– Чем вы здесь занимаетесь? – абстрактно, без конкретики, но я могу получить ответ. – Просто сидим. Два раза в день приносят еду, – тычет пальцем в одноразовые тарелки, сваленные в углу. – Сегодня нас продадут. – Ещё раз… – мотаю головой, не до конца приняв сказанное. – Сегодня пятница, а значит, состоится аукцион, на котором нас продадут. «И если раньше девок просто везли в столицу, предлагая за фиксированную цену, то сейчас устраивают закрытые аукционы. Всё по классике: чья ставка больше, тот забирает лот». Слова Льва врываются в сознание, реагируя на знакомое «аукцион». А за ними сразу же: «Но не все приобретают товар для сексуальных утех. Богатых психов и садистов никто не отменял». Хочется верить, что он ошибался, но чем дольше смотрю на место, в котором оказалась, тем больше с ним соглашаюсь. – Вам говорили, что будет после продажи? – Вряд ли «товар» оповестили о его дальнейшей судьбе, но вдруг… – Те, кого продали, отправляются к покупателю. Что происходит дальше, не знаю. Никто не возвращался. – Никто? А много здесь таких, как вы, побывало? – В прошлую пятницу продали двенадцать. Он сказал, что день был прибыльный, все девочки ушли по хорошей цене. А ещё сказал, что за нас с Таней много не дадут – страшненькие. Ещё раз осматриваю угловатых, худых девчонок, в чём-то соглашаясь с неизвестным, который, вероятнее всего, отвечает за продажу. – А он – это кто? – Мужчина. Нерусский. Очень разговорчивый. Еду разносит по комнатам, иногда что-то рассказывает. – А во сколько аукцион? – Всегда в девять. Сейчас обед. Тебя ещё позавчера привезли. Сетовали, что много вкололи, поэтому ты слишком долго не приходила в себя. Даже боялись, что умрёшь. Паника, охватывающая тело, вводит в ступор. Страшно, что меня могут подсадить на наркотики или им подобное вещество, где передозировка – гарантированная смерть. Если ты жив, можно попытаться вырваться и сбежать. Отец всегда говорит: сражайся до последнего, пока дышишь и можешь дать отпор. Сдаться – значит сдохнуть. – Ещё что-нибудь обо мне говорили? – Рассматривали твоё лицо. Сверяли с фотографией и спорили. Потом сказали, что за тебя дадут кучу денег. Больше, чем за нас всех вместе взятых. Если не сдохнешь… Что ж, спасибо моему молодому и сильному организму, который выкарабкался. Хотя, возможно, благодарить рано. Может случиться так, что я пожалею о чудесном спасении. И, слушая рассказ Любы, все больше убеждаюсь, что те, кто отсюда выходит, долго не живут. – Понятного мало. Как и хорошего. – Мысли вслух, но девушка подползает и садится рядом, сканируя испытывающим взглядом. – Нас убьют? – произносит почти шёпотом и закрывает лицо ладонями, часто всхлипывая. – Почему сразу убьют? – Попытка вырулить разговор в другое русло. Не хочу думать, что слова Льва окажутся правдой для меня и моих сокамерниц. – Не думай о плохом, – глажу её по спутанным волосам, небрежно перевязанных тонкой резинкой. – Пока ещё ничего не случилось. Сидим так бесчисленное количество минут. Словно Люба именно во мне увидела спасательный круг. Но я в таком же положении, как и они – в неведении и неопределённости будущего. Даже не знаю, что за этой дверью, не говоря уже о ситуации и месте, в котором оказалась. – Как тебя зовут? – вопрос, разрезающий тишину. – Аня. – Хорошо, что ты появилась, Аня. – Девушка кладёт голову на моё плечо. – Есть с кем поговорить. – А Таня? – Она не разговаривает. Ей язык вырезали. – Чего?.. – сглатываю, поглядывая на скрюченное в углу тельце, больше напоминающее оболочку, лишённую жизни. – Она плакала, кричала, звала на помощь… Почти не спала. Металась по комнате, тарабанила в дверь, требовала выпустить… Наказание в назидание остальным. Теперь молчит, даже звуков не издаёт. Боже… Держать себя в руках всё сложнее, и если Люба говорит правду, то опасения за собственную жизнь становятся оправданными. Главное, не паниковать, грамотно оценив обстановку и просчитав вероятность побега. Осматриваюсь, не замечая туалета. Но биологическая нужда – вещь естественная, и заткнуть её невозможно. – А в туалет как вы ходите? – Три раза в день выводят. Скоро он придёт и сопроводит нас по очереди. Будет шанс выйти ненадолго и… И не успевает девушка закончить мысль, как дверь отворяется, являя широкоплечего высокого мужчину. Некрасивый, с топорными чертами и горбатым носом. Лицо покрыто густой растительностью: неопрятной и торчащей во все стороны. – Очухалась? – улыбается, но это, скорее, оскал, не предвещающий ничего хорошего. – Пошли, прогуляемся. Подхватывает меня, резко ставит на ноги, но конечности не слушаются, поэтому падаю, рассматривая начищенную мужскую обувь. Только сейчас понимаю, что я босая. Бросаю взгляд на девчонок, отмечая, что на них тоже отсутствует обувь. И если это сделано, чтобы пресечь побег, то спешу всех разочаровать: захочешь жить – и раскалённые угли не станут помехой. Мужик вновь ставит меня на ноги, но теперь даёт возможность устоять, сжав ручищами мои плечи. Неприятный сальный взгляд гуляет по моему телу, заставляя поёжиться и закрыться ладонями. На фоне Любы и Тани я значительно выигрываю формами, которые ещё вчера считала скромными и не запоминающимися. Как только убеждается в моей способности удержаться вертикально самостоятельно, подталкивает к двери. Передвигаю ногами, покачиваясь и держась руками за стену. Передо мной длинный коридор со множеством дверей разного цвета. Никаких табличек или опознавательных знаков, по которым можно определить, что скрывается за каждой. Но я и так знаю – товар. Единственный вопрос: во всех ли комнатах имеются жильцы? Насколько я понимаю, содержимое постоянно пополняется. – Быстрее. Тебя ждут. – Толчок, и я едва не лечу на пол, с трудом устояв. В конце коридора нас встречает охранник, по виду похожий на того экземпляра, что сейчас тащится позади. Они обмениваются парой фраз на незнакомом языке, гогочут и шипят, посматривая на меня. Движемся дальше, попадая в просторное помещение с мягкой мебелью и несколькими зеркалами в пол. Не знаю, для чего оно предназначено, но здесь чисто и приятно пахнет. Иду прямо, но мужик толкает меня в сторону, направляясь к боковому проёму. Коридор, ещё один, поворот, и мы оказываемся перед двустворчатой дверью. Отворяет преграду, затаскивая внутрь, и, удерживая за плечи, замирает посредине. Обстановка даёт понять, что это рабочий кабинет, наполненный всем необходимым. Но внимание привлекает камин, в котором скачет настоящее пламя, мягко облизывая оранжевыми языками приступок. От него исходит жар, а я не понимаю, зачем его разожгли в августе, когда температура далека от минусовых. Всполохи завораживают, и я не сразу замечаю, что в кабинете появился кто-то третий, и лишь ощутимый удар в бок отвлекает от ярких красок. Передо мной Пахомова. Именно она. Её лицо настолько хорошо врезалось в память, что его не вытравить даже амнезией. Возвращаюсь к недавним событиям, сгорая от обиды и понимания, что именно эта женщина настолько привлекла Глока, что он позволил завладеть своими губами. – Я-то думала, что дочь Островского – красавица, а на самом деле ничего особенного, – кривит губы в надменной усмешке. – Разверни, – отдаёт приказ мужику, и он тут заставляет меня сделать оборот на месте, – задница худая, спереди плоская, рот бесформенный, нос кривой. Хоть бы бесплатно забрали, – недовольно хмыкает, поддерживаемая смешком моего надзирателя. – Надеюсь на сотню, чтобы окупить расходы на перевозку и содержание. – Презрительно кривится, отчего меня передёргивает. Возникает омерзительное чувство, словно я кусок дерьма. Хотя для тех, к кому я попала, все подобны дурнопахнущей субстанции. – Почему я здесь? – решаюсь на вопрос, понимая, что терять нечего и лучше быть готовой к дальнейшему развитию событий. – Почему? – вскидывает взгляд женщина, удивлённая моим вопросом. Или же не понимает, как я вообще на него решилась. – Потому что ты, зая моя, дочь ублюдка, когда-то уничтожившего мою семью. Моего отца святым не назовёшь, но десять лет, когда нам нечего было жрать, я запомню навсегда. Сейчас и не скажешь, что я по мусорным бочкам лазила, чтобы найти кусок чёрствого хлеба, правда? – обводит рукой кабинет, привлекая моё внимание к длинным, острым ногтям чёрного цвета. – Дети не должны отвечать за деяния родителей. – Там, откуда ты приехала, возможно. А здесь придётся выгребать за прошлое папаши по полной. Ты хоть знаешь, сколько раз я представляла нашу с ним встречу? – подаётся вперёд, распластавшись по столу. – Но Константин Сергеевич не осмеливается наведаться туда, где тут же лишится жизни. Он предпочитает отсиживаться в большом доме с кучей детишек. – Вы меня убьёте? – Чем раньше задам этот вопрос, тем быстрее пойму, к чему готовиться. – Оказывается, я не первая в длинной очереди тех, кто мечтает отомстить твоему папаше. Я тебя продам. И тот, кто приобретёт тебя, наиграется вдоволь. Тебя будут трахать, пока твоё тело не превратится в кусок гниющего мяса, и всё это время ты будешь проклинать своего папочку. Дёргаюсь от каждого слова, в красках представляя всё, что озвучила Пахомова. И удовлетворённая гримаса, с которой женщина выплюнула каждый звук, не оставляет надежды на спасение. Мысленно зову Льва, который способен вырвать меня из захлопнувшегося с грохотом капкана, но уже через несколько секунд и эта мысль кажется устрашающей. – Кстати, ты появилась очень вовремя, позволив нашему общему знакомому расплатиться за своё благополучие. – Что?.. – Глок выкупил свою жизнь, отдав мне тебя. Разрывающие душу на тысячи осколков слова, будто острое лезвие, проникают под рёбра, вырывая с мясом то сокровенное, что успело зародиться в сердце. Едва не падаю, сносимая лучезарной улыбкой той, что разметала мой мир в щепки. – Не может быть… – шепчу, вспоминая, как Лев переживал и уговаривал покинуть страну, оказавшись под защитой отца. – Мы должны были перехватить тебя в Москве, но ты упростила задачу, появившись у ресторана. Скажу больше, Глок организовал аварию и добил парня. – Женя… – сглатываю, боясь представить, как истязает себя Дина, потерявшая родного человека. – Он всего лишь препятствие на пути к желаемой цели. Не больше, – умилённо вздыхает. – Отведи в комнату и подготовь, – отдаёт приказ тому, кто всё это время не издал и звука, находясь за моей спиной. – Не забудь сделать покорной и подготовь апартаменты. Проследи, чтобы установили дополнительные камеры. – Камеры? – спрашиваю, когда мужчина уже тащит к выходу. – Конечно! Должен же Островский насладиться горячим видео с участием дочери и прочувствовать, что ощущает человек, жизнь которого размазали. Он будет закрывать глаза и видеть, как его дочурку трахает толпа мужиков. Смех, который разносится по кабинету, пробирается под кожу, парализуя. И пусть всё, что она произнесла, правда, я не желаю, чтобы отец и тем более мама увидели описанный фильм. Лучше будет, если для них я останусь пропавшей без вести. Меня вталкивают в знакомое помещение, и, рухнув на матрас, подгибаю колени и прячу голову. Не издаю ни звука, молча сглатывая слёзы. И не знаю, что шокировало меня больше: слова Пахомовой или предательство Льва. И то и другое в равной степени паршиво, но с единственной разницей: безразличие мужчины я со временем переживу, а аукцион, который состоится уже вечером, скорее всего, нет. Глава 20 – На выход! – Приказ от уже знакомого мужика заставляет подняться нас в считаные секунды.