– Его пустят. Даже не сомневайся. – Не сомневаюсь, да и не собираюсь бежать. Понимаю, что ты хочешь как лучше. Только не для себя. – Лев молчит, а я вожу пальчиком по горячей коже, понимая, что уже завтра всего этого у меня не будет. – Когда я попала к Пахомовой, меня определили в комнату с девочками. Знаешь, совсем дети… Всё думаю о них. Представляешь, одной из них язык вырезали, потому что много разговаривала… Не могу не вспоминать. Перед глазами образ испуганной Тани, даже не решаюсь представить, к кому попала девушка. Если вообще попала. Возможно, она всё ещё там. – В этой жизни есть вещи, которые не получится ни понять, ни принять. Их нужно только пережить. Со временем забудешь. Всегда будут те, кто обманывает, и те, кто желает обмануться. Круговорот дерьма в природе. Не получится встречать на своём пути исключительно хороших людей. Их намного меньше, чем плохих. Но благодаря первым мы двигаемся вперёд, а о вторых набиваем шишки. – А в твоей жизни было больше хороших или плохих? – Вторых, но оттого первые оставили более глубокий след. И твой отец стал первым в этом списке. Я всё же хочу узнать, по какой причине Лев покинул дом, выбрав неоднозначный путь, наполненный опасностью. Как он стал таким? Благодаря кому сохранил себя, не сгинув на дороже жизни? И сегодня последний шанс проникнуть в мир человека, который так заботится о дочери Островского. – Почему ты ушёл из дома? Брат умер, мама… заболела, но у тебя оставался отец, который тебя любил. Ты хоть понимаешь, что мог прожить иную жизнь? – Не мог. – Лев достаёт вторую сигарету, а я жду, чувствуя, что он готов открыться. – Мне было одиннадцать, когда брат заболел. Суета, паника мамы, скупые переживания отца и моя растерянность. Замечал, как мама тихонько плачет, и сначала решил, что виной тому отец. Но спустя время она объяснила, что причиной расстройств являлся Макар. Они часто уезжали, отсутствовали по месяцу-два. Отец возвращался, а мама оставалась с братом в больнице. А потом его привезли… Отец оборудовал комнату на первом этаже, фактически превратив её в больничную палату, напичканную, как ты выразилась ранее, пикающими аппаратами. Когда я увидел брата, внутри всё перевернулось: безжизненное тело с прозрачной кожей и пустым взглядом. Мама практически не отходила от него, а отец лишь тяжело вздыхал. Он уже тогда понимал, что надежды нет, а пустые обещания, которыми мать пичкали дорогущие клиники, не имели смысла. – А она понимала? – Не знаю… – Лев пожимает плечами, придавив окурок в пепельнице и прикрыв глаза. – Человек так устроен: верит в лучшее, прекрасно понимая, что худшее неизбежно. Я слышал, как брат просил отца… – переводит взгляд на меня, как мне кажется, возвращаясь в тот момент, когда семья Игнатовых перестала существовать. – До меня доносились обрывки их бесед. Куски, не имеющие смысла, как мне тогда казалось. Макар просил, а отец монотонно и подолгу пичкал его аргументами: «Так нельзя», «Нас не поймут», «Мама будет страдать», «Я не имею права решать». И всё в этом роде. В тот день я вернулся раньше: водитель привёз на тренировку, а её отменили. Почему-то крался по дому, не смея нарушить покой Макара. Услышал голоса в его комнате. Отец что-то вводил в капельницу, а затем убрал шприц во внутренний карман, словно опасался, что его кто-то найдёт. А потом он плакал… – Взгляд Льва устремляется в стену, а лицо искажается гримасой боли. – Точно помню. А брат улыбался. Впервые за долгое время. Столько счастья было в его взгляде, лёгкости… Через час вернулась мама, и мне сказали, что Макар умер. Похороны, много людей, соболезнования, но то, что я увидел, не давало покоя. И единственный человек, с кем я мог поделиться, – это мама. Реакция была странной, но пояснений не последовало. А на следующий день приехал Островский. Он орал так, что стены дрожали, разнёс кабинет отца в щепки, а его самого жестоко избил. Спустя время я стал замечать, что с матерью что-то происходит: странное поведение, бессвязная речь, апатия и одновременно агрессия в сторону отца. Был уверен, что причиной её болезни был он. Отдалился, почти не разговаривал и старался не сталкиваться с ним в доме. – Поэтому сбежал? – укладываюсь на его плече, поглаживая горячую кожу. – Через два года моя хоккейная команда поехала на соревнования в соседнюю область. Не помню, при каких обстоятельствах встретил твоего отца. Он расспрашивал про маму, её состояние и дела семьи. Я спросил, что это за болезнь и можно её вылечить. И он ответил… Честно, не забыл сказать о причине. В тот момент я понял, что сделал. Аня, я осознал, что виновен сам. Да, меньше, чем отец, но промолчи я, она бы осталась нормальной. Отца бы не простила, но могла жить по-человечески. Возможно, ушла бы от него, имела шанс начать всё сначала. Я долго крутил мысли, которые меня сжирали заживо, а при взгляде на неё выть хотелось. В какой-то момент понял: не уйду – меня постигнет та же участь. – Куда пошёл? – Мне только исполнилось семнадцать. Забрал свои документы, денег по мелочи и немного вещей, которые уместились в рюкзак. Пошёл на вокзал и взял билет на первый же поезд. Добрался в Москву, там прибился к группе подростков-беспризорников. Год колесил с ними по стране. Столько дерьма видел, что вспоминать страшно. Сидел под боком у отца и не представлял, что в мире столько уёбков. В каком-то городе нас мужик нанял для черной работы: раствор мешать, копать, мусор вывозить. Бывший военный, две Чеченские прошёл. У него дома тьма оружия была, глаза разбегались. Предложил пострелять по банкам в виде развлечения, а потом отвёл меня в сторону и сказал, что мне нужно бросать эту шпану и заняться чем-то серьёзным. Дал контакт, и я рванул хер знает куда. А там типа базы для подготовки наёмников. Провёл там полтора года, вернулся в столицу. Только неизвестный мальчик с хорошей подготовкой на хуй никому не был нужен. – Предполагаю, ты позвонил отцу. – Обрисовал ситуацию. Парето нотаций читать не стал, понимая, что ни хера хорошего дома меня не ждёт: либо сяду на иглу, либо сгину. Через месяц отзвонился, сказал, что замолвил словечко. Кстати, Глоком я стал с его подачи. Он фактически мою судьбу определил. – Лев усмехается, щёлкая меня по носу, а затем целуя в макушку. – Первые два заказа запорол, но выкарабкался без проблем. – Твой отец за тобой прибрал, – выдаю Льву полученную ранее информацию от Игнатова. – Серьёзно? Что ж, мой старик вовремя подсуетился. А я не знал… – Он не плохой, Лев, и всегда тебя любил несмотря ни на что. Просто хотел хоть иногда тебя видеть и знать, что его ребёнок в порядке. – Знаю. – Ты можешь всё исправить, – ловлю его взгляд, фиксируя на себе. – Пойди с ним на контакт. Я не призываю бросаться ему на шею, но для начала можно просто поговорить. Знаешь, высказанные переживания облегчают душу и позволяют очистить мысли. – Тебе точно нужно было учиться на мозгоправа. – Смех с нотками грусти, которой Лев прикрывает согласие с моим мнением. – Если что-нибудь случится, он единственный, кто будет бороться за тебя. И я. Если позволишь. – Прикасаюсь к сухим губам, вложив в простое действие болезненный крик, разрывающий изнутри. – Позволь кому-нибудь стать частью твоей жизни. Найди своё место. – Знаешь, есть такая игра: все вокруг стульев бегают, потом садятся, а одному стула не хватает. Так вот, этот «один» – я. – Ты не понимаешь смысла игры, Лёвушка. Суть не в том, что занять свободный стул, а в том, чтобы кто-то предложил тебе половинку своего. Только так правильно. – Предлагаешь мне половинку своего стула? – Да, – отвечаю не задумываясь, понимая, что именно в эту секунду мы обсуждаем нечто большее, чем детскую забаву. Я только что открытым текстом предложила Льву себя. Возможно, слишком навязчиво, но мне хочется, чтобы мужчина меня услышал и понял, что всегда можно остановиться, развернуться и направиться в другую сторону. И если двигаться не в одиночку, жизнь становится проще и счастливее. – Ты ведь понимаешь, что заслуживаешь большего? Не думаю, что потрёпанный жизнью киллер – предел твоих мечтаний. У тебя впереди целая жизнь, а я большую часть своей уже протопал. – Если кто-то выбирает и принимает тебя фатально, без условий, находит общий язык с твоими демонами, дополняя своими, и образует тем самым идеальный тандем, стоит задуматься, возможно, у тебя уже есть то, к чему ты шёл. Иногда мечты сбываются, только мы этого не замечаем. Нам всегда мало. – А тебе будет достаточно меня? – Лев подминает под себя, неожиданно оказавшись сверху и придавив немаленьким весом. – Просто меня. Вот такого, какой есть. И если это игра, то я уже победитель и стала им, когда не отказалась помочь раненому. – Я здесь, с тобой, не бегу и не отворачиваюсь, – приближаюсь к его губам, заигрывая, но не позволяя завладеть своими. – Значит, я уже согласна. – Дура ты, Дефектная, – горько усмехается. – Не понимаешь, на что соглашаешься. – Я… Не успеваю возразить, как дикий шторм набрасывается на мой рот и практически насилует его. Жадно пьёт одно на двоих дыхание, поглощая и не позволяя прерваться. Кожей чувствую изменения, словно сейчас он берёт то, что является его по праву, безоговорочно. Но я ведь сама дала согласие, подарив себя тому, кто этого, скорее всего, не заслуживает. Но, увы, ум обманывает, отключив психологическую защиту, фильтры и субъективные критерии, и ты больше не анализируешь, не делаешь выводы. Отбрасываешь наносное, высматривая за показной чёрствостью и стёбом душу, желающую тепла. Слова не расскажут правду, нужно чувствовать сердцем. И я чувствую, что внутри Льва начинаются изменения и рушатся стены, а то, с какой жадностью он сминает моё тело и прерывисто дышит, не даёт в этом усомниться. Льну к нему, выгибаясь на скомканных простынях и принимая то, что он способен мне дать. Так, как хочет, как умеет, как может показать, что кто-то перешёл черту и стал чем-то большим, чем мимолётный эпизод в его серой жизни. – Три часа до рассвета, – хрипло шепчет Лев, прикусывая кожу на шее. – Будем спать или… – Или, – произношу уверенно, не дав ему закончить. И я знаю, что вновь придётся менять повязку и простыни, но невозможно отказаться от грубых мужских рук, осознавая, что завтра нам придётся расстаться. А вот на время или навсегда, зависит не от меня. Глава 24 Просыпаюсь, сразу понимая, что Льва рядом нет. Пролежав пару минут, вновь проваливаюсь в сон, но меня тормошит чья-то рука. – Просыпайся, пора выезжать. Открыв глаза, вижу одетого и готового к дороге Льва. Свежий, будто мы не проверяли на прочность старый диван до самого рассвета, а затем я просто отключилась. Движение приносит боль, и я понимаю, что к неприятным ощущениям от синяков добавилось истязание моей тушки возбуждённым мужчиной. Мы словно обезумели в попытке урвать свой кусочек счастья. Плетусь в душ, пока мужчина собирает вещи и скидывает по привычке в мусорный пакет. Его задача – не оставить следов. А я ещё я очень голодна, поэтому бреду на кухню, где не оказывается ничего съестного. – Заедем на первую же заправку и позавтракаем. – За спиной звучит голос Льва, прерывающийся трелью моего живота. – Потерпишь? – Конечно. Радует, что он хотя бы помнит, что люди должны употреблять пищу. Моя сумка здесь, поэтому выуживаю джинсы и тонкую водолазку, которая скроет не только синяк на плече, но и остаточные следы от укола на шее. Через двадцать минут останавливаемся на заправке, где я получаю сэндвич и стакан крепкого кофе, автоматически делающий мой день лучше. Но мысли, что через несколько часов мне предстоит отпустить Льва и покинуть страну, обжигают похлеще раскалённого тавро. Он топит газ, объясняя это тем, что я соня, которая задержала наш отъезд. Созванивается со своим человеком, ожидающим в Смоленске, чтобы отвезти меня в Минск. А я гоняю беспокойные мысли, собираясь с силами, чтобы озвучить то, что распирает грудную клетку в стремлении вырваться. Всё, что было сказано ночью, – поверхностное, обобщённое и не имеющее чётких границ. Чёртова неопределённость, растворяющая надежду в серной кислоте и не позволяющая верить в нечто большее, чем просто слова. – Чем займёшься, когда сдашь меня своему человеку? – Вернусь в город. Как только он подтвердит, что твой самолёт взлетел, начну реализовывать сложный план по устранению крысиной норы. – Ты отдал Пахомовой флешки. Нечем крыть, – нервничаю, понимая, что Лев должен противостоять людям, у которых достаточное количество людей, чтобы выиграть небольшую войну. – Это не значит, что я не сделал копии, – усмехается, словно я наивный ребёнок, не понимающий задумки грамотного шахматиста. – А кроме рожи Нурлана там множество видео людей, который готовы сделать многое, чтобы эти «весёлые» фильмы не были преданы огласке. На этом и сыграю. – То есть ты решил подключить ещё кого-то? – В одиночку свалить Андросова и Кирилова не получится. Придётся договариваться. Ещё и услуга Оводу висит ярмом. С неё и начну. – Ты открывал? Что там? Лев протягивает конверт, и я вскрываю, что наткнуться внутри на фото парня. На вид меньше тридцати, вполне ухоженный и, можно сказать, приятный, если бы не поросячьи глазки, которые даже на снимке кажутся злыми и отталкивающими. К фото прилагается распорядок и список мест, где он часто бывает. И судя по ним, парень привык жить на широкую ногу. Внизу примечание: «Сучёныш должен помучиться перед смертью». – Ого, – не сдерживаюсь, удивлённо охая, – видимо, он изрядно нагадил Оводу. – Кстати, получить подобную приписку от него удивительно. Обычно он беспристрастен и безэмоционален. – Не уверена, но мне кажется, что дело в девушке. Вспоминаю, как он ей носочки надевал, и меня потряхивает. – Да? Я думал меня одного вштырило от этой картинки, – Лев хохочет, а я подхватываю. Можно добавить в копилку ещё одно общее воспоминание. Его ладонь покоится на моём бедре, иногда двигаясь выше, но всё же возвращаясь на исходную точку, чтобы слегка сжимать кожу. Он так синяков добавит, но и на них я безоговорочно согласна. Затихаю, осматривая пейзажи, заворожённая серой лентой асфальта, исчезающей под колёсами автомобиля. Останавливаемся в каком-то придорожном скромном кафе, и Лев кормит меня полноценным обедом, предупреждая, что его человек останавливаться не будет. Запасаюсь крекерами и водой, понимая, что следующий приём пищи будет уже дома. Он нервничает, видимо, опасаясь, что моя отправка может сорваться. И чем ближе мы к назначенному месту, тем острее чувствуется момент расставания. Отмахивается короткими фразами, всё сильнее сжимая моё бедро, словно стремится насытиться напоследок, оставив на ладонях мой запах. Так ли это, я никогда не узнаю… – А вот и он, – указывает на тёмный джип, припаркованный на въезде в город. – Пересядешь здесь. Покидает машину, пока я собираю вещи с заднего сиденья, и перегружает мой чемодан к перевозчику. Мужчина лет сорока в тёмных очках придирчиво меня осматривает, а затем отходит в компании Льва в сторону. Что-то быстро говорит, но слова разобрать не могу, и спустя пять минут Лев подаёт сигнал, чтобы я залезала в автомобиль.