– Стой здесь, – строго велел он. – Не приближайся к ней. Пришлось наблюдать с расстояния, как Нергард уложил Ведьму на холодные камни, поддерживая под плечи, и отвел волосы с ее лица. – Я не хотел, чтобы все так вышло, – мягко сказал он. – Но ты не дала нам другого шанса. – Должно было… быть… иначе, – с трудом выдавила она, прерывисто дыша. – Но что ж… пусть так… Это тоже… свобода… Она вдруг потянулась рукой к его лицу и нежно погладила по щеке, от чего у меня внутри поднялась волна иррациональной ревности (абсолютно неуместной в отношении умирающей женщины). – Прости… брат… – выдохнула Ведьма, и рука ее безжизненно упала. А у меня упало сердце. Брат? О, боги… Я не видела лица Нергарда, но по тому, как медленно и аккуратно он опустил голову мертвой Ведьмы на камни, чувствовалось, что он в глубоком шоке. И ужасе. Я снова попыталась подойти, но Охотник не дал мне двинуться с места. Нергард тем временем приложил руки к вискам, что-то тихонько шепча. Я не сразу разобрала повторяющееся с отчаянием в голосе «нет». Когда его голос стал громче, он сдавил голову руками, запуская пальцы в волосы и уже заметно дрожа. Я снова рванула вперед и снова была остановлена Охотником. – Да пусти же! – потребовала я раздраженно. – Ему нужна помощь, а Ведьма мне уже ничего не сделает. Он вспоминает! Значит, она мертва… Охотник ослабил хватку, и я все же успела сделать несколько шагов вперед, прежде чем испуганно замереть от громкого крика Нергарда. – Я этого не делал! Я не мог! От его голоса кровь застыла в жилах, столько в нем было ужаса, и боли, и сожаления, и ненависти к самому себе. Последовавший за этим крик, похожий на вой раненного зверя, заставил меня отшатнуться назад. Все еще сжимая голову руками, Нергард запрокинул ее назад. Мне казалось, он испытывает невыносимую боль, словно его голову распирало изнутри, и она грозила расколоться. А потом появилась тень. Она окружила лорда, как до этого сияние окружало Белую Ведьму, и стала отделяться, обретая сначала форму человеческого тела, а потом уже знакомые черты Черного Демона. Как и Нергард, Демон держался за голову и кричал в нечеловеческой агонии. Меня как будто пронзило ледяными стрелами. Руки и ноги онемели, сердце замедлило движение, грозя остановиться, все тело вдруг стало казаться чужим. Я вспомнила, как вокруг Нергарда высыхала трава и увядали цветы, когда он злился. Вспомнила и слова Охотника о том, что находиться рядом с ним в такие моменты может быть опасно. Кажется, сейчас был именно такой момент, и воздействие наконец оказалось настолько сильным, что грозило высушить меня как ту траву. Я не могла ни вдохнуть, ни пошевелиться. В глазах темнело, и на мгновение показалось, что это конец, что сейчас эта непонятная сила все-таки убьет меня, но в следующую секунду все исчезло так же внезапно, как и появилось. Лорд Нергард и Черный Демон снова слились воедино. Крик смолк. Мужчина передо мной, которого я привыкла видеть таким спокойным, уверенным, сильным и неуязвимым, стоял на коленях, обхватив себя руками и низко склонив голову. Плечи его едва заметно вздрагивали в такт едва слышным всхлипам. Парализующее воздействие исчезло, но я все равно не могла пошевелиться. Боялась приблизиться. Боялась заглянуть в его лицо. Я не знала раньше, насколько ужасно увидеть, как ломается такой человек. Потому что если он не смог справиться с тем, что вспомнил, как с этим справлюсь я, когда узнаю? Но Нергарду была нужна помощь, а никто другой тоже не решался подойти. Даже Соланж не претендовала. Для нее увидеть Нергарда таким, должно быть, оказалось еще тяжелее, ведь она столько лет видела в нем героя, спасшего ее от незавидной доли. Я заставила себя приблизиться, опуститься рядом на колени и осторожно коснуться его плеча. Он вздрогнул, провел руками по лицу, вытирая слезы, чтобы не показывать мне хотя бы их, глубоко и шумно вздохнул. Нергард боролся. Пытался взять себя в руки, но получалось плохо: я видела это по бьющей его мелкой дрожи. – Мил… – позвала я, но осеклась. Он просил не называть его «милорд», но и шутливое «Трой» сейчас определенно не соответствовало моменту. – Что с тобой? Пожалуйста, поговори со мной. – Я все вспомнил. Настала моя очередь испуганно вздрагивать. Это был не голос лорда Нергарда. То есть, голос, конечно, остался прежним, но манера говорить изменилась полностью. Исчезла отрывистость и стремительность, интонации стали глухими. Им не хватало живости, привычной легкости. Этот новый лорд Нергард говорил тихо, глухо и устало. Словно из загробного мира. – Я вспомнил, за что они меня прокляли. И вспомнил, кто я на самом деле. Он замолчал, но я так и не смогла озвучить вопрос. Никто не смог, поэтому он просто продолжил сам: – Я Смерть. Меня зовут Некрос. Глава 23 – Забвение не было моим проклятием. Забвение было милосердием моей сестры. Но каждый раз, когда она помогала мне забыть, я стремился вспомнить, что именно забыл. Рано или поздно вспоминал. И снова просил ее помочь мне забыть, пока однажды она не стерла все, в том числе и меня самого. Нергард (точнее, Некрос, но к этому имени я пока не успела привыкнуть) сказал мне это уже тогда, когда мы снова оказались в его личной гостиной. Он рухнул на кушетку перед камином, дрожа как в лихорадке. Я укрыла его пледом, оставшимся лежать здесь с нашего последнего разговора, но потом пожалела: хоть его и бил озноб, сам он сгорал от жара. Наше возвращение в замок я помню смутно, потому что почти не спала всю ночь, проведенную в пещере. Впрочем, никто не спал. И впавший в ступор Нергард, и взволнованная Соланж, в глазах которой я впервые видела слезы, и даже сбитый с толку Охотник. Последний был обескуражен с того момента, как лорд Нергард назвал нам свое настоящее имя и добавил: – А ее звали Вита. И она была моей сестрой. Не по крови, но по сути. – Вита? Некрос? – переспросил Охотник. Я не знала, чего больше в его тоне: удивления или недоверия. – Как боги, которым поклоняются у меня дома? Неужели тот жрец, за которого выдали замуж мою сестру, был прав? В тот момент я не поняла, о чем он говорит: прежние рассказы просто вылетели у меня из головы. Все, о чем я могла думать, – это состояние Нергарда, которого нахлынувшие воспоминания практически убивали. Через несколько часов мы двинулись в обратный путь, забрав с собой тело Ведьмы: Нергард отказался оставлять его в гроте с озером. – Она заслуживает нормальной погребальной церемонии, – объяснил он. Никто, конечно, не стал спорить, видя, в каком он состоянии. Было важно поскорее добраться до замка, потому что Нергарду могло понадобится время на то, чтобы прийти в себя, а мы не знали, сколько у нас есть, прежде чем советник сделает следующий ход. Замок, по крайней мере, мог выдержать осаду. Впрочем, Нергард, возможно, теперь знал, чего ждать от Древнего, но пока ничего нам не рассказывал. Признавшись, кем была Белая Ведьма, он надолго ушел в себя. Заговорил снова, только упав на свою любимую кушетку, когда я в отчаянии попросила его не молчать. – Ты весь горишь, – заметила я, гладя его по щеке. – Нужно позвать доктора. Это может быть из-за раны. Накануне он позволил нам перевязать себя, но с тех пор никто не проверял руку, всякое могло случиться. Но Нергард только покачал головой, поворачиваясь на бок и устремляя взгляд на огонь. Я сомневалась, что он видит именно его, но смотрел он исключительно в сторону камина. – Не нужно. Тело просто пытается справиться с огромным объемом информации и эмоций. Ему нужно время. – Возможно, – не стала спорить я. – Но ему может понадобиться и помощь. – Нет, – снова отказался он. – Это всего лишь тело. – Но другого у тебя нет, надо с этим как-то считаться! Он наконец посмотрел на меня и странно улыбнулся. Вся его мимика как будто стала другой. Он иначе хмурился, иначе морщился, даже моргал иначе. А уж смотрел… Я совсем не узнавала его взгляд, словно лорд Нергард исчез, а его тело занял кто-то другой. Наверное, так и происходит, когда ты вдруг вспоминаешь настоящего себя. – Вообще-то это уже… пятое мое тело, – возразил Нергард, все еще глядя на меня. – Помнишь, ты спрашивала, служит ли мне Черный Демон? Так вот, он не служит мне. Я и есть он. Тот, кто с тобой разговаривает, – это Некрос, бестелесная сущность, которую ты видела тогда ночью у мертвой деревни, когда на нас напали туманники. Лицо, которое ты видишь, принадлежало мужчине, чья жизнь закончилась в тот момент, когда он встретил меня на своем пути. Я не могу долго существовать вне тела. Мне нужно… вместилище. Мы все такие. – Все? – переспросила я, продолжая касаться его лица и волос, успокаивающее поглаживая. Когда он говорил, дрожь немного унималась, и сам он выглядел спокойнее, как будто переставал разваливаться на части и даже немного собирался воедино. Значит, пусть говорит. Может быть, когда он выговорится, ему станет легче. – Древние? – Так нас назвали в этом мире, – кивнул он, снова переводя взгляд на огонь. – В предыдущем нас считали богами. А там, где я родился, у таких, как я, было несколько названий. Стражи. Хранители. Старшие. Привратники. – Расскажи мне, – мягко попросила я, неуверенно улыбаясь. – Расскажи мне все, пожалуйста. С самого начала. Я боялась, что он откажется. Опомнится и снова замкнется в себе, как это случилось в пещере, но после недолгого молчания Нергард заговорил: – В моем родном мире силой, которую здесь называют магией, владел каждый. В разной степени и в разном виде, но не было такого, чтобы кто-то не мог черпать невидимую энергию. На этом строилась вся наша жизнь. Различались лишь источники: кто-то брал энергию стихий, кто-то – энергию эмоций. Некоторые получали силу от самой сути жизни и смерти. Так было веками. И веками существовали мы. Его голос охрип к концу фразы, Нергарду пришлось откашляться, чтобы продолжить. – Мы отличались от других. Мы не черпали энергию, как прочее население, мы сами были этой энергией. Некоторые считали, что мы и есть источники, но я не знаю, так ли это. Наше могущество было практически безгранично, но так же велика была и наша ответственность. Мы были созданы, чтобы следить за порядком, за разделением и за правилами. – За разделением? – переспросила я, потому что это показалось совсем непонятным. – Да. Главное правило гласило: каждый должен черпать силу лишь из одного источника. Источник этот не выбирался, а определялся по рождению. Это делило общество на нерушимые касты, но обеспечивало порядок и взаимодействие. Взаимовыгодное сотрудничество между кастами. Другое правило гласило, что нельзя брать больше, чем необходимо, или использовать силу другим во вред. Это обеспечивало покой и процветание. Но мой народ мало чем отличался от людей. Жадность и зависть встречались и среди нас. Всегда есть те, кто хочет больше, чем нужно. Кто желает вершить собственную справедливость. Или кто просто не хочет соблюдать правила. Поэтому и были нужны мы. Стражи. По его губам скользнула горькая усмешка. Нергард на мгновение прикрыл глаза, тяжело сглатывая. – Мне всегда больше нравилось это название, – смущенно признался он. – Нас было двенадцать по количеству источников энергий. Две базовые: жизнь и смерть. Четыре стихии: огонь, вода, ветер и земля. И шесть эмоций: любовь и ненависть, радость и печаль, страсть и гнев. Мы следили за порядком в той касте, что черпала силу из нашего источника. Мы имели связь с каждым. Могли почувствовать любое нарушение и найти виновного. А главное – мы были сильнее всех членов касты вместе взятых, но равны по силе друг другу. Условно бессмертные, мы имели возможность выбирать: жить до тех пор, пока живо первое тело, данное нам при рождении, или в определенный момент покинуть его и найти новое. Мы энергия, а наше тело – лишь сосуд. И хотя нас рожали обычные смертные матери, мы никогда не чувствовали прочной связи с сосудом. Если тело умирало, многие выбирали покинуть его и вселиться в новое. И хотя для прежнего его владельца это было равносильно смерти, никого и никогда это не смущало. Стать вместилищем считалось великой честью. Как здесь умереть за короля, например. Он снова замолчал, потом вдруг сел и потянул меня за руку, заставляя сесть рядом. Как будто устыдился того, что лежит, а я стою на коленях у его кушетки. Кутаться в плед он не перестал, несмотря на то, что у камина было довольно тепло, но его хотя бы больше не трясло. Его молчание затянулось, и я осторожно накрыла его руку своей, погладила судорожно сминающие плед пальцы. Они неожиданно оказались холодными, почти ледяными, словно Нергард все еще оставался в подземной пещере. Но от моего прикосновения его рука немного расслабилась. – Мы потерпели поражение, – тихо продолжил он, снова глядя на огонь в камине. – Между уходом одного стража и появлением нового всегда проходило некоторое время. Даже если рождался он сразу, требовалось несколько лет на взросление. За это время порядок в касте всегда пошатывался, но как только страж входил в силу, он наводил порядок. Потом тех, кто жаждал больше, стало слишком много, а несколько стражей ушло почти в одно и то же время. Это спровоцировало частое нарушение самого главного правила. Многих перестала устраивать предопределенность источника. Одним казалось, что черпать силу из жизни и любви приятнее, чем из смерти и ненависти. А другие, наоборот, очаровывались мрачностью энергии смерти или соблазнялись мощью энергии гнева. Все перемешалось, и когда новые стражи подросли, навести порядок оказалось уже не так просто. Безнаказанность порождала вседозволенность. Нарушения нарастали, как лавина, мы перестали успевать предотвращать и наказывать. Результат не заставил себя ждать: мир треснул по швам.