Изо всех сил стараюсь вытянуть всю ненависть, на которую способна, но изнутри рвётся лишь непреодолимое желание обхватить его шею руками и ощутить прикосновение горячих губ. Мне необходима жирная точка, контрольная линия, после которой возврата не будет, а любое упоминание о Грише будет вызывать отвращение. Так лучше и проще пройти непростой этап и остаться не разрушенной, способной когда-нибудь повторно испытать глубокое чувство под названием любовь. – Дал слово Лене. И твоему отцу. Как только ты сядешь в самолёт, можешь внести в чёрный список и забыть о моём существовании. Он так просто это произносит, что меня начинает трясти, и теперь уже от злости.8c178b – Единственное, что поможет тебя забыть – это амнезия без возможности вспомнить. Потому что избавиться придётся от последних пятнадцати лет. – Тась, я могу объяснить… Гриша делает шаг вперёд, сокращая между нами расстояние, но смотрит поверх моей головы за спину. Выражение лица мгновенно меняется, и я слышу приближающийся топот. Почти повернувшись, чтобы проследить его взгляд, не сразу понимаю, что моё тело резко дёргают, и я лечу в неизвестном направлении. Удар о что-то твёрдое, потеря ориентации, острая боль в ноге и затылке. Темнота. А затем два хлопка где-то сверху, маты и звук осыпающегося стекла. – Девка свалила. Ищи! – раздаётся хриплый мужской голос. И кажется, что мужчины рядом, на расстоянии вытянутой руки и вот-вот меня найдут, но я по-прежнему вглядываюсь в темноту и не дышу, переживая за Гришу, голос которого не слышен. – Блядь! Нигде нет. Папа нас убьёт. Всё, валим. Через минуту погружаюсь в тягостную тишину, оповещающую, что мужчины ушли. Первое движение отзывается болью в рёбрах. Ощупываю поверхность под собой, понимая, что грохнулась на упаковки с пивом, запах которого врезается в нос, как только нюхаю влажную ладонь. Обшариваю стены, а когда нащупываю дверь, осторожно отворяю и сразу понимаю, что я оказалась в подсобке магазина. На моё счастье, дверь была не заперта, потому что в противном случае, я бы осталась на ступенях, уходящих вниз примерно на метр. – Гриша-а-а, – негромко зову того, на ком сейчас сосредоточено всё моё существо. Осматриваюсь и выхожу из своего неожиданного убежища, чтобы увидеть Гришу, который лежит на земле и как мне кажется, не дышит. – Гриш, Гришенька… – тормошу мужчину, прикасаясь к его груди в попытке нащупать сердцебиение, а оторвав ладонь, замечаю на ней кровь. Два хлопка – два выстрела. Только сейчас понимаю, что Яров ранен теми, кто искал меня. – Девушка, что случилось? Помочь? Поднимаю голову и вижу приятного мужчину лет шестидесяти, который склонился надо мной. Бросив взгляд в сторону, замечаю припаркованное такси, о котором я совсем забыла. Я сама его вызвала, когда вышла из Школы. – Да, нужно в больницу. – Только не в больницу. – Гриша сжимает мою ладонь, тянет на себя, не открывая глаза и едва слышно произносит: – Там добьют. – А куда? – Водить умеешь? – Да, – отвечаю не задумываясь, потому как на права я не сдала, но папа в шестнадцать сам посадил меня за руль. – Подгони машину… Оставив Гришу на таксиста, бегу к машине. Ключ в зажигании, поэтому быстро преодолеваю расстояние и останавливаюсь около распластанного на земле мужчины. Таксист помогает поднять Ярова и усадить на сиденье, потому что одной мне не под силу сдвинуть того, кто больше меня в три раза. Удивительно, но помощник вопросов не задаёт, молча отходит и провожает нас взглядом. – Гриш, куда ехать? – К Айболиту… – К-куда? Называет адрес, едва ворочая языком, и я быстро вбиваю точку в навигатор, понимая, что указанное место где-то за городом. Гриша отключается, хрипит и тяжело дышит. Куда бы я сейчас ни ехала, молюсь, чтобы там нам помогли. Ему помогли. Неожиданно всплывает наш с мамой сегодняшний разговор о цене каждого из нас, о поступках, на которые мы готовы ради дорогих людей и, посмотрев на безжизненное тело Гриши, осознаю – сегодня мне предстоит узнать, чего стою я. Глава 17 Прислушиваюсь к дыханию Гриши сквозь шум автомобиля и хруст снега под колёсами. Не отрывая взгляда от дороги, кладу ему ладонь на грудь, улавливая прерывистое дыхание. Красное пятно расплывается по ткани, превращая светлую рубашку в мокрую тряпку, которую хочется сорвать и закутать его в нечто тёплое. Съезжаю с трассы по указанию голоса в навигаторе и еду по дороге, окружённой высоким лесом. В отличие от города, здесь снег не расчищают, поэтому разобрать направление возможно лишь по колее, оставленной машинами. Надеюсь, что Гриша, даже находясь в полубессознательном состоянии, верно указал адрес, потому что в противном случае я могу потерять его уже сегодня. Я согласна улететь, оставить его в этом городе с мыслью, что рядом с ним окажется женщина, которую он примет, но потерять его насовсем и не иметь возможности даже мельком слышать новости о Ярове, не готова. Мне кажется, я курсирую по лесу целую вечность, но неожиданно деревья расступаются и показывается большой дом, окружённый бесконечным забором. Мне кажется, метра четыре, возможно, выше, но заграждение, словно непробиваемая стена кричит о том, что хозяин не желает видеть на своей территории гостей. Останавливаюсь перед глухими воротами и нажимаю на кнопку вызова. Несколько гудков, щелчки, а затем приятный мужской голос откликается: – Представьтесь. – Мне нужна ваша помощь. Гриша назвал ваш адрес… – Представьтесь, – настойчиво повторяет, не слушая моих уточнений и мне приходится подчиниться несмотря на опасения за жизнь моего пассажира. – Островская Таисия Константиновна. – Интересно… Неоднозначный комментарий ставит в тупик, но ворота отъезжают в сторону, пропуская меня на территорию, освещённую множеством огней. Останавливаюсь у входа и выскакиваю из машины, чтобы сразу наткнуться на мужчину: брюнет, около сорока лет, с большой родинкой на правой щеке. С интересом меня рассматривает и ждёт уточнения моего появления в его доме. – Яров ранен. Сказал, в больницу нельзя. Приказал отвезти к вам. Помогите, пожалуйста… – готова встать перед ним на колени, лишь бы не прогнал и оказал помощь тому, кто томится в агонии. – Говорил же, чтобы ко мне не приезжали… – матерясь, всё же идёт к машине, а открыв дверь, быстро осматривает раненого и качает головой. – Помоги. С трудом вытаскиваем Ярого из машины и тащим не в дом, а в соседнее одноэтажное строение без окон. Передо мной открывается гостиная с камином и внушительным кожаным диваном, но мужчина кивает на неприметную дверь сбоку и, открыв её ногой, спускается по лестнице вниз, практически самостоятельно тащит Гришу на себе, снимая с меня нагрузку. Открываю рот в удивлении, когда мы оказываемся в настоящей операционной, которую невозможно отличить от больничной. Здесь даже пахнет также, а глаза режет от белого цвета. Взваливает Ярого на операционный стол, разрезая одежду и являя окровавленного тело. В этом месиве нескончаемой крови сложно разобрать какие ранения и сколько их. Пары секунд достаточно, чтобы мужчина смог оценить положение Гриши и принять решение, как мне кажется, не в нашу пользу. – Крови боишься? – Нет. – Значит, будешь помогать. Сними куртку, вымой руки и становись сюда, – указывает на противоположную сторону от стола. Молниеносно исполняю приказ, а затем наблюдаю, как мужчина готовит инструменты, бинты и всё, что понадобится для операции, а потом на лице Гриши появляется маска и на мониторе большого аппарата цифры, показывающие жизненные показатели. Пульс слабый, и это понимаю даже я, но его наличие даёт надежду, что Гриша справится. Новый знакомый суёт мне под нос стакан со спиртом, предлагая выпить и, по его мнению, снять напряжение, но я отталкиваю руку. – Не нужно. Мне не плохо. Вздёрнутая бровь даёт понять, что мужчина удивлён. Ещё с минуту придирчиво меня изучив, отодвигает прозрачную жидкость и приступает к тому, что логически должно произойти. Внимательно наблюдаю за действиями нового знакомого, поглядываю на монитор, облегчённо выдыхая, и понимаю, что Гриша потерял много крови, пока я везла его в указанное место. Белая простыня слишком быстро окрашивается красным, и даже выверенные движения доктора не гарантируют положительного исхода. Но я исполняю все его указания, подаю необходимое, а через некоторое время он вынимает из мужского тела две пули. Странно, но я не испытываю страха или отвращения при виде крови, лишь металлический запах въедается в лёгкие, вызывая тошноту и желание заткнуть нос. В какой-то момент позволяю себе перевести дыхание, отстранившись от происходящего, и вспомнить слова папы, который всегда утверждал, что я странная. Всю мою жизнь незначительные проблемы, возникающие на пути, вызывали во мне неконтролируемую панику, заставляющую теряться; масштабные же события, требующие титанических усилий и трезвых решений, я воспринимала спокойно и осмысленно, действуя выверено и чётко. Странность, играющая мне на руку множество раз, выгодна в том числе и сейчас, когда я смотрю на окровавленное тело Гриши, на раны которого доктор накладывает стежок за стежком так легко, словно пришивает оторванную лапу плюшевому медведю. Брови врача сведены к переносице, а белая рубашка и даже волосы испачканы кровью, которую он не спешит стереть. Последний стежок даётся ему с трудом, будто это самый сложный момент в многочасовой операции. Он отходит и несколько минут осматривает тело Гриши, словно любуется своей работой. Но потом я понимаю, что он оценивает риски. Это понятно по взгляду, прикованному к цифрам на мониторе, а тяжёлый вздох не сулит ничего хорошего. – Всё закончилось, – мне и так понятно, что больше он ничего сделать не может, но это итог, который должен быть озвучен вслух. – Можешь подняться. В доме есть сменная одежда и еда. – Я с ним останусь, – отвергаю предложенную помощь, в ответ получая осуждающий взгляд. Но я сойду с ума, если не буду видеть Гришу и понимать, насколько плачевным является его состояние. – Как хочешь. – Он подходит к раковине, моет руки и избавляется от рубашки в пятнах крови, оставшись в футболке. – Меня зовут Герман. – Почему Гриша назвал вас Айболитом? – Так называли моего отца. – Но ведь Айболит был ветеринаром? – Всё верно, – Герман открывает корзину, скидывая в неё полотенце и рубашку. – Он, как и мой отец, помогал животным. – Бросает взгляд на перебинтованное тело, подключённое к аппаратам, и, кажется, на его лице отражается отвращение, приправленное презрением. Он недоволен нашим присутствием, и тем, что последние несколько часов ковырялся в человеческом теле, вытаскивая пули и сохраняя угасающую жизнь. – Но вы всё равно ему помогли. – Не ему, – многозначительный взгляд Германа даёт понять, что именно я причина его согласия. – Но я вас не знаю. – Я должен твоему отцу. Больше ничего не сказав, мужчина поднимается по лестнице, затворив дверь наверху и оставив меня рядом с Гришей, к которому я возвращаюсь, чтобы промокнуть остатки крови с участков не покрытых бинтами. Незаметно для себя добираюсь до старых шрамов, напоминающих обо мне, и обвожу их пальцем, ощущая, насколько горячая его кожа. Мысль, что Гриша может умереть, делает меня уязвимой, потому сейчас я переживаю за него больше, чем за себя. У меня много вопросов: кто стрелял в него, по какой причине, зачем этим людям нужна была я? Только сейчас понимаю, что тело ватное, а силы покидают после пережитого стресса, поэтому подвигаю стул и падаю на него, чтобы не встретиться с полом, позорно распластавшись лицом вниз. Провожу по тёмным волосам Гриши, немного взъерошив, и убираю липкие пряди со лба. Мне не противно, несмотря на бесчисленное количество крови, увиденное в этой комнате. Перемещаюсь на его измученное лицо, порхая подушечками по глубоким морщинам на лбу. Здесь его кожа ледяная и неприятная, словно всё тепло спустилось вниз, туда, где две зашитые раны скрываются под бинтами. Его состояние вызывает опасения. Это я поняла по лицу Германа, как только он меня покинул, словно был недоволен, что его старания напрасны, а несколько часов потрачены впустую. Внутри всё сжимается в щемящем чувстве, как только понимаю, что положение, в котором оказался Гриша, очень опасное. Я могу лишиться того, кто бесконечно важен и дорог мне, и это осознание рвёт на части, заставляя слёзы большими каплями скатываться по щекам. Не замечаю, как склоняю голову и засыпаю, уткнувшись лбом в руку мужчины, а когда открываю глаза, из-под опущенных ресниц на меня смотрит Гриша. Делает попытку что-то произнести, но она гаснет в хрипах, а я нависаю над ним, чтобы приложить палец ко рту и заставить замолчать. Не сдержавшись, оставляю поцелуй на его губах и шепчу, что всё обязательно будет хорошо, потому что я рядом несмотря ни на что. Не время доказывать мне невозможность нахождения вместе и сыпать аргументами, подкрепляющими его убеждённость.