– Я хочу послушать дальше, – заявила Рейн-Мари, и Арман с усмешкой посмотрел на нее. – Вы никогда не догадаетесь, кто написал пьесу, – сказал Брайан. Он рассмеялся и ткнул пальцем в то место, где было вымарано имя. – Вы его не знаете. Это парень по имени Джон Флеминг. – Брайан! – прикрикнула на него Антуанетта. – Что? – Мы же решили, что никому не будем говорить. – Да про него никто даже не слышал, – сказал Брайан. – Но в этом-то весь смысл, – проворчала Антуанетта. – Ты геодезист, что ты знаешь о маркетинге? Я хотела создать атмосферу тайны, подозрений. Чтобы люди думали, что пьесу написал Мишель Трамбле[7] или что это потерянное творение Теннесси Уильямса. – Или Джорджа Клуни, – подхватил Габри. – О-о-о, Джордж Клуни… – пропела Мирна, снова закатив глаза. – Джон Флеминг? – переспросил Гамаш. – Вы не возражаете? Он взял сценарий со стола и уставился на название. «Она сидела и плакала». – Мы связались с людьми, которые занимаются авторскими правами, чтобы узнать, кому мы должны платить за разрешение, но у них такая пьеса ни под каким именем не числится, – сказал Брайан, словно оправдываясь перед полицейскими. У сценария, который держал в руках Арман, были обтрепаны уголки, бумага покрыта кофейными пятнами, испещрена записями. – Распечатка старая, – заметила Рейн-Мари. Шрифт был неровный – не чистый, компьютерный, а корявый шрифт пишущей машинки. Арман кивнул. – Что там? – тихо спросила она. – Ничего. – Он улыбнулся, но лучики смеха не побежали от уголков его глаз. – Я тоже играю роль, – сказал Брайан, поднимая свой экземпляр рукописи. – Моего соседа-гея, – объяснил им Габри. – Никакой он не гей, так же как и ваш персонаж, – сердито фыркнула Антуанетта. – Только не говорите об этом Оливье, – сказала Мирна. – Он будет немного разочарован. – И очень удивлен, – добавил Габри. Мальчишка, к порванной куртке и джинсам которого все еще цеплялись пожухлые листья, закончил сметать разбитое стекло и вернулся к столику Гамаша. – Просто чтобы вы знали, – сказал он, протягивая метлу и совок Оливье. – Я совершенно уверен, что там есть алмазы. – Merci, – поблагодарил его Оливье. – Ну-ка, – сказал Арман, вставая и возвращая парнишке палку. – Время уже позднее. Бери свой велосипед. Я засуну его в машину и отвезу тебя домой. – Пушка и вправду была очень, очень большая, patron, – сказал парнишка, следуя за месье Гамашем из бистро. – Не меньше этого дома. А на ней монстр. С крыльями. – Я тебе верю, – услышали они слова Армана. – И не допущу, чтобы монстр тебя унес. – А я защищу вас, – сказал мальчишка и так замахнулся палкой, что ударил Армана по колену. – Надеюсь, у вас есть в запасе новый муж, – сказала Антуанетта. – Не уверена, что этот дойдет до машины живым. Они наблюдали за Арманом, который уложил велосипед в багажник «вольво», потом сунул палку на заднее сиденье. Но мальчик вытащил ее и, судя по всему, не собирался с ней расставаться. Он и шагу не делал без палки в руках. Ведь мир – такое опасное место. Арман признал поражение и сдался, хотя они видели, что он все еще пытается внедрить в голову паренька некие основные правила жизни. – Я бы на вашем месте сейчас же посетила сайт знакомств, – сказала Мирна, повернувшись к Рейн-Мари. Через несколько километров мальчишка спросил у Гамаша: – Что вы напеваете? – Разве я напевал? – удивился Гамаш. – Oui. – Парнишка идеально воспроизвел мелодию. – Это называется «На реках Вавилонских», – сказал Арман. – Псалом. Джон Флеминг. Джон Флеминг. Это имя вызвало у Гамаша ассоциацию с псалмом, хотя он и не мог понять почему. Он подумал, что это не может быть тот самый человек. Имя распространенное. А он видит призраков там, где их нет. – Мы не ходим в церковь, – заговорил парнишка. – И мы тоже, – сказал Арман. – А если и ходим, то редко. Хотя я иногда захожу посидеть в церквушку в Трех Соснах, если там никого нет. – Зачем? – Там очень спокойно. Парнишка кивнул: – Я иногда сижу в лесу, потому что там спокойно. Но туда непременно слетаются инопланетяне. Мальчишка снова стал выводить тонким голоском мелодию, которую Гамаш знал очень давно. – Откуда ты знаешь эту песню? – спросил Гамаш. – Она вышла из моды задолго до твоего рождения. – Папа поет ее мне каждый вечер перед сном. Это песня Нила Янга. Папа говорит, что он гений. Гамаш кивнул: – Согласен с твоим отцом. Мальчишка покрепче обхватил палку. – Я надеюсь, она у тебя на предохранителе, – сказал Гамаш. – Ну да. – Лоран повернулся к Гамашу. – Та пушка настоящая, patron. – Oui, – согласился Гамаш. Но он не слушал. Он смотрел на дорогу и думал о мелодии, застрявшей в его голове. На реках Вавилонских Мы сидели и плакали. Однако пьеса называлась иначе. Пьеса называлась «Она сидела и плакала». Тот Джон Флеминг не мог написать эту пьесу. Он не писал пьес. А если бы и написал, то ни один режиссер в здравом уме не взялся бы за ее постановку. Вероятно, речь идет о другом человеке с таким же именем. Мальчик, сидевший рядом с ним, смотрел в окно, за которым уплывали назад пейзажи ранней осени, и сжимал в руках палку чуть ниже того места, где отец вырезал его имя. Лоран. Лоран Лепаж. Глава третья