– Эйбилин, – говорит вдруг дрожащим голоском мисс Скитер. – Я должна рассказать вам кое-что. И замолкает. Знаете, бывает жуткая такая тишина, перед первыми каплями дождя. – Что случилось, мисс Скитер? – Я… забыла свою сумку. В Лиге. А Хилли ее нашла. Прищуриваюсь, как будто не расслышала. – Красную? Она молчит. – О… Боже правый. – Вот теперь все ясно. – Рассказы были в потайном кармане. В другом отделении, застегнутом. Думаю, она видела только «Законы Джима Кроу», брошюру… я взяла в библиотеке, но… не могу утверждать наверняка. – О, мисс Скитер, – только и могу произнести я. Помоги мне, Господи. И помоги, Господи, Минни… – Я понимаю, понимаю. – Мисс Скитер начинает рыдать в трубку. – Ладно, ладно, довольно. – Это случайность, убеждаю я себя, стараясь подавить гнев. Что толку бранить ее, все равно лучше не станет. Но все же… – Эйбилин, я так виновата. Несколько секунд не слышу ничего, кроме стука собственного сердца. Медленно и осторожно мозг принимается перебирать факты – что она рассказала и что я узнала сама. – Когда это произошло? – Три дня назад. Я сначала хотела разузнать, что ей известно, прежде чем сообщать вам. – Вы разговаривали с мисс Хилли? – Несколько секунд, когда забирала сумку. Но я поговорила с Элизабет, и Лу-Анн, и еще с четырьмя девушками, которые хорошо знакомы с Хилли. Никто ничего об этом не знает. Поэтому… поэтому я и спросила про Юл Мэй, – признается она. – Может, она ненароком что-нибудь слышала. Тяжело вздыхаю, уж больно неохота ей рассказывать. Но делать нечего. – Я слышала. Вчера. Мисс Хилли разговаривала об этом с мисс Лифолт. Мисс Скитер молчит. А мне уже кажется, что сейчас в мое окно влетит кирпич. – Она говорила насчет того, что мистер Холбрук участвует в выборах и что вы поддерживаете цветных, и сказала, что… кое-что прочла. – Произношу это вслух и чувствую, как меня охватывает дрожь. Но продолжаю крепко сжимать тапок. – Она говорила что-нибудь о прислуге? Ну то есть она огорчена только из-за меня или упоминала вас или Минни? – Нет, только… вас. – Что ж, – шумно выдыхает мисс Скитер. Она, конечно, расстроена, но даже не представляет, что может случиться со мной или с Минни. Она не знает об острых блестящих инструментах в руках у белых леди. И о стуке в дверь ночью. О том, что существует множество белых мужчин, которые только и ждут известия, что какие-то цветные посмели перечить белым. Мужчин, которые держат наготове деревянные дубины и бейсбольные биты. Все пойдет в дело. – Я… не могу утверждать на сто процентов, но… если бы Хилли узнала что-то о книге, или о вас, или особенно о Минни, она тут же разнесла бы эту новость по городу. Как бы мне хотелось в это поверить. – Да уж, не любит она Минни Джексон. – Эйбилин, – продолжает мисс Скитер и опять начинает волноваться – я это слышу, – мы можем остановиться. Я пойму, если вы захотите прекратить работу. Скажи я, что не хочу больше этим заниматься, – и тогда все, что я написала и еще собиралась написать, так и не будет услышано. Ну уж нет, думаю. Я не хочу останавливаться. Удивительно, как громко я думаю. – Если мисс Хилли все знает, – значит, знает, – говорю вслух. – Даже коли остановимся, это нас не спасет. Целых два дня мисс Хилли не видно, не слышно, и даже духу ее нет. Но мои пальцы все время нервно подрагивают – в кармане, на кухонном столе, выстукивают барабанную дробь. Я должна выяснить, что на уме у мисс Хилли. Мисс Лифолт оставила Юл Мэй три сообщения для мисс Хилли, но та все время торчит в конторе мистера Холбрука – в «штабе кампании», как она это называет. Мисс Лифолт кладет трубку с таким вздохом, как будто ее собственные мозги не могут работать, если не явится мисс Хилли и не нажмет на кнопку «пуск». Малышка раз десять спрашивала, когда придет Хизер поиграть в бассейне. Думаю, они, когда вырастут, станут подружками, а мисс Хилли научит их обеих, как устроен этот мир. В конце концов мисс Лифолт отправляется в магазин за тканью. Говорит, хочет сделать чехлы для чего-нибудь. Пока не знает, для чего именно. Мы с Мэй Мобли переглядываемся и, кажется, думаем об одном и том же: эта женщина нас обеих спрятала бы под чехол, дай ей волю. В тот вечер мне пришлось работать допоздна. Накормила ужином Малышку, уложила ее спать, потому что мистер и мисс Лифолт пошли в кино. Мистер Лифолт обещал жене, она и прицепилась, хотя остался только самый поздний сеанс. Они вернулись, зевая, уже и сверчки запели. В другом доме я бы переночевала в комнате для прислуги, но здесь такой не имеется. Я надеялась, что мистер Лифолт предложит подвезти меня до дома, но он сразу пошел спать. Приходится идти по темноте до Риверсайд, это минут десять отсюда, там ходит ночной автобус для рабочих. Дует приятный ветерок, разгоняет комаров. Усаживаюсь прямо на травку под фонарем, вскоре и автобус подъезжает. Пассажиров всего четверо, двое белых, двое цветных – все мужчины, незнакомые. Я устраиваюсь у окошка, позади чернокожего мужчины. Он в коричневом костюме, в шляпе, сам примерно моего возраста. Переезжаем через мост, двигаемся к больнице для цветных, где автобусу поворачивать. Достаю свой молитвенник, записать кое-что. Стараюсь сосредоточиться на Мэй Мобли и выбросить из головы мисс Хилли. Открой мне, как научить Малышку быть доброй, любить себя, любить других, пока я еще с ней… Поднимаю глаза. Автобус останавливается посреди дороги. Высунувшись в проход, вижу впереди мигающие голубые огни, вокруг стоят люди, дорога перекрыта. Водитель, белый, рассматривает что-то впереди. Потом выключает двигатель, все стихает – странно. Поправив фуражку, выпрыгивает из кабины: – Посидите пока. Выясню, что там происходит. Мы тихо сидим, ждем. Слышно, как собака лает – не привычно, по-домашнему, а так, будто ругается на вас. Проходит добрых пять минут. Водитель возвращается, опять заводит мотор, нажимает на клаксон, и автобус начинает медленно двигаться назад. – Что там случилось? – окликает шофера чернокожий мужчина впереди меня. Тот не отвечает. Мы едем назад. Огни удаляются, собачий лай стихает. Автобус выруливает на Фэриш-стрит и на следующем повороте останавливается. – Цветные, выходите, для вас тут конечная остановка, – кричит водитель, глядя в зеркало. – Белые, скажите, куда вам надо. Постараюсь подвезти поближе. Чернокожий оборачивается ко мне. Похоже, нам обоим не по себе. Он поднимается, я следом за ним. Идем к выходу. В гробовой тишине слышен только шорох наших шагов. Один из белых, наклонившись к водителю, спрашивает: – А что происходит? Я уже спускаюсь по ступенькам, но слышу ответ: – Да не знаю, какого-то ниггера пристрелили. Вам куда надо? Двери автобуса закрываются. Господи, думаю я, лишь бы не кто-то из наших. На Фэрити-стрит тихо и пусто – только мы вдвоем. Мужчина смотрит на меня: – Вам далеко еще до дома? – Да нет, мне близко. Мой дом в семи кварталах отсюда. – Хотите, я провожу вас? Хочу, конечно, но все же мотаю головой: – Нет, спасибо. Все нормально. Мимо проносится фургон телевизионщиков, прямо к тому перекрестку, откуда выехал наш автобус. – Боже, надеюсь, все не так плохо… Но мужчина уже исчез. Вокруг ни души. Меня охватывает такое чувство – знаете, как в книжках пишут, – будто на меня сейчас кто-то набросится. Через пару секунд мои чулки уже трутся друг о друга с такой скоростью, что похоже на звук застегивающейся молнии. Впереди замечаю трех человек, которые, как и я, почти бегут. Потом они сворачивают, входят в дом, дверь захлопывается. В тот же миг понимаю, что совершенно не хочу оставаться в одиночестве. Ныряю в проулок между домом Мул Като и автомастерской, потом пробираюсь через садик Они Блэк, спотыкаясь в темноте о шланги. Чувствую себя почти преступницей. В домах свет, видно фигуры людей – а ведь в такое время свет давным-давно должен быть погашен. Что бы ни случилось, люди слушают или говорят об этом. Наконец-то впереди показалось освещенное окошко кухни Минни, задняя дверь открыта. Минни сидит за столом, и с ней все пятеро ее ребятишек: Лерой Младший, Шуге, Фелисия, Киндра и Бенни. Лерой Старший, наверное, на работе. Все они глаз не сводят с громадного радиоприемника в центре стола. Но я ничего не слышу, там какие-то помехи. – Что такое? – спрашиваю с порога. Минни, нахмурившись, подкручивает настройку. А я тем временем успеваю заметить подсохшие горелые ломтики ветчины в сковородке, открытую консервную банку, грязную посуду в раковине. На кухню Минни это совсем не похоже. – Что случилось? – еще раз спрашиваю я.