– Дай ей выпить, полегчает. Охотник кивнул и силой заставил меня сделать несколько глотков обжигающей горло жидкости. Дышать действительно стало еще легче, дрожь немного унялась, и я начала успокаиваться. Тогда Охотник и сам сделал несколько глотков из фляги и вернул ее хозяину. – Вроде все, – донесся до нас голос одного из гвардейцев. Я их и так не различала, а в темноте – тем более. – Нужно много сухого дерева. Сжечь такой большой дом и столько тел будет непросто. – Нет, не нужно, – глухо возразил Нергард. – Я все сделаю сам. Я удивленно посмотрела на него, не понимая, что именно он собрался делать сам. Пришлось вытереть глаза, чтобы слезы не мешали. Лорд поднял лицо к небу, и секунды спустя яркие звезды скрылись за набежавшими из ниоткуда тучами. Вдалеке раздался глухой раскат грома, который повторился через несколько секунд ближе. Поднявшийся ветер взметнул мои волосы, кинул их в лицо. Я раздраженно убрала взбесившиеся пряди, прижала рукой, чтобы не безобразничали, сама неотрывно наблюдая за происходящим. Сверкнула первая молния, и сразу за ней – вторая. Следом ударил гром, едва не оглушив меня. Ветер подул еще сильнее, но дождя не было и в помине. Следующая молния – могучая, ослепляющая – с треском ударила в дом, где мы сложили тела. Огонь вспыхнул мгновенно, целиком охватив дом, словно тот был облит бензином. Пламя взревело, поднимаясь вверх. Вертикально вверх, оно и не думало следовать за порывами ветра и раскачиваться, рискуя задеть стоящие рядом постройки. Я снова перевела взгляд на Нергарда. Тот неотрывно смотрел на полыхающий дом и, как мне казалось, управлял не только сухой грозой, которая уже отступала, но и рожденным ею огнем, заставляя его разгораться все сильнее, реветь и взвиваться яростными языками. Остальные застыли в скорбном молчании, глядя на объятый пламенем дом. Не знаю, как долго он горел, но мне показалось, что никто из нас даже не шевелился все это время. Я едва дышала, хотя дыма почти не было. Он весь устремлялся вверх, в небо, унося с собой души, освобожденные огнем от несовершенного тела. Лишь когда дом со всем содержимым сгорел дотла, пламя осело и успокоилось, а потом и вовсе исчезло, даже жара и тления не осталось. В тишине раздался общий вздох, а я снова посмотрела на Нергарда. Он как раз перехватил правой рукой предплечье левой и болезненно поморщился. Но это длилось не дольше пары секунд. * * * Я надеялась, что, позаботившись о погибших, мы отправимся обратно в замок, но оказалось, что никто и не собирался возвращаться сегодня. – Дороги по ночам опасны, – объяснил Охотник. – Разбойников много. – Опасны даже для вооруженного отряда, в котором все, кроме меня, прекрасно владеют оружием? – не поверила я. – И при котором есть колдун? Охотник посмотрел куда-то поверх моего плеча (наверное, там стоял лорд Нергард) и скептически усмехнулся. – А ты не заметила, что наш странный хозяин не особо рвется использовать серьезную магию? – тихо сказал он, наклонившись ко мне. – И как-то нездорово выглядит после того, как все-таки ее использовал. Что до владения оружием: в темноте нам придется ехать с факелами, и мы будем видны издалека. А сами, напротив, ничего не будем видеть даже в двух шагах. При таком раскладе расстрелять нас из арбалетов или ружей – как два пальца… кхм. Легко, в общем. Так что придется здесь заночевать. Мне не нравилась перспектива ночевать в деревне, в которой только что погибли все жители, но решала не я. К счастью, никому не пришло в голову занимать опустевшие дома, хотя в них было бы и комфортнее, и теплее. Но было в этом что-то… неправильное. И мужчины, не сговариваясь, просто поставили три палатки на пустыре между домами и кромкой леса. Мне предстояло ночевать в одной палатке с Охотником, но с ним я ничего не боялась. Ужин был простым и показался мне совершенно безвкусным. Я даже не поняла, что ела, думая о случившемся. Несколько раз бросала через костер взгляды на лорда Нергарда. Он выглядел по-настоящему удрученным. Мне показалось даже, что он и вовсе не стал есть. И хотя никто больше не поднимал тему его ответственности за несчастье в деревне, лорд довольно быстро поднялся и, скомкано пожелав всем доброй ночи, ушел к себе в палатку. Вскоре разошлись и остальные. Стражника и одного гвардейца отправили собрать дров на ночь, чтобы костер не гас. Кто-то один должен был дежурить, смены решили сделать по два часа. Охотник вызвался дежурить первым, поэтом капитан Котон и второй гвардеец тоже куда-то исчезли. Я не успела заметить, ушли ли они к себе в палатку, но больше было некуда. А я осталась с Охотником, потому что невзирая на то, что день длился уже бесконечно долго и большую часть я провела в пути, спать совершенно не хотелось. Стоило прикрыть глава – и я начинала видеть мертвых обескровленных людей. Мне и без этого постоянно снились кошмары. Судя по тому, что Охотник угрюмо молчал, даже оставшись наедине со мной, он тоже думал о случившемся. Или вспоминал что-то. Он ведь наверняка видел такое не раз, путешествуя по миру в поисках стычек с туманными монстрами. – Скажи, почему ты на них охотишься? – ни с того ни с сего спросила я, удивив этим саму себя. Он посмотрел на меня, приподняв брови и, как мне показалось, собираясь уйти от ответа, но вместо этого вдруг тихо признался: – Они убили моего отца. Загрызли у меня на глазах, и я ничего не смог сделать. Я был еще мальчишкой, пусть и считал себя очень взрослым. Растерялся, попытался убежать и… В общем, после этого остался один. – У тебя больше никого не было? Только отец? Охотник опустил взгляд, нервным движением подбросил в костер пару небольших веток. Было видно, что тема ему неприятна, но он снова все-таки ответил: – Моя мать умерла, когда я был ребенком, но у меня была старшая сестра. То есть… я надеюсь, что она и сейчас жива, но нам уже никогда не встретиться. – Почему? – не поняла я. Это прозвучало странно. Он больше не смотрел на меня, его взгляд был устремлен на огонь, с треском пожиравший дрова. Долгое время этот звук был единственным, я уже думала, что больше Охотник откровенничать не станет, но он снова удивил меня, заявив: – Потому что я умер. В том тумане, как и мой отец. Просто за мои грехи Боги не захотели пустить меня в свой чертог. И сослали сюда. Искупать их. Я так думаю. – За какие такие грехи? – тихо уточнила я, не зная, как реагировать. Он говорит серьезно? Или это какое-то иносказание, которое я не понимаю? Что значит: боги сослали его сюда искупать грехи? Откуда сослали? – Я предал свою сестру. Мы с отцом вместе ее предали. Пытались убить, принести в жертву нашему тщеславию, нашей алчности. Даже если бы я мог вернуться в свой мир, я не стал бы этого делать. Потому что там я преступник. И потому что не знаю, как посмотрел бы Нее в глаза. Она, наверное, до сих пор ненавидит меня. – Нее? Так зовут твою сестру? – уточнила я, приглашая его рассказать подробнее. И к моему удивлению он действительно принялся рассказывать все с самого начала. – Да, Линнея Веста, моя сестра. Наш отец был младшим жрецом. Там, откуда я родом, поклоняются четырем Богам: Вите, Ражу, Ласке и Некросу. Четыре стороны света, четыре земли, четыре Бога, а в центре правит королевская семья, над ними Боги не властны. Мы жили на юге, там поклоняются Вите, Богине Жизни. Южные земли прекрасны, плодородны, там всегда светит солнце. И жрецов там много. Одни получают от Богини особое благословление – великую Силу – и становятся верховными. Им достается наибольший почет, влияние и состояние. Другие остаются младшими, и тоже получают свой кусок пирога, но он куда скромнее. Иногда в семьях младших жрецов рождаются верховные. У меня был шанс стать таким. По крайней мере, так считал мой отец. Пока однажды не нашел шкатулку моей тогда уже умершей матери. В ней хранились письма, которые писал ее любовник. – Неприятно, наверное, было, – сочувственно заметила я. – Роман у них был коротким, незадолго до свадьбы моих родителей, – пожал плечами Охотник. – Формально – не измена. Отец знал, что у мамы кто-то был до него. В наших краях это порицается, но как правило не афишируется. Думаю, он получил от маминых родителей компенсацию за это и к тому моменту давно смирился. Но из тех писем он узнал, что моя сестра – не его дочь, а дочь того человека. Выходя замуж, мама знала, что беременна от другого. – Но тогда зачем она вышла замуж за твоего отца? – Она носила диадему. Я непонимающе нахмурилась, Охотник заметил это и пояснил: – В наших краях девушкам в шестнадцать лет предлагают выбор: надеть диадему послушания или обрезать волосы. Диадема означает, что женщина обязуется слушаться мужчин: отца, братьев и мужа. Взамен она получает гарантии того, что мужчины рода всегда будут ее содержать и защищать. Обрезав волосы, девушка становится независимой и получает право решать сама, за кого выходить замуж и чем заниматься. В этом случае она остается сама по себе. Ей выдается то, должно было стать приданым, в качестве личного капитала, которым далее она может распоряжаться сама. Большинство дочерей жрецов выбирает диадему. Так выбрала и мама. Поэтому ее отец решал, за кого ей выходить. Ее любовник был верховным жрецом Некроса, которому поклоняются в Северных землях, человеком богатым и влиятельным. Поэтому она, конечно, могла бы взбунтоваться и сбежать. Тот жрец позаботился бы о ней вопреки нашим традициям, а ее родители вряд ли стали бы сильно возражать, ведь верховный жрец всегда более выгодная партия, даже если служит другому Богу. Мамин отец тоже был верховным, но сына не нажил, поэтому его род все равно прервался бы. Но мамин любовник не мог на ней жениться. Он умирал. И знал об этом. – Он был болен? – Не совсем. Жрецы Некроса вымирали веками. И он объяснял почему в одном из писем. Сила Некроса, которой он отмечает верховных жрецов, – не столько благословление, сколько тяжкое бремя. Если к тридцати трем годам верховный не обзаводится наследником, с которым эту силу делит, она его убивает. Ребенок должен родиться не позднее тридцать третьего дня рождения верховного. Моя старшая сестра должна была родиться позже. Тот жрец знал, что не доживет до ее рождения. – Как это страшно и печально… – пробормотала я, уже жалея, что спросила. – Да. Но самое печальное то, что в одном из писем жрец Некроса делился с мамой тем пониманием передачи Силы, которая существует на севере. Там верят, что верховным может быть только первенец другого верховного жреца. Оказывается, на севере это не было тайной, а давно известным наблюдением. Мы на юге этого не знали, потому что веками не учитывали женщин. У нас считалось, что они владеют магией, но не могут служить Богине. И уж тем более не могут быть верховными. А северяне их учитывали. Отец проверил по известным ему семьям этот тезис и понял, что тот жрец прав. По всему выходило, что я никак не могу стать верховным. Не родись моя сестра от постороннего мужчины, стал бы. А так верховной должна была стать она. Но на юге это не имело значения. На юге женщине никогда не позволили бы стать жрицей. Я вспомнила, с чего Охотник начал свой рассказ, и тихо охнула. – Неужели твой отец… решил избавиться от твоей сестры, чтобы верховным стал ты? – Нет, это было невозможно, – отмахнулся Охотник. – Мы уже родились, изменить ничего было нельзя. Но письма маминого любовника натолкнули его на другую мысль. На севере оставался последний верховный жрец – Торрен Фолкнор. Его семья вообще была последней, после них жрецов Некроса не осталось бы. Возраст Фолкнора уже подбирался к тридцати, его мать была немолода, брат – не женат. Первая жена Фолкнора умерла в родах, потому что не каждая женщина может пережить рождение верховного жреца Некроса. Ребенок тоже умер. Несмотря на угрозу, Фолкнор не торопился жениться второй раз. И мой отец решил отдать за него сестру. Если бы она пережила роды, то стала бы матерью верховного. Тогда осталось бы избавиться от ее мужа – и наша семья получила бы контроль над Северными землями. Или они могли пожениться, а он умереть до появления ребенка. И все равно мы оказались бы первыми в очереди на раздел пирога под названием «Северные земли». Я снова нахмурилась. – Но там же поклонялись другому Богу. – Отцу было плевать. Как я понял много позже, он сам не верил ни в каких Богов. Его интересовали только власть, деньги и положение в обществе. Ему удалось убедить и меня, что это главное. А Нея – только досадная помеха, чужая дочь, плод обмана и измены. Скверна. Он стиснул зубы и покачал головой, глядя на пляшущий перед нами костер. Было видно, что ему больно и вспоминать, и тем более рассказывать это. – Но Нея с Фолкнором влюбились друг в друга. Боясь погубить ее, он отправил сестру прочь, разорвал помолвку, а она куда-то пропала по дороге. И отец понял, что это его последний шанс. Договорился с такими же жадными до власти коллегами и убедил их выступить против Фолкнора, обвинить его в том, что он обманул нас, совратил Нею и погубил. Отец решил, что делиться все равно придется, а иначе мы могли остаться с пустыми руками. Но все пошло не так. Когда мы пришли в его дом, моя сестра уже снова была рядом с Фолкнором. Они отбились, а мы угодили в туман, в лапы этих монстров. Отец погиб у меня на глазах. Как и многие другие. Думаю, что я тоже. Но вместо чертога Богов я оказался здесь. Один в чужом мире. Убивать туманников – это все, что я научился делать. Может быть, уничтожив их, я смогу заслужить прощение и воссоединиться с родителями там, куда мы уходим после смерти. Он замолчал, не глядя на меня, а я не знала, что сказать. Все это было так неожиданно и звучало так горько. Мне хотелось его ободрить, но в голову не приходило никаких подходящих слов. – Радуйся тому, что не помнишь прошлого, Лора, – внезапно посоветовал Охотник. – Что не помнишь дома, не помнишь семьи. И не помнишь того, из-за чего попала сюда. Я вздрогнула и похолодела внутри. – Что ты хочешь этим сказать? – хрипло уточнила я, потому что голос вдруг сел. Он наконец снова повернулся ко мне, поднял на меня тяжелый взгляд, который практически придавил меня к земле. – Откуда бы ты ни пришла с тем туманом, тебе не вернуться домой. Тебя там больше нет. Ты кажешься милой девушкой, поэтому я не могу представить, за какие такие грехи тебя отправили сюда. Радуйся тому, что ты тоже этого не знаешь и у тебя есть возможность просто быть собой. Возможно, тебя тоже подбили на преступление, но без воспоминаний о нем ты можешь быть свободна. Просто строй свою новую жизнь и не оглядывайся назад. Я резко встала, но тут же замерла, не зная, что собиралась сделать. Уйти в палатку? Убежать прочь? Я просто понимала, что не могу продолжать этот разговор. После недолгого колебания я шагнула в сторону леса, но оклик Охотника тут же заставил меня остановиться: – Лора, прости! Я не хотел тебя ни пугать, ни расстраивать. Это… все глупости. День такой. Дурной. И воспоминания дурные. У тебя все может быть иначе. Я кивнула, с одной стороны испытывая благодарность за последние слова, с другой – желая ударить Охотника по голове чем-нибудь тяжелым. Если все может быть иначе, зачем вообще напугал меня? – Хорошо. Я спать, – отрывисто сообщила я, но продолжила идти в сторону леса. Да уж, с кем поведешься… Скоро и двигаться начну, как Нергард – дерганно. – Куда это ты? – Мне надо, – лаконично ответила я, надеясь, что он сам придумает, что именно мне нужно в кустах перед сном. Охотник меня не разочаровал. – Далеко не заходи, тут все равно ничего не видно.