. Очень удачно вышло, что мы и так уже сидели, низко пригнувшись: какие-то куски, обломки, клочья пламени со свистом пронеслись выше и со стуком осыпались позади. Негодующе завопил бесцеремонно разбуженый Кимка, Алка запоздало прикрыла сына собственным телом и из этой сложной йоговской позы безадресно, но с чувством вопросила: – Какого хрена вообще?! Ругающаяся Трошкина – явление редкое. Кромешный ад на земле, впрочем, тоже. Я приподняла голову, чтобы видеть не только кротовины и иные формы биогенного рельефа, и посмотрела туда, где минуту назад относительно мирно пыхтел какой-то кухонный агрегат – должно быть, газовая плитка. Теперь там миром и не пахло. – Если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю, то дыра – это нора, – пробормотала я, как Винни Пух: видно, прорезалась наследственность по материнской линии. – А нора – это Кролик, – автоматически продолжила Алка, тоже подняв голову. – А вот к Кролику определенно пришел песец, – закончила я отсебятиной. Ниша в стене стала гораздо обширнее и глубже, она дымилась и пестрела лоскутами пламени.