Она потрогала его лоб. – Нет, просто что-то стало зябко, – ответил он. Подошла Антуанетта и, кивнув в сторону камина, сказала: – В сентябре огонь в самый раз, правда? Веселый. А в июне нагоняет тоску. Рейн-Мари рассмеялась и направилась к Рут. Антуанетта повернулась, чтобы отойти, но Гамаш окликнул ее. – Ваша пьеса, – тихо сказал он. – Да? – Брайан сообщил, что ее автор – Джон Флеминг. Антуанетта замерла, изучая его своими светлыми глазами. – Он не должен был говорить. – Но он уже сказал. Почему вы держите это в тайне? – Я уже сказала: маркетинг. Пьеса новая, и мы должны делать все, чтобы подогреть интерес. – Неизвестный драматург вряд ли привлечет телекамеры. – Поначалу – вероятно, да. Но это не какая-то рядовая работа неизвестного автора, Арман. Вещь блестящая. Я работала много лет, работала в профессиональных и любительских театрах, и эта пьеса – одна из лучших. – Для любительского театра, – сказал Гамаш. – Для любого. Вот подождите и сами увидите. Она уровня Миллера, Стоппарда и Трамбле. «Наш городок»[8] плюс «Суровое испытание»[9]. Гамаш часто слышал преувеличения, в особенности от людей театральных, так что не удивился словам Антуанетты. – Я не оспариваю качество работы, – сказал он, понижая голос так, что его было едва слышно за потрескиванием огня, пожиравшего сухое дерево. – Я думаю об авторе. – Ничего не могу вам про него сказать. – Вы с ним встречались? – спросил Гамаш. После некоторой заминки Антуанетта ответила: – Нет. Брайан нашел рукопись среди бумаг моего дядюшки после его смерти. – А почему вы вымарали имя автора? – Я уже говорила. Чтобы подогреть интерес. После премьеры все захотят узнать, кто автор пьесы. – И что вы им скажете? Теперь Антуанетта насторожилась по-настоящему. – Кто написал «Она сидела и плакала»? – вполголоса спросил Гамаш. – Брайан же сказал: человек по имени Джон Флеминг. – Я знаю одного Джона Флеминга, – сказал Гамаш. – И вы тоже его знаете. И все знают. – Он сурово посмотрел на нее. – Это тот самый Джон Флеминг? – Не знаю, – ответила она после паузы. Он не сводил с нее взгляда, пока она не покраснела. – Нет, знаете. – Знает что? – поинтересовался Габри, предлагая им кофе. Он слишком поздно заметил напряжение, возникшее между двумя собеседниками. – Пожалуйста, скажите мне, что это другой человек, – взмолился Гамаш, вглядываясь в глаза Антуанетты. А потом его лицо обмякло, и он прошептал: – Бог мой, это тот самый, правда? – Кто «тот самый»? – спросил Габри, жалея, что уже поздно отступать. – Вы сами ему скажете? – спросил Арман. – Или мне сказать? – Сказать ему что? – подхватила подоспевшая к ним Мирна. Арман прошел к столику у двери, где Габри оставил свою копию сценария. – Скажите всем, кто автор пьесы, – велел он, протягивая рукопись Антуанетте. – Назовите им истинную причину того, почему вы не хотели, чтобы они знали. Услышав его требовательный голос, Рейн-Мари с тревогой посмотрела на мужа. Он подошел опасно близко к тому, чтобы оскорбить гостью. За всю их совместную жизнь такого еще не случалось. Конечно, не все их гости ему нравились и не со всеми он соглашался, но всегда оставался в рамках приличий. Однако теперь он наступил на черту, а затем и пересек ее, всучив рукопись Антуанетте. – Скажите им, – повторил он. Она взяла рукопись, потом повернулась к другим гостям: – Пьесу написал Джон Флеминг. – Мы уже знаем, – кивнула Мирна. – Брайан сказал нам днем в бистро, помните? – Это и должно привлечь всеобщее внимание? – спросил Габри. – Ваш блестящий маркетинговый план? Имя вряд ли известное. – Напротив, очень даже известное, – возразил Арман. – Его знает вся Канада. Вся Северная Америка. Он знаменит. Печально знаменит. Все пребывали в искреннем недоумении, озадаченные поведением и настойчивостью Гамаша. Но тут Мирна начала медленно оседать. Если бы у нее за спиной не стоял диван, она свалилась бы на пол. Брайан успел забрать у нее чашку с блюдцем, прежде чем она расплескала чай. – Тот самый Джон Флеминг? – прошептала Мирна. Габри, в отличие от нее, застыл на месте, словно превратился в гранит при взгляде на Антуанетту. На Медузу, затесавшуюся в их среду. – Это неправда, – пробормотал он. – Скажите, что это неправда. Оказавшись дома, Рут повернула ключ в замке и прислонилась к двери. Сердце ее колотилось, дыхание было учащенным и прерывистым. Она прижимала к груди Розу, наваливаясь на тонкое дерево двери. Это было все, что защищало ее и Розу от враждебного мира, который произвел на свет божий некоего Джона Флеминга. Затем она задернула занавески и вытащила из авоськи украденный сценарий. Приготовив себе чашку чая, Рут открыла пьесу и принялась читать. Вечеринка закончилась, и Арман отправился в кухню. Рейн-Мари слышала шум льющейся из крана воды и позвякивание тарелок и приборов. Потом позвякивание прекратилось, и остался только шум воды. Рейн-Мари пошла в кухню, но остановилась в дверях. Арман склонился над раковиной, вцепившись в нее большими руками, словно боялся, что его вот-вот вырвет. – Ты все еще намерена пойти завтра на репетицию? – спросил Габри, пока они с Мирной шли домой. – Пожалуй. Не знаю. Я… Я… – Я знаю. И я тоже. Габри поцеловал ее на прощание в обе щеки и отправился в бистро помогать Оливье обслуживать последних клиентов. Мирна поднялась по лестнице в свою квартирку на чердаке над магазином, надела пижаму и только тут поняла, что устала, а сна у нее ни в одном глазу. Она посмотрела в окно и увидела свет в доме Клары. Было одиннадцать часов вечера. Набросив на плечи шаль и натянув резиновые сапоги, Мирна прошла по краю деревенского луга, постучала в дверь и вошла. – Клара? – Я здесь. Мирна нашла подругу в ее мастерской – та сидела перед незаконченным полотном. На нее смотрел призрак Питера Морроу. Полузавершенный. Получеловек в незаконченной жизни. На Кларе был спортивный костюм, во рту она держала кисть, словно Франклин Рузвельт в юбке[10]. Волосы, по которым она слишком часто проводила пятерней, торчали в разные стороны.