– Великолепно – все в сборе, – довольно хлопает в ладоши Звон, подпрыгивая на месте. – А теперь мои условия. – Взмах ладонью, и я получаю удар под колени, рухнув на пол. Островский приземляется рядом, издав стон, но не свалившись как куль и сохранив равновесие. – Ты, Таисия, – наматывает светлые длинные волосы на руку, дёргает на себя и произносит каждое слово ей в лицо, – выйдешь отсюда живой. Обещаяю. Но есть условие. У меня имеется список объектов твоего папочки, – указывает на документы, – а, значит, сам папочка не так уж и нужен. Но я человек щедрый, поэтому позволю тебе выбрать, с кем ты хочешь уйти. Глаза Таси шокировано расширяются, когда доходит смысл сказанного. Выбор, который ей предоставляет Звон, херовый, с какой стороны ни посмотри. Но, чёрт, он хотя бы есть. И что бы сейчас не крутилось в этой белокурой головке, я хочу крикнуть, чтобы она в первую очередь думала о себе. – Подумай и укажи на того, кто останется в этой комнате, заплатив за твою свободу. – Поворачивает её голову, заставляя смотреть на две фигуры, поставленные на колени. Тася направляет своё внимание на Островского, убивая время в затяжном диалоге взглядами. Не знаю, что читается в глазах Кости, с которым я соприкасаюсь локтями, но шумное дыхание и неразборчивый шёпот единственное, на чём я сосредоточен. Меньше минуты оказывается достаточно, чтобы глаза Таси высохли, а губы сомкнулись в тонкую линию, когда Островский произносит: – Человеку, который медлит с выбором, достанется выбор, сделанный обстоятельствами. Ещё минута и Тася дарит свой взгляд мне. Захлёбываюсь эмоциями, понимая, что свой выбор она сделала, остановив на том, кто является для неё бесконечно важным. Это не я. Сердце долбит где-то в желудке, наполняя меня отчаянием и едкой тоской. Красавица часто дышит, а одинокая капля, сползающая по щеке, уничтожает всю имеющуюся надежду. Самое отвратительное чувство – не одиночество, не предательство и не боль, но чувство упущенных возможностей и потраченного впустую времени. У нас его было так мало. Невероятно мало, чтобы показать ей, как расцветает любовь, заполняя светом в непроглядной тьме. Сказав ей, что готов отдать всё за взгляд, наполненный любовью, сейчас в награду получаю именно его. Вот только приправлен он болезненной тоской и мольбой о прощении, которое я готов принять без условностей. Я отдам своё дыхание, чтобы моя прекрасная Тася получила возможность улыбаться, когда-нибудь всё же прочувствовав всю сладость несправедливой и жестокой реальности, оставив позади стенания об утрате. И я доказываю это, когда возвращаю ей улыбку, соглашаясь на представленный выбор. – Как-то всё очень невесело, – парирует Звон, окидывая тоскливую картинку. – Поэтому внесём коррективы. – Ублюдок достаёт из ящика ствол, перезаряжает и вкладывает в руку Таси, которая сосредоточена лишь на мне. – Одна пуля в стволе. Тебе придётся не просто решить, – шепчет ей на ухо, – тебе придётся выстрелить, Таисия. Звон плюхается в кресло и, прикурив сигару, поглощён представлением, разворачивающимся на его глазах. Но Тася медлит, сжимая пистолет и не решаясь его направить на кого-то из нас, чем раздражает мэра. – Ну? – подгоняет, нетерпеливо ёрзая жирной задницей. – Минута, или Марат положит их обоих. – В доказательство между моих лопаток появляется давление, свидетельствующее о серьёзном настрое. Тася медленно поднимает руку, наводя на меня ствол. Да. Сделала выбор. Окончательный и бесповоротный. Вся наша грёбаная жизнь состоит из выборов, перекрёстков, указателей и шансов. Мы их упускаем или пользуемся. Но чаще упускаем однозначно. Правильный выбор он какой? Простить, отомстить, вернуть, любить? Или же отпустить? Решение не может быть верным или неверным – это последствия совершённых нами действий, которые стоит только принять. Не делится наша жизнь на чёрное и белое, разум не всегда прав, а интуиция ошибается, и только любовь направляет по верному пути, используя свои указатели и даря шансы. Ошибки, что это вообще такое? Это всего лишь действия, порождающие пустоту или невероятное чувство под названием любовь. И сейчас внутри меня кипит именно она, сметая сожалением о потерянном времени. Удивительно, но когда бо́льшая часть жизни прожита, начинаешь понимать, насколько оставшаяся бесценна. Я бы хотел посвятить её Тасе, если бы прямо сейчас не ждал исполнения приговора. Комната звенит напряжением, Звон сжимает пальцы, раздираемый злостью, а пистолет дёргается в трясущихся руках красавицы. И чтобы ей помочь, ускорив расправу, произношу одними губами «люблю» и закрываю глаза, принимая долгожданное успокоение. Выстрел. Глава 25 Выстрел. Или два, а может, их раздаётся три. Всё жду, когда жжение раздробит грудину, а боль подтвердит угасание жизни, отданной за Тасю. Гул в ушах и грохочущее сердце в глотке не сразу возвращают меня в кабинет Звона, решив, что красавица исполнила приговор, подарив мне сладкую пулю. Но постепенно ясность возвращается, открываю один глаз, затем второй и замечаю, как Островский с тяжёлым вздохом поднимается, и покачиваясь, направляется к дочери. – Таисия, ты забыла, чему я тебя учил? – недовольный Парето извергает претензию, остановившись перед Тасей и угрожающе нависнув. – Пап… – Как можно было не попасть в эту полуметровую рожу? – указывает на Звона с простреленной шеей, медленно заваливающегося набок и делающего последние короткие вздохи. – Грязный выстрел, – рявкает, отчего Тася всхлипывает и виновато опускает голову перед отцом. – Вот что значит отсутствие постоянной практики. – Пап… – шмыгает носом, всё ещё удерживая в руке пистолет, который Островский отнимает и убирает за пояс. – Ну всё, успокойся, – наконец, прижимает к груди мелкую, поглаживая по волосам. – Допускаю. Но, вернувшись домой, отработаешь навыки. – Тася часто кивает, согласная исправить любой недочёт, лишь бы угодить раздражённому отцу. Так и стою на коленях, охеревая от происходящего, потому что способная выстрелить в человека Тася не согласуется с образом хрупкой красавицы, смущённо опускающей взгляд передо мной. Что я пропустил? По-моему, всё. – Ярый, может, ты соизволишь поднять задницу и помочь? – Островский переключает своё недовольство на меня, и ему плевать, что несколько минут назад я готовился принять пулю. – Отомри уже. Мы не закончили. С трудом встаю на ноги, разминая затёкшие конечности, и в два шага оказываюсь рядом с Тасей. Льнёт ко мне, обхватывая шею и покрывая поцелуями лицо. Крепко зажмурившись, концентрируюсь на девушке, прижимающейся к моей груди, и когда собираюсь накрыть израненные губы своими, меня останавливает Парето: – Не смей при мне облизывать мою дочь. Из моего горла рвётся возмущение, которое должно напомнить Островскому, что Тася является мне законной женой, но я решаю повременить, позволив в первую очередь себе обдумать всё, что произошло пятью минутами ранее. Принявший смерь, должен принять и жизнь, проанализировав каждую чёртову ошибку, которая подвела к черте. Сейчас, когда Тася тает в моих объятиях, всё правильно. Наверное, именно к этому моменту я шёл тридцать девять лет. Спустя ещё минуту тихих вдохов, меня простреливает мыслью, что в кабинете было ещё два человека, один из которых крыса, сдавшая меня Звону. Повернувшись, вижу сосредоточенного Кира, у ног которого лежит тело Марата с двумя дырками в голове. И если бы подонок не был сейчас мёртв, я бы не задумываясь наказал того, кто слишком долго прикидывался своим. Ловлю взгляд Кира, несомненно, ожидающего приказа Парето, собирающего документы в папку. – Пора уходить, – командует Островский, указывая на дверь и скривившись от боли. Пальцами ныряет под пальто, внимательно рассматривая следы крови на ладони. Действительно, пора. Если мой тесть отойдёт в мир иной, Тася меня не простит, а Лена проклянёт на три поколения вперёд. Предлагаю Косте своё плечо, от которого он отказывается, направляясь к выходу. – Готовность тридцать секунд, – Островский делает короткий звонок, оповещая снайперов. – Пошёл. Кирилл покидает нас, а через минуту из гостиной доносятся несколько глухих хлопков, оповещающих, что человек Кости нейтрализовал людей Звона. Следом череда выстрелов на улице, и Островский даёт понять, что нам пора. Тася не отлипает от меня, вцепившись мёртвой хваткой, а проходя мимо трёх тел в гостиной, прижимаю девушку крепче, избавляя от неприятной картинки. – Я поднимусь, – окликаю Парето. – Есть незаконченное дело. Заметил припухшую скулу и разбитую губу Таси, что свидетельствует о том, что она не сдалась просто так, оказав Лёне сопротивление. Желаю наказать урода, посмевшего прикоснуться к моей жене. – Кир закончит, – отрезает Парето, лишая меня возможности избавить город от ублюдка, причинившему вред немалому количеству женщин. – Удачи, – отдаёт бывшему работнику папку, предназначавшуюся Звону, и торопится на выход. Островский плюхается на заднее сиденье со стоном, а я всерьёз переживаю, чтобы он дотянул до дома Геры. Пересекаемся взглядами, он кивком показывает, что в норме, хотя уверен мысленно скулит от боли. Надеюсь, в ближайший час Костя не опрокинется в машине. Тася заботливо прижимается к отцу, осматривая ссадины на лице и покачивая головой. – Кто пулю подарил? – Аронов, – Костя морщится. Видимо, хвалёная способность предугадывать события в данном случае не помогла. – Марат предпринял попытку вытащить Роберта. Не выгорело, – прокашливается, что означает – Аронова, скорее всего, уже нет с нами. – Но перед боссом всё же выслужился, притащив меня. – А Кир? Ему это зачем? – Год назад его племянница стала жертвой Лёни. Поиздевался от души. Девчонка только через полгода оправилась от «отношений» с сыном мэра. Подобраться к обидчику не мог, поэтому устроился в охрану к Звону. Ситуация сыграла ему на руку, когда я предложил отдать собственность в обмен на помощь. Двойная выгода. Поверь, Звон-младший сейчас жалеет, что появился на свет. И в доказательство слов Парето, грохот взрыва разрывает слух, а над деревьями взвивается столб пламени, освещая просёлочную дорогу, по которой мы мчимся на бешеной скорости. Кир прибрался за собой, уничтожив все возможные следы и избавив город от семейства Звоновых. Всё, что случится потом, к нам уже не имеет никакого отношения. Островский закрывает глаза и откидывается на сиденье, прижимая Тасю и рвано выдыхая. Выжимаю педаль газа, чтобы добраться к Чайнику, который подлатает Парето и осветит лицо моей девочки улыбкой. Я так хочу, чтобы она улыбалась, что вновь готов подставиться под дуло. Но дом Геры, скрытый темнотой потушенных фонарей, не готов принять гостей. Уверен, что Чайник зарылся в своей норе, не желая становиться участником неприятных событий. Но остаться в стороне не получится. Не сегодня, когда на заднем сиденье корчится Островский. – Открывай, – произношу, как только отвечает на мой вызов, и жду, когда массивные ворота откатятся в сторону, позволив ворваться к Гере. – Пошёл на хер, Ярый! Я только отремонтировал дом. Нечего тебе здесь делать. – Гера, не выёбывайся. У меня раненый. Слышу гортанный стон, после которого Чайник всё же позволяет оказаться на его территории. Не успев выйти из машины, слышу маты, перемежающиеся с выкриками Геры, который несётся на меня, размахивая руками. Но как только замечает Островского, которому я помогаю вылезти, затыкается и теряет дар речи. – Добрый вечер, Константин Сергеевич, – отвешивает поклон, выказывая уважение Косте, не смея послать к херам так же просто, как и меня. – Он станет добрым, если ты его подлатаешь, – намекаю, чтобы Чайковский помог переместить Костю в подвал. Тащим обмякшее тело в операционную и, едва укладываем на стол, доктор приказывает оставить его в одиночестве, заверив Тасю, что с её отцом всё будет хорошо. Мелкая упирается, желая принимать непосредственное участие, но я всё же уговариваю её позволить сделать доктору его работу. И вот уже час измеряю комнату шагами, пока Тася плещется в душе, смывая события последних отвратительных дней и следы прикосновений Лёни, посмевшего приблизиться к ней. Как только красавица заговорила о нём, реакция не заставила себя долго ждать, а мои глаза, налившиеся кровью, испугали Тасю. Я всё же надеюсь, что Кир отыгрался на нём по полной, заставив урода пожалеть о каждой женщине, возникшей на его пути. Но видимо время, проведённое в душе наедине с собой, не принесло желаемого эффекта, потому что передо мной Тася, переминается с ноги на ногу, стирая мокрые дорожки с лица и сжимая на груди полотенце. Ей потребуется время на восстановление, и я непременно его предоставлю. – Как папа? – Гера закончил. Отдыхает, утром сможешь к нему сходить. Мнётся, но затем приближается, оставляя влажные следы на паркете. – Звонов сказал, что ты мой муж… – сдавленно шепчет, терзая нижнюю губу белыми зубками. – Не соврал, – выкладываю перед ней свидетельство, которое на днях вручил мне Островский. – Но ты можешь сослаться на подделку документов и расторгнуть брак. По факту ни ты, ни я его не подписывали, и если… – Нет, – Тася обрывает пламенную речь, подойдя вплотную и уткнувшись лбом в мою грудь. – Но тебе будет со мной скучно. – Думаю, будет весело, тепло, иногда непонятно и даже страшно, но точно не скучно, – издаю короткий смешок, вспоминая резкую картинку девушки с оружием в руках, и целую её в макушку, не решаясь позволить себе большего. – Не думал, что ты выстрелишь в Звона. – Лет десять назад мы гуляли по ярмарке, и я увидела в тире невероятного розового слона, который стоял на самом верхнем ярусе. Естественно, я промахнулась, а папа выбил все цели, добыв игрушку. Затем мы пошли туда снова. И ещё раз, и ещё… А в двенадцать он отвёл меня в стрелковый клуб, который с того самого момента я посещала несколько раз в месяц, научившись обращаться со всем, что стреляет. Аню он отправил туда в десять. Я спрашивала зачем… Папа ответил, что когда-нибудь нам пригодится этот навык. Однажды перед каждым из нас встаёт выбор, когда мы становимся вершителями не только своей судьбы. Но так легко рассуждать о том, как сделать правильно, когда выбор стоит не перед тобой… Скажи, я сделала правильный? – Несомненно, – поднимаю милое личико, желая стереть из памяти Таси воспоминания последних дней. Я горжусь ей. И Островский должен. – Но придирки Кости были лишними. – Это ведь папа. Вызвать во мне чувство вины за недобросовестное выполнение задачи, чтобы заглушить сожаление об оборванной жизни. Он всегда знает куда надавить. – Всегда знает… – обнимаю Тасю, застывая так на несколько минут, пока красавица дарит мне своё тепло. – Я переночую в другой комнате. Я охренеть, как по ней соскучился, и однозначно желаю насладиться хрупким телом. Закинуть бы её на плечо, а затем разложить на кровати, чтобы утопить в ласке, которая способна уничтожить весь херовый опыт последних дней. И мой изнывающий член прямое доказательство этому. И я притормаживаю, но Тася усложняет задачу, когда встаёт на носочки, чтобы оставить на моих губах поцелуй. Едва сдерживаю полустон, застрявший в горле. Именно поэтому делаю шаг назад, чтобы дать возможность Тасе привести себя в порядок и отдохнуть после обрушившегося на неё напряжения, чем зарабатываю недовольный взгляд с застывшим в серебристой глубине вопросом. – Гриш, сейчас не время оставлять меня одну. Я соскучилась… – с этими словами отпускает узел, и полотенце ложится к её ногам, оголяя стройное тело. – Блядь, – вырывается сдавленно, когда мой голодный взгляд ползёт вниз, облизав на расстоянии торчащие соски и мысленно устроившись между молочных бёдер. – Ты прекрасна. – Долго ждать? – складывает руки на груди и собирается продолжить поток недовольства, но я успеваю сократить расстояние между нами и накрыть её губы своими, обхватив ладонью затылок. И сейчас нет Парето, который остановит меня, оторвав от дочери. Вдвоём. Поднимаю красавицу и тащу в спальню, чтобы там бросить на кровать и, лаская взглядом, раздеться самому. Тася приподнимается на локтях, задерживается взглядом на закрытых ранах, которых в её отсутствие стало на одну больше, а затем бесстыже прилипает к возбуждённому члену и призывно облизывает нижнюю губу. Явственно отдаю себе отчёт: не будет с ней просто, спокойно, нормально. Она адреналин, разливающийся по венам, наркотик, приучающий к себе, но лучшая из женщин, – гордая и бесконечно верная. И верность эту она доказала. Нежная, тонкая, женственная. Этой женственности в ней больше, чем крови. Настолько красивая, что скулы сводит и зудит где-то в области солнечного сплетения. Не позволит себя обидеть, царапаясь до последнего, а голову склонит лишь передо мной. Необходимо быть осторожным, обдумывая каждый шаг, потому как одно неверное движение и Тася выпустит коготки. Не так проста, как кажется на первый взгляд, но она однозначно – моя слабость.