– Я с удовольствием на это посмотрю, – мелкая подмигивает и довольно лыбится, предвкушая, как я буду тащить свою задницу в туалет без чьей-либо помощи. Не знаю, каким образом, я преодолею три метра, разделяющие меня и ванную комнату, но придётся постараться, чтобы в глазах Таси не выглядеть беспомощным. Она огибает кровать и забирается с ногами в кресло, накрывшись пледом. Судя по всему, все три дня, что я был в отключке, единожды придя в себя для беседы с Герой, она провела в этой комнате, контролируя моё состояние. – Тась, иди сюда, – хлопаю ладонью рядом, показывая, чтобы красавица приняла горизонтальное положение и отдохнула по-человечески. Выгнать в другую комнату я всё равно её не смогу, так хоть поспособствую крепкому сну в нормальных условиях. Сомнения на миг захватывают её, но поразмыслив, Тася поднимается и укладывается рядом, установив дистанцию и не прижимаясь ко мне: то ли по причине слов, сказанных мною несколько дней назад, то ли опасаясь доставить мне боль. Не могу знать точно, но как только оказывается рядом, становится спокойно, словно она является тем самым светом, который ворвался в мою жизнь и манит за собой. Ворочается несколько минут, но затем засыпает, свернувшись клубочком под боком и согревая своим теплом. Немного сдвигаюсь, чтобы соприкоснуться телами, падаю на подушку, и сквозь неё ощущаю дискомфорт, а нырнув рукой, нахожу ствол. Интересно, Гера постарался или Тася? Скорее, первый, потому что мелкая, по всем признакам чувствует себя в безопасности. Обдумываю варианты, как отправить Тасю из города в обход главных дорог, на которых, уверен, дежурят люди Звона. Аэропорт отпадает сразу, работники сливают информацию мэру по первому запросу, поезда тоже не лучший способ покинуть город. Остаётся лишь один выход: вывести мелкую на машине в соседнюю область и уже там посадить на самолёт. Вот только мне пока не под силу преодолеть за рулём большое расстояние. Придётся Чайнику оказать мне ещё одну услугу, если он хочет, чтобы мы убрались из его дома. Мысли укачивают своей монотонностью, проваливаюсь в сон, но из него вытягивает противное звенящее жужжание. Открыв глаза, не сразу понимаю, откуда звук, но улавливаю движение за окном, осознав – квадрокоптер. Совсем недавно Звон напичкал своих людей новыми игрушками, и подобные незаменимы, когда нужно заглянуть за четырёхметровое ограждение. Насколько знаю, оснащены камерами, тепловизорами и… оружием. И моя догадка верна, потому что раздаются выстрелы и комнату наполняет звон бьющегося стекла. Едва успеваю столкнуть Тасю на пол и свалиться на неё сверху, чтобы прикрыть. Она просыпается и начинает метаться подо мной, дёргает трубку, причиняя дикую боль, которую я пропускаю, сосредоточившись на обстреле. – Тише, лежи и не двигайся, – приказываю, и как только Тася слышит мой голос, замирает. У этих штук проблема с прицельностью, а хаотичный обстрел лишь создаёт панику. Быстро прикидываю варианты развития событий. Телохранитель из меня сейчас никакой, что подтверждается невозможностью подняться, так что главное – изолировать Тасю. – Бегом вниз, из кухни ведёт дверь в гараж. Садишься в машину и давишь по газам. Внедорожник легко снесёт боковые ворота. Едешь быстро, не останавливаешься, на развилке свернёшь направо… – Нет, Гриша, – всхлипывает Тася, – я тебя не оставлю. Я не… – Да насрать на меня! – повышаю голос, чтобы достучаться до мелкой, которая не понимает, что мы оба не вылезем отсюда. – Поднимаю свою задницу и бегом в гараж! – Я не могу. Гриш, Гришенька, – обхватывает моё лицо ладошками, – я с тобой. Без тебя никуда. Я тебя люблю… Готов взвыть, желая, чтобы Тася прямо сейчас поднялась и валила из дома. Мы будто застыли в моменте, когда время затормозилось, а пули, пролетающие над головой, лишь фон, не имеющий к нам никакого отношения. Но в отличие от мелкой, я хорошо понимаю, что мы оба трупы, если оставаться на месте, пока головорезы Звона выворачивают задние ворота. Но больше всего меня заботит иное: лицезрение моей смерти сломает её. Поэтому на ум приходит лишь одно: – А я нет, – скидываю её ладони и отталкиваю от себя в направлении двери. – Мне похуй на тебя. Поняла? Ты лишь девка, которую я трахнул пару раз. Никто. Пустое место. Временное развлечение. Мила, что приезжала вчера – моя бывшая жена. Ко мне приезжала, меня проведать. Ты помешала. – Гриш… – непонимающе отшатывается, не веря в произнесённое мною и уничтожая серыми, застланными влагой, глазами. 1ae024b – Ты мне на хер не нужна. Вали отсюда. – Что ты… Ты зачем так… – Тася осторожно поднимается, прижавшись к стене. Квадрокоптер улетел, оставив отметины в мебели и открытые окна, в которые прорывается пронизывающий ветер. – Пошла вон, сказал! – вкладываю в свой крик все имеющиеся силы, чтобы сдвинуть с места мелкую, заставив разозлиться и свалить из дома. – Ну? Пошла на хер! Наконец, Тася срывается с места. Топот ног по коридору, лестница, кухня, хлопнувшая дверь в гараж, звук мотора и грохот, когда машина выносит подъёмные секционные ворота и вырывается во двор, лай Самсона, беснующегося в вольере, и скрежет железа бокового заграждения. Она за пределами дома. Откидываюсь спиной на кровать, прикрыв глаза, шарю рукой и, найдя пистолет, снимаю с предохранителя, приготовившись к приходу гостей. Меня мало заботит собственная жизнь. Главное, задержать обыскивающих дом людей Звона и дать мелкой драгоценное время, позволяющее улизнуть. С первого этажа доносятся маты и ругань. Как минимум три голоса. Шарят по дому в поисках Таси, а затем поднимаются наверх. У меня нет сил встать, даже ползти, всё, что имелось, я истратил на то, чтобы заставить её уйти. Не так я хотел бы попрощаться с ней. Не такие воспоминания оставить о себе. Что ж, как есть. – Ну, здоро́во, Ярый. Глава 19 Тася Давлю на газ что есть силы. Машину то и дело тащит вбок, но я успеваю выкрутить руль и оставаться в колее. Ворота, приземлившиеся на капот, задели лобовое стекло, которое пошло трещинами. Сквозь небольшой уцелевший кусочек есть возможность рассмотреть дорогу, освещающуюся фарами. Вцепившись в руль что есть силы, не сбавляю скорость, желая покинуть этот чёртов лес, город и страну. Хочу к маме. Как никогда, мечтаю упасть в её объятия и забыться, насладившись родным запахом и чувством защищённости. В голове пульсируют слова Гриши. Каждое чёртово слово, которое он выплюнул в меня, размазало, словно кислотой растворив то светлое, что жило в моём сердце. Я заслуживала чего угодно, но только не такого. И несмотря на зарождающую ненависть, всё же хочу вернуться в дом, чтобы убедиться – он выжил. Почему-то именно это сейчас для меня имеет особое значение. Я готова его ненавидеть и даже презирать, но знать, что его больше нет, и продолжать дышать, не представляется возможным. Мы становимся идиотами, когда любим. Безмозглыми, беспринципными, наивными идиотами, которые не видят ничего, кроме нужных глаз, заставляющих трепетать каждую клеточку. Хочется верить, что всё произнесённое было озвучено, чтобы заставить меня действовать и спасать собственную жизнь, но эмоции, плескавшиеся в глазах Ярова, говорили об обратном. Смахиваю слёзы, застилающие глаза, и сворачиваю вправо, вовремя вспоминая указания мужчины. Здесь отсутствует колея, а значит, эта дорогая используется реже и у меня есть шанс выскочить на трассу и оторваться от тех, кто за мной приходил. Я так и не задала нужные вопросы Грише, радуясь, словно ребёнок, что он наконец-то пришёл в себя и нашёл силы поговорить. Неожиданно меня ослепляет яркий свет и, не имея возможности осмотреть преграду, жму на тормоз, и машину несёт в сторону. Автомобиль не поддаётся, и мне остаётся лишь пустить действие на самотёк, ожидая остановки. Я оказалась в обочине, если, конечно, так можно назвать сугроб, в котором увязла машина. Дорогу перекрыли два джипа, из которых не спеша выползают мужчины с автоматами в руках. Но ко мне не подходят, остановившись в нескольких метрах. Ослепляющий свет не позволяет рассмотреть лица. Давлю на газ, но колёса буксуют, и внедорожник не двигается с места. Паника овладевает телом, а когда понимаю, что выбраться из снега не получится, выскакиваю из машины и бегу в лес, маневрируя между деревьями и утопая в снегу по колено. Обувь вмиг становится мокрой, но мне плевать, потому что я бегу: падая и поднимаясь, разгребая снег руками и стараясь уйти от преследователей. Они близко. За моей спиной несколько голосов подгоняют друг друга, и наконец, получаю удар под колени и падаю лицом в снег. Чьи-то руки поднимают и встряхивают, но я хаотично машу ногами, не желая сдаваться и в какой-то момент куда-то попадаю, потому что слышу мужской гортанный стон, а за ним следует пощёчина. В голове звенит, и пока прихожу в себя, получаю вторую, после которой срываюсь в темноту. – Эй, принцесса, глаза открой, – сквозь плотную пелену слышу мужской голос. Меня настойчиво трясут, вцепившись в плечо, но глаза никак не желают открываться, а моё тело протестует, стремясь досмотреть сладкий сон, в котором я вижу Гришу. Сознание шокировано воссоздаёт недавние картинки, где я, оставив Ярого, бегу из дома Германа, спасаясь от преследователей, и, в конце концов, попадаю прямо к ним в лапы. Последнее, что помню – лес, много снега и я, скрывающаяся от мужчин с оружием. Распахнув глаза, тут же прищуриваюсь, встретившись с ярким светом, и пока привыкаю, осторожно осматриваюсь. Небольшая комната с диваном и тумбочкой, одиноко оставленной в углу и, кажется, совсем не вписывающейся в убогую обстановку. Вот только я на полу, пристёгнута наручниками к кольцу, вкрученному в стену. – На меня смотри! – надо мной раздаётся мужской голос, заставляющий поднять голову. Толстый мужчина. Нет, не так – омерзительно жирный. Около шестидесяти лет, с круглым красным, цвета граната, лицом, неожиданно для меня растягивает губы, являя непонятную эмоцию, напоминающую звериный оскал. Но я смотрю на значительную щербинку между верхними передними зубами, и неосознанно предполагаю, пролезет ли сквозь неё монетка. Странная мысль ускользает лишь тогда, когда он делает два шага назад и опускается на стул, который стонет и скрипит под тяжестью огромной туши, а я жду, что хлипкие ножки вот-вот сложатся и пятая точка мужчины встретится с полом. Но мебель оказывается прочнее моей выдержки, и вот я покрываюсь мурашками страха, когда человек напротив сверлит меня своими поросячьими глазёнками. – Итак, Таисия, – начинает уверенно, что даёт понять: он знает, кто я. – До меня дошла информация, что твой папаша переписал на тебя всё своё имущество, чтобы в случае заключения сделки с Липницким, ты выступила гарантом её законности. Тебе об этом известно? Я лишь заторможенно качаю головой, впервые услышав незнакомую фамилию и удивляясь тому, что являюсь владельцем какой-либо собственности папы. – Понятно, – довольно ухмыляется, прокручивая на пальце массивный перстень с чёрным камнем. – Увы, но господин Липницкий скоропостижно скончался, а сделка так и не была завершена. – И то, что мелькает в потемневшем взгляде даёт понять: этот некий Липницкий отошёл в мир иной с чьей-то помощью, являясь помехой. – Знаешь, меня знатно тошнит от вашей гадкой семейки. Куда ни сунься – Островский, у кого ни спроси – Островский, кто собственник – Островский… Я решил избавиться от наследия твоего папочки, и ты мне в этом поможешь. – А кто вы? – наконец, решившись, задаю вопрос, вызвав неподдельное удивление у мужчины, а затем и смех, который разносится по углам комнаты. – Звонов Аркадий Янович, мэр этого города. – И только сейчас всплывает его лицо, которое я видела на празднике в Школе. – С твоей стороны было ошибкой, вернуться в город, где твой папаша оставил столько воспоминаний о себе, и не узнать о правилах и возможных опасностях. Удивлён, что Парето, прославившийся способностью просчитывать каждый свой шаг, не предупредил тебя о проблемах, с которыми ты здесь можешь столкнуться. Или на худой конец, не заставил сменить фамилию, вопящую о ваших родственных связях. Недаром папа упоминал, что не будет против, если я вновь стану Орловой Таисией Романовной, вскользь заметив, что этот шаг избавит меня от неприятных нюансов. Но насколько они неприятны, я могу оценить прямо сейчас, когда на запястье побрякивают железные наручники. – Чего вы хотите от меня? – страх пульсирует во мне нескончаемым потоком, сложно контролировать дрожащий голос, но чтобы понимать, чем закончится данная история, нужно выяснить, какая роль отведена мне в играх мэра. – Элементарного – право собственности на всё, что теперь тебе принадлежит. Но, так как у меня нет на руках документов, определяющий полный список объектов, мы пойдём иным путём, – поднимается не без труда, тяжело дыша, и приближается, зафиксировав моё лицо толстыми пальцами и фокусируя на себе внимание. – А твоя задача, быть сговорчивой девочкой, и тогда, возможно, ты останешься в живых. – Возможно? – вырывается из меня полустон, показывающий степень отчаяния. – Вам лучше поговорить с отцом. – Твой отец не появлялся в этом городе пятнадцать лет, но продолжал вести дела через доверенных лиц, одним из которых был Ярый… – Был? – охаю, услышав комментарий в прошедшем времени и откинув все ужасные слова, сказанные Гришей, потому что сейчас моё сердце отдаётся тяжёлыми ударами в висках и почти скулит, не веря в возможность его смерти. – Он нарушил мои планы, за что и получил две пули. Но живучий сукин сын выкарабкался с помощью доктора, к которому его привезла ты. Чего только не сделаешь ради любимых, правда? Смелая девочка… – скалится, проведя пальцем по моим губам, отчего дёргаюсь в сторону и шиплю, когда кольцо наручников сжимается на запястье. – Но всё это не имеет значения, потому что сейчас труп Ярого остывает в доме доктора. – Неправда! Это ложь! – избавляюсь от противных прикосновений свободной рукой и совершаю попытку встать, но тут же прилетает звонкая пощёчина, после которой я опускаюсь на пол. – Этого не может быть… – всхлипываю, на секунду представив, как бездыханное тело распластано на том самом месте, где остался Гриша, выгнав меня. – Сволочь! – пинаю его ногами, не контролируя овладевшую мною злость, и второй удар не заставляет себя ждать, но теперь уже в живот. Согнувшись, стону от пронзившей боли и не могу сделать вдох, словно невидимый клапан перекрыли и остановили подачу кислорода. Через пару минут прихожу в себя и жадно наполняю лёгкие воздухом, пока Звонов, наклонившись надо мной, с явным удовлетворением наблюдает, как я корчусь. – Будешь сговорчивой – дольше проживёшь, – ядовито выплёвывает и возвращается на стул. – Чего тебе не хватает, так это выдержки Парето: в любой ситуации его лицо оставалось непроницаемым, а такая роскошь как злость, считалась неприемлемой. Нюансы мы обговорим завтра, когда… – Почему ты прячешь мою игрушку?! – дверь с грохотом открывается, а на пороге комнаты застывает Лёня, окидывая меня голодным взглядом, который не сулит ничего хорошего. – Вот она… – крадётся в моём направлении, и, кажется, у него даже слюни текут от предвкушения. Прижимаюсь к стене и ползу вдоль неё, подальше от отбитого на всю голову урода, пока натянувшиеся наручники не ограничивают движения. – Не сейчас, – Звонов-старший останавливает сына, сжав пальцы на плече. – Я хочу сейчас! Сейчас понял? – бьёт ладонями в грудь отца, но тот остаётся на месте, потому как сынку сдвинуть такую тушу не под силу. – Эта сука кинула меня. Я хочу её наказать, – рвётся ко мне, но папаша значительно превосходит его массой, поэтому одёргивает в сторону, и Лёня приземляется на освободившийся стул. – Потерпи три дня. А потом делай что хочешь. Сглатываю, представляя варианты развлечений сына мэра, прокручивая всё, что рассказывали девчонки и начинаю дрожать, не желая, чтобы происходящее было правдой. Я даже согласна на леденящий душу кошмар, который исчезнет с наступлением утра, лишь бы Гриша был жив, а два урода напротив меня сгинули в самую глубокую яму. – Три дня… – Лёня совершает несколько глубоких вдохов, облизывая меня взглядом. – А потом ты моя… – его зрачки расширены, словно у наркомана, принявшего дозу, а ладони натирают стул. Он не в себе. Или же это и есть его обычное состояние? Лёня смахивает на человека с поехавшей психикой, который с трудом себя контролирует в присутствии людей, но перед родными предстаёт в привычной для него ипостаси. А затем сынок погружается в какое-то отстранённое состояние и замолкает, уставившись в одну точку и покачиваясь из стороны в сторону. – Вы не думали о том, чтобы отправить сына в специализированное учреждение? Ему бы там помогли, – киваю в сторону Лёни и ищу понимания его отца, но очередная пощёчина, оставившая жгучую отметину на моей щеке, даёт понять, что папочке слова пришлись не по вкусу. – Мой сын здоров! – гаркает Звонов, склонившись надо мной. – Просто у него есть фетиш… своеобразный. – Издеваться над женщинами? А точнее, над фигуристками?