– Ну ладно, – чуть побледнев, уступает ошарашенная ее напором Мэри Джолин. – Наверное, тебе лучше знать. Стоит Хилли вот так выпучиться – и дело в шляпе, поэтому она так успешна на посту президента Лиги. Я прохожу сквозь толпу, ощущая на себе всеобщее внимание, точно над головой у меня нимб парит. Зал заполнен дамами примерно моего возраста – они пьют содовую, едят пирожные, курят и шепчутся, провожая меня взглядами. – Скитер, – окликает меня Лиза Пресли, – я слышала, ты недавно была в «Роберт Э. Ли»? – Правда? Ты действительно встречаешься со Стюартом Уитвортом? – вступает Франсес Гринбоу. Большинство вопросов звучит вполне дружелюбно, не то что у Сьюзи в библиотеке. И все же я равнодушно пожимаю плечами, стараясь не обращать внимания на разницу: когда расспрашивают обычную девушку, это просто информация, а вот то же самое про Скитер Фелан – это уже новость. Но это действительно правда. Я встречаюсь со Стюартом Уитвортом, уже три недели. Дважды, считая первое кошмарное свидание, мы были в «Роберте Э. Ли» и еще три раза сидели у нас на террасе, перед его отъездами домой в Виксбург. Однажды даже мой отец задержался поболтать с ним. «Здорово, сынок. Ты скажи сенатору, что мы ценим его выступления против проекта закона о налогах на фермеров». Маму разрывают противоречивые чувства – ужас перед тем, что я могу все испортить, и радость от того, что мне все-таки нравятся мужчины. Словно прожектор всеобщего изумления освещает меня, пока я иду к Хилли. Девушки улыбаются и приветливо кивают. – Когда вы снова встречаетесь? – Это уже Элизабет, нервно теребит платочек, глаза безумные, словно только что стала свидетельницей автокатастрофы. – Он сказал? – Завтра вечером. Когда он приедет. – Отлично. – Улыбка Хилли напоминает самодовольную ухмылку младенца на коробке с детской молочной смесью. Косо пришитые пуговицы на ее красном жакете держатся на честном слове. – Мы могли бы встретиться все вчетвером. На это я молчу. Мне не нужны Хилли и Уильям. Я хочу сидеть рядом со Стюартом, чтобы он смотрел на меня и только на меня. Дважды, когда мы оставались наедине, он поправлял мои волосы, падавшие на глаза. В присутствии приятелей он этого делать не станет. – Уильям позвонит сегодня Стюарту. Давайте сходим вместе в кино. – Хорошо, – со вздохом соглашаюсь я. – До смерти хочется посмотреть «Этот безумный, безумный, безумный, безумный мир». Как будет чудесно, – радуется Хилли. – Мы с тобой, и Уильям со Стюартом. Как-то странно она распределила наши имена. Как будто это Уильяму нужно быть вместе со Стюартом, а не мне. Наверное, это паранойя, но в последнее время у меня все вызывает подозрения. Два дня назад на мосту, ведущем в цветную часть города, меня остановил полицейский. Посветил фонарем в кабину, луч света выхватил из полумрака мою сумку. Попросил права, поинтересовался, куда я направляюсь. – Я везу чек своей служанке… Константайн. Забыла ей заплатить. (Тут подошел второй полицейский.) А почему вы меня остановили? Что-то случилось? – спрашиваю каким-то писклявым голоском, а у самой сердце готово выскочить из груди. Что, если они решат заглянуть в мою сумку? – Какой-то янки буянит. Мы скоро поймаем его, мэм. – Полицейский многозначительно похлопал по своей дубинке. – Разбирайтесь со своими делами и возвращайтесь скорей. На улице Эйбилин я припарковалась на квартал дальше, чем обычно. Постучалась не в парадную дверь, а со стороны черного хода. Но еще час меня всю трясло, я с трудом зачитывала вопросы, приготовленные для Минни. Хилли ударяет председательским молоточком, объявляя пятиминутную готовность. Пробираюсь к своему месту, устраиваю сумку на коленях. Перебирая содержимое, натыкаюсь на украденную из библиотеки брошюру. Вообще-то в этой сумке хранится вся наша работа: интервью с Минни и Эйбилин, черновики книги, список потенциальных героинь, едкие, злые заметки по поводу туалетных инициатив Хилли – все, что я не могу оставить дома из опасения, что мама будет рыться в моих вещах. Я держу все материалы во внутреннем, застегивающемся на молнию отделении. С одного бока сумка неестественно оттопыривается. – Скитер, эти поплиновые брюки просто очаровательны, почему я не видела их раньше? – окликает меня Кэрролл Рингер, я улыбаюсь, а сама думаю: «Потому что я, как и ты, не решилась бы надеть на собрание старые шмотки». Вопросы о нарядах меня ужасно раздражают, после того как мама много лет буквально травила меня этим. Чувствую на своем плече чью-то руку. Оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы обнаружить палец Хилли в своей сумке, точно на украденной брошюре. – Это заметки для следующего бюллетеня, да? – Нет, нет, погоди! – Торопливо заталкиваю брошюру под бумаги. – Нужно… кое-что исправить. Я принесу их тебе чуть позже. С трудом перевожу дыхание. Хилли возвращается на трибуну, смотрит на часы, поигрывая молоточком в очевидном нетерпении стукнуть. Я же тем временем запихиваю сумку поглубже под стул. Наконец собрание начинается. Записываю все, что относится к Голодающим Детишкам, – кто попал в «черный список», кто еще не принес консервы. В календаре событий множество собраний и детских праздников, и я нетерпеливо ерзаю на стуле. Мне нужно к трем часам вернуть матери машину. Полтора часа спустя пулей вылетаю из душного зала. Я, конечно, попаду в «черный список» за то, что так рано ушла, но это еще вопрос, что хуже – мамина ярость или гнев Хилли. Успеваю домой даже на пять минут раньше. Напевая «Полюби меня», прикидываю, что хорошо бы купить короткую юбочку, как у Дженни Фуши сегодня. Она сказала, что приобрела ее в Нью-Йорке, в «Бергдорф Гудман». Мама в обморок упадет, если в субботу перед свиданием со Стюартом я появлюсь в юбке выше колена. – Мам, я дома, – кричу из коридора. Наливаю холодной кока-колы, радостно вздыхаю – я чувствую себя сильной и счастливой. Иду за своей рабочей сумкой, сейчас займусь обработкой очередных историй Минни. Ей определенно хочется поговорить о Селии Фут, но она всегда себя обрывает и сразу же меняет тему. Тут звонит телефон, но спрашивают Паскагулу. Записываю сообщение для нее от Юл Мэй, служанки Хилли. – Привет, Юл Мэй. – Какой все же маленький у нас город. – Я непременно ей передам, как только она вернется. Как жаль, что рядом нет Константайн. Как бы мне хотелось рассказать ей обо всех событиях дня, все-все, подробно. Вздохнув, допиваю колу и иду за сумкой. Странно, но у двери ее нет. Выхожу к машине, но и там пусто. Слегка занервничав, поднимаюсь наверх. Румянец постепенно сползает с лица, сменяясь легкой желтизной. Я ведь не заходила к себе? Прочесываю свою спальню – ничего. Останавливаюсь в центре комнаты, холодная волна паники медленно ползет вдоль позвоночника. Сумка. В ней же – все. Мама – пронзает мысль. Скатываюсь по лестнице, заглядываю в гостиную. Внезапно понимаю, что мама ни при чем, и осознание истины парализует все тело. Я забыла сумку в Лиге. Слишком спешила домой, вернуть матери машину. Когда звонит телефон, я уже знаю, что это Хилли. Хватаю трубку, кивнув выходящей из дома маме. – Алло? – Как ты могла забыть здесь эту тяжесть? – Недовольный голос Хилли. У нее никогда не было проблем с тем, чтобы порыться в чужих вещах. Ей это даже нравится. – Мама, погоди минутку! – кричу из кухни. – Боже правый, Скитер, да что ты в ней таскаешь? Я должна остановить маму, но Хилли бормочет невнятно, кажется, наклоняется, открывает сумку… – Ничего особенного! Только… письма Мисс Мирне, ты же знаешь. – Ладно, я захвачу ее домой, а ты можешь заехать забрать. Мама уже заводит мотор. – Хорошо… я сейчас же приеду. Выскакиваю на улицу, но вижу только хвост маминой машины. Старого грузовика тоже нет на месте, развозит семена по полям. Ужас внутри меня становится твердым и горячим, как кирпич на солнце. Вдруг «кадиллак» замедляет ход, потом совсем останавливается. Опять трогается. Опять останавливается. Затем медленно разворачивается и, виляя из стороны в сторону, движется вверх по холму. По милости Господней, в которую я никогда особенно не верила, мама и вправду возвращается. – Представляешь, я забыла кастрюлю для Сью Анн… Стремительно прыгаю на пассажирское сиденье, дожидаюсь, пока мама вернется за руль. – Отвезешь меня к Хилли? Мне нужно забрать у нее кое-что. – В нетерпении только что не топаю. – О господи, быстрее, мама. Пока я не опоздала. – Евгения, у меня сегодня миллион дел… – Мама не двигается с места. У меня вот-вот начнется истерика. – Мама, пожалуйста, поехали… «Кадиллак» неподвижен. – Послушай, – говорит мама. – У меня есть некое личное дело, и, полагаю, тебе не стоит меня сопровождать. – Это займет пять минут. Поехали, мама! Недовольно поджав губы, мама опускает на руль свои руки в белых перчатках. – У меня сегодня очень важное конфиденциальное дело. Не представляю, чтобы мамино дело оказалось важнее моего. – И какое же? «Дочери американской революции» в опасности? К ним пытаются примкнуть мексиканки? Кого-то застали за чтением «Нового американского словаря»? – Ну ладно, – вздыхает мама и осторожно заводит двигатель. – Поехали. Мы катимся по аллее со скоростью сто ярдов в час, чтобы гравий не поцарапал краску на «кадиллаке». Перед выездом на шоссе мама надевает специальные автомобильные шоры, словно готовясь к операции на мозге. Судорожно стискиваю кулаки. Мысленно жму на акселератор. Мать каждый раз ведет машину, как в первый. На шоссе скорость возрастает до пятнадцати миль в час, и она впивается в руль, словно на спидометре все сто пятьдесят. – Мам, – не выдерживаю я, – дай я сяду за руль. Тяжкий вздох в ответ. Удивительно, но она съезжает на обочину. Выскакиваю, обегаю машину, занимаю водительское место, мама переползает на мое. Разгоняюсь до семидесяти, мысленно повторяя: «Хилли, умоляю, побори искушение совать нос в мои частные дела…» – И что это за страшная тайна, куда это ты сегодня собралась? – интересуюсь я. – Я… к доктору Нилу на анализы. Ничего особенного, но я не хочу, чтобы папа знал. Ты же помнишь, как он всякий раз расстраивается, если кто-то обращается к врачам. – А что за анализы?