Не знаю, за что мне досталось это белокурое создание, но, чёрт возьми, я очень счастлив. Глава 26 Тася Он прекрасен. И даже увидев ещё одно ранение, появившееся в моё отсутствие, лишь мазнула взглядом, сделав зарубку, что я расспрошу его об этом моменте позже. Сейчас он нужен мне. В любых возможных вариациях. Я хочу снова почувствовать себя живой, отмахнуться от воспоминаний, сковавших меня в доме Звоновых, отбросить неопределённость, страх, неверие, переживания, грусть, и эгоистично заполучить Гришу, утонув в нём. В его руках: сильных, нежных, умелых, надёжных. Именно руки любимого мужчины могут обнять, удержать, согреть, построить, унести тебя на вершину блаженства и украсть у всех для счастья. Его руки – они могут всё для меня и ради нас. Я готова отдаться. Вся. И если ещё недавно меня одолевали сомнения в произнесённых им словах, то стоя в кабинете мэра с направленным на него оружием, утопала в безмерной любви, которой он с лихвой делился. Это настолько пронзительно и по-настоящему, что поступить иначе не представлялось возможным. Но я подумаю об этом позже. Завтра. Когда новый день станет предвестником начала чего-то особенного и только нашего. А сейчас моё тело выгибается, когда голова Гриши опускается между моих ног, а голодный рот вырывает громкий стон из моего. Никакого стеснения и скованности, только с ним открыто, эмоционально, вкусно. Так, как он сейчас скользит языком по моему чувствительному местечку, ещё шире расталкивая мои бёдра и вгрызаясь в плоть. Одно на двоих удовольствие, заставляющее забыть всё пережитое и срывающее в бесконечную бездну жажды. Откинув голову назад, зарываюсь пальцами в тёмные волосы и требую продолжения ласк горячим языком, которым он таранит меня и вырывает из горла сладкие хрипы. Не замечаю, как начинаю двигать бёдрами, ускоряя нас обоих, нахожусь на грани, готовая сорваться на кончике его языка, но неожиданно Гриша останавливается, обдаёт горячим дыханием мои складки и оказывается сверху, являя следы моего удовольствия на своих губах. Чёрт, это так порочно и жарко, что я утягиваю его в танец языков и теряюсь в ощущениях, по которым скучала все эти дни. А затем охаю, когда твёрдый член касается моих складок, спеша ворваться и подчинить меня. Но сейчас мы оба не готовы к нежности и размеренности, поэтому Гриша проскальзывает в тугое лоно, сразу начиная двигаться быстро и жёстко. Дыхание сбивается, а руки гуляют по его телу, то и дело нащупывая повязки и опасаясь причинить боль. Но мысль теряется, как только муж вовлекает в затяжной поцелуй, лишая возможности дышать и наполнять комнату стонами, потому что перекрывает их своими. Муж. Мне невероятно нравится это маленькое слово, включающее в себя столько смысла, что хочется кричать на весь мир – я получила свою мечту. То, что происходит сейчас невозможно объяснить словами, контролировать или подчинить. Это больше, чем страсть или секс, – это одно дыхание на двоих, и невозможность дышать поодиночке. Так проникновенно, что даже больно от осознания, что этот человек твой, с тобой, для тебя. С громкими шлепками врезается в моё тело, и от каждого ритмичного движения мои мышцы сжимаются, принимая его длину и подстраиваясь под заданный темп. Но мне мало. Мало его, терзающего мой рот и сжимающего подушечками пальцев соски; мало ощущений, разливающихся внизу живота и заполняющих каждую клеточку. А затем он отрывается от губ и сверлит меня потемневшим, звериным взглядом. Не знаю, что он видит в моих глазах, но вбивается в моё тело с рычанием, усиливая давление пальцев на бедре и словно ждёт, когда я взорвусь, забившись в конвульсиях. – Ты мой муж, – идиотская улыбка появляется на моём лице, а затем облизываю губы, с трудом выдавив три слова и тут же притягиваю его, показывая, как нуждаюсь в нём. – Люблю, – срывается с его губ резко и коротко, и в этот момент я тону в частой пульсации, когда оргазм настигает меня. Отголоски удовольствия накатывают волнами, когда Гриша достигает своего пика, но продолжает двигаться во мне, сбавляя темп и всё ещё сжимая ладонь на бедре. Его зубы оставляют след на моей шее, а сладкая боль напоминает, кому я принадлежу. Он метит своё, показывая, что, сделав выбор, нужно сохранять ему верность до последнего. Поэтому, когда он ослабляет хватку, приподнявшись надо мной, оглаживаю волевое лицо, заменяя касания губами, и прижимаюсь к сильному телу, пока моё собственное сотрясает мелкая дрожь. Опускается рядом, привлекая к себе, и сковывает объятиями, в которых я так нуждалась. Веки опускаются, унося меня в уютную дрёму, но я не сплю, движимая потребностью увидеть папу. Сейчас, когда напряжение последних дней отступило, прояснив мысли, знаю, что не усну, пока не увижу родного человека. Поэтому бесшумно выскальзываю из цепких рук Гриши, натягиваю его штаны и толстовку, а затем бегу вниз. Точно не знаю, но отчего-то уверена, что папа не пожелал подняться в дом, да и Гриша первые сутки после ранения провёл в операционной. Преодолеваю несколько ступенек и отворяю дверь в хорошо знакомое помещение, где на столе лежит папа. На миг дыхание перехватывает, но поднимающаяся и опускающая грудная клетка даёт понять, что Герман хорошо выполнил свою работу. Вероятно, моё присутствие слишком заметно, потому что тело приходит в движение, а затем я пугаюсь, когда в полумраке звучит голос отца: – Таисия, я знаю, что это ты. – Хотела убедиться, что с тобой всё хорошо, – произношу негромко, всё ещё не решаясь подойти. – Мне не разрешили участвовать. – Не нужно тебе видеть такое. – Я уже видела, – осторожно ступаю, приближаясь и рассматривая разбитое лицо. К шрамам я давно привыкла, но ссадины и синяки словно стирают знакомые черты, делая его чужим для меня. – Помогала, когда Герман зашивал Гришу. – Когда ты повзрослела? – вопрос в пустоту, обращённый вселенной и не требующий ответа. – Я оказался не готов… – Мама говорит, что ты всегда знаешь, что произойдёт и подготовлен к любому развитию событий. Мало того, у тебя имеется несколько вариаций, готовых к применению. Так что я не верю, что ты не готов. Кто угодно, только не Константин Сергеевич, – говорю, одновременно стирая кровь с незакрытых участков кожи, которые Герман не потрудился очистить. – Скажи, ты ведь знал, что, приехав в этот город, мне придётся столкнуться с некоторыми… трудностями? – Да. – И всё равно отпустил? – Ты рвалась к Ярову. На секунду, столкнувшись взглядами с отцом, проваливаюсь в неприятное чувство стыда. Я так нуждалась в Грише, что скрывать привязанность оказалось нелёгкой задачей. Вот только, папа способен уловить даже то, что, как тебе кажется, скрыто слишком тщательно. – И всё равно не удерживал, хотя уверена, мысль, что я могу оказаться рядом с Гришей, тебе коробила. – Глухая усмешка соскальзывает с моих губ, когда реакция папы просто кричит о нежелании видеть Ярова в качестве зятя. – В чём дело, пап? – облокотившись на стол, нависаю над ним, считывая каждую эмоцию, которая отразится на разбитом лице. Чаще всего он эмоционально закрыт, но я знаю его тысячу лет, поэтому, как и мама, всегда считываю, что чувствует Парето.6d930b – Не сомневался, что ты сможешь завоевать внимание Григория. Для тебя он был идеалом, недосягаемым совершенством, мечтой. Вот только чаще всего, мы видим в людях больше, чем в них есть на самом деле. Верим сильнее, чем они заслуживают, относимся лучше, чем стоило бы. Когда человека подчиняют эмоции, он отказывается видеть правду. Но в тот момент, когда она становится очевидной и не замечать её не представляется возможным, она нас ломает. У меня не было цели сломить тебя, но я хотел, чтобы ты встретилась с этой самой правдой, посмотрела на созданный тобой идеал лично, прощупала, уловила каждый изъян и выбоину, и, наконец, осознала, что вам не по пути. – Я всё видела, пап. Мои глаза не были закрыты плотным полотном иллюзий, сквозь который не пробивался свет. И всё в итоге вышло иначе. – Именно. Но и этот момент был мною просчитан. В тепле любить просто, а ты попробуй в холоде: в горе, в беде, когда весь мир отвернулся, когда страшно и ночь кажется бесконечной. Найди силы остаться, вновь выбрать человека, потому что без него никак. Сможешь? – не отвожу взгляд, выдерживая его тяжёлый, и понимаю, что пройденные сложности возникли на моём пути отчасти с умелой подачи отца. – Сможешь. Видел. И Лена когда-то смогла: выстояла, выдержала, сдюжила. Такая любовь заслуживает уважения, понимания, восхищения, в конце концов. Даже моего. – Иногда мне кажется, что мы все для тебя подопытные кролики. Я не злюсь. В подростковом возрасте, оценивая папу с высоты скупого жизненного опыта, чаще всего внутренне осуждала его действия, но глядя на маму, без сомнений верившую в него, стала чаще анализировать. Какими бы беспорядочными и неверными ни казались на первый взгляд его действия, в итоге всё складывалось в красивую картинку, в которую идеально вписывался каждый его шаг. Удивительная способность просчитывать чужие действия на деле имела простое объяснение: прекрасное знание личностного поведения и психологии человека. Знания управляют миром, а папа с их помощью направляет людей по заданному маршруту, точно ведая, что каждого ожидает в конце. – Нет, просто я за исключение ошибок, бессмысленных проб, пустой траты времени. Как по мне, правильно стоит выбрать сразу: мечту, призвание, человека, принципы, идеалы. Тащить этот багаж всю жизнь, ни разу не усомнившись. Я за свободу выбора, но выбрать предпочитаю единожды. Чего желал и тебе. – Маму ты поставил в такие же условия? – Мама поставила в такие условия меня. – Не верю, что тебе переиграла женщина, – касаюсь пальцем кончика его носа, немного надавив. Наш ритуал долгие годы. – В своём стремлении прибрать к рукам нужное, вы с ней похожи. Вот только она… – наш разговор прерывает вибрация телефона, и папа гипнотизирует телефон. – Четвёртое сообщение от Лены, – вздыхает, прикрыв глаза, – после пятого я могу считаться разведённым человеком. – Так позвони, – беру смартфон, протягиваю отцу и жду, что он свяжется с мамой. – Или я могу. – Нет. Она по голосу вычислит, что меня подбили. Будет переживать, и уже утром примчится сюда не задумываясь. Лучше завтра. Если, конечно, мой голос будут рады слышать. – Не надо звонить – напиши. Достаточно сообщения, чтобы успокоить. Можно? – жду разрешения, чтобы провести пальцем по экрану и прочесть личное, к которому мы никогда не допускались. Сухой кивок, позволяющий впервые забраться в папину переписку. – «Не могу дозвониться Тасе, хочу услышать её голос». Пап, это было утром, – с укором смотрю в синие, обдающие ледяным спокойствием глаза, – ты мог ответить. «Костя, прошло шесть часов. Я жду новостей». «Островский, есть важная информация. Но для начала я хочу услышать голос дочери. И твой». Пап, она очень переживает, – цокаю, покачивая головой, в ответ получая едва заметную улыбку. – «У нас будет четвёртый ребёнок», – и лишь прочитав сообщение, замираю, переваривая неожиданную новость. Готова визжать, но сдерживаюсь, не имея понятия, рад ли он. Отстранённый и совершенно безучастный, исследует белый потолок, словно только что не было произнесено нечто важное и многое меняющее для всех нас. И пока мы оба пребываем в тишине, которую разбавляет лишь тиканье настенных часов, приходит пятое сообщение. – «Чёртов Парето!», – я даже читаю эти два слова с возмущением и негодованием, которое старалась передать мама. – Пап, – тихо окликаю его, – ответь что-нибудь, – почти умоляю, примеряя на себя переживания, проскальзывающие в тексте. – Напиши «я тоже». Открываю рот, чтобы переспросить, но вопрос не получит должного ответа, поэтому просто набираю то, что он сказал. Через несколько секунд прилетает «Люблю», кажется, такое тёплое и искреннее, что я так и сижу с открытым ртом, не до конца понимая, что сейчас произошло. Лишь на губах папы расцветает улыбка, говорящая о чём-то интимном, связывающем только их двоих. – Завтра вечером мы будем дома, и ты сделаешь вид, что не имеешь понятия, откуда на моём лице побои. Всё, что произошло здесь, ты, Тася, забудешь, как только мы окажемся в самолёте, – это не просьба, но приказ от человека, которого я не имею права ослушаться. – Так будет лучше. В первую очередь, для мамы. Время сотрёт и твои воспоминания, а сделать это быстрее поможет Яров. – Я всё поняла, – целую его в щёку, соглашаясь и принимая условия. Всё, что произошло – лишь последствия принятого мною решения. А я умею брать на себя ответственность. Этому меня научил отец. – А теперь иди. Я хочу спать. Оставляю его в компании монитора и старых настенных часов, крадусь через двор, на минуту задерживаясь, чтобы потрепать за ухо Самсона, и оказываюсь на втором этаже. Раздеваюсь и устраиваюсь под тёплым боком Гриши. Но моё появление замечают, как только холодные ладони касаются горячей кожи мужчины. Он вздрагивает и притягивает меня к себе. – К отцу ходила? – шепчет, не открывая глаза. – Не вытерпела? – Да. Всё хорошо, – зарываюсь носом в его шею и жмусь всем телом, улавливая исходящее блаженное тепло. – Представляешь, а папа скоро снова станет папой! – А, возможно, ещё и дедушкой. Эпилог Яров Два года спустя – Костя, для мужчины слёзы – проявление слабости. – Островский произносит это, не отрывая взгляда от Лены, выкладывающей на его тарелку большой кусок мяса и картошку. – Учись выдержке. – Мелкий после слов отца затихает, уткнувшись носом в тарелку. Поступаю по его примеру, словно тесть отчитал и меня. – Мам, принеси стакан, – рядом со мной раздаётся голос Ани, осматривающей стол. – Встань и возьми. Ты легко можешь сделать это сама. Тот факт, что ты сегодня именинница не даёт право указывать маме, – Костя успевает вставить комментарий, и дочь, контролируемая ледяным взглядом, молча исполняет собственный запрос. И лишь маленькая Соня ёрзает на коленях Островского, перетягивая всё внимание отца на себя. Ещё одна блондинка с синими глазами сделала семейство Островских больше. Наблюдая воочию за семьёй Парето, сделал для себя невероятно много открытий, позволивших убедиться, что он идеальный отец, который воспитывает маленького мужчину, держит под контролем девочек и никому из детей не позволяет усомниться в авторитете Лены. Чёртова идеальность, с которой он делает всё, адски бесит. Потому что иногда он раздаёт советы, о которых я не просил. До сих пор отчётливо помню его наставления двухлетней давности, когда мы, устроившись в самолёте и покидая город навсегда, говорили о Тасе. Тогда он высказал свою теорию, заключавшуюся в цикличности и повторении, ошибок в том числе. Тася повторила путь матери, и это, по мнению Кости не случайность или чья-то злая шутка, а наследственность. Сероглазой блондинке предстояло столкнуться с трудностями, и как бы он сам её ни предостерегал, Тася намеренно пошла по той же дороге, что и её мать. Он был невероятно убедителен в своей теории, и когда жена рассказала о беременности, первое, о чём я подумал: «Хоть бы не девочка». В этот момент я отчётливо представил, как моя девятнадцатилетняя дочь рискует жизнью ради сорокалетнего мужика с херовым прошлым. И если учитывать, что к этому моменту мне будет шестьдесят, я однозначно получу инфаркт, не успев оторвать яйца засранцу. Лишь спустя время, когда Костя принял меня в качестве зятя, перестав рычать каждый раз, когда касаюсь Тасю, я вдруг осознал, что он испытывал, когда пытался принять чувства дочери. Его маленькая девочка выбрала своим идеалом того, кто не тянет даже на треть называется положительным. Мне казалось, что ещё немного, чуть-чуть, и Тася, избавившись от розовых очков, прозреет и увидит меня настоящего. Человека, которого бывшая жена назвала мудаком, не заслуживающим семьи и детей. Парадоксально, но Тася любит меня за то, от чего Мила в ужасе сбежала. Или же, всё намного прозаичнее – я встретил ту, что предназначалась только для меня. Но готов ли я к испытаниям, которые придут вместе с дочкой? Именно по этой причине я не хочу знать пол своего ребёнка, хотя жена уже на пятом месяце. Я не готов. Мы оба не спешим, решив, что примем любой исход. Мне достаточно знать, что с Тасей всё хорошо, а беременность проходит без осложнений, что и подтверждается после каждого посещения врача.