— Давай я тебя лучше фокусу научу, — начинаю развязывать нитку на шарике. Интересный разговор получается, но десятилетнему пацану рано знать о разного рода кризисах, которые случаются у людей при размене очередного десятка лет. И мама с папой, к сожалению, не исключение. Мать вчера звонила прямо на вечеринке, то-то батарея у меня и села, больше часа с ней проговорили. На папу снова жаловалась. Скажете, не стоит о таком знать сыну? Наверное, не стоит, а кому она еще позвонит? Регине? У нас такая разница во времени, что попробуй еще поймай сестрицу бодрствующей. Хотя в этот раз мама поставила в тупик даже меня. Папа снова начитался всякой хе*ни или порно насмотрелся, или поделился с ним кто-то особыми знаниями… вот спасибо за услугу. В общем, решил он на старости лет наверстать все эротические извращения, которые во времена его молодости были не приняты. И страшно, и хочется. Получил зарплату, набрал на нее игрушек в секс-шопе — причем, судя по маминой истерике, — с консультантом ему явно повезло. Припер мешок с подарками домой, вывалил к ногам своей любимой и давай требовать экспериментов. И смех и грех, они с мамой через столько прошли вместе, и оказывается, через столько еще пройти предстоит… Понимаете, у моих родителей такая любовь, что все знакомые поражаются. Сорок лет вместе, отец ни разу на измене замечен не был. Мама-то понятно — любит его до безумия, но и он молодец — не помню, чтобы когда-то мотал нервы по этому поводу. По его мнению, «все бабы — шлюхи, кроме моей матери», за нее и держался. А сейчас, когда у папиных друзей-ровесников бурная молодость осталась за плечами и настало время спокойной тихой старости, у него, наоборот, резьба слетела: требует старый х*ен от мамки всяческого, еще и угрожает, что если не разрешит, то пойдет искать приключений на стороне. Типа сама виновата. Она в слезы. Звонит, спрашивает, что делать. Начала мне названия перечислять… всякие, интересуясь, не опасно ли это. Писец. О таком не то что десятилетнему мальчику не расскажешь, самому знать не хочется. Родители ведь… Ладно, я взрослый дядя и понимаю, что родители мои сексом занимаются, ну как минимум делали это дважды, раз у меня есть сестра, но… не хочу я вообще об этом думать! А приходится. Поговорил с мамой, потом с отцом. Дал ему… пару советов. После этого сам Бог велел набухаться. Но, честное слово, никакого порошка, дури и прочего. Вел себя исключительно пристойно. — А звать-то тебя вообще как? — спрашиваю у двоюродного брата Вероники. — Максим. Ты уже спрашивал. Минут через пятнадцать к нам заглядывает Вероника и застает нас с Максимом сидящими на полу и смеющимися до слез. — Что здесь происходит? — спрашивает она настороженно. И показывает мне знак, что если я накурился, горло мне перережет. — Покажи ей, — хохочет мелкий. — Ну же, Егор, давай! — Дверь закрой, — хрипло говорю ей. Слушается, но смотрит строго. Я прочищаю горло и говорю быстро: — В недрах тундры выдры в гетрах тырят в ведра ядра кедров. Выдрав с выдры в тундре гетры, вытру выдрой ядра кедра, вытру гетрой выдре морду — ядра в ведра, выдру в тундру, — и замолкаю. Мелкий хохочет, аж закатывается. — Чего-о? — тянет Вероника, расслабившись и улыбаясь. Выдыхай, девочка, я ж не совсем идиот — курить при детях. — Попробуй сама. В недрах тундры… Она повторяет эти три слова. Я хапаю гелия из шарика и добавляю: — Выдры в гетрах тырят в ведра ядра кедров! Мелкий хрюкает, Вероника хохочет в голос. Я тоже улыбаюсь, люблю, когда ей так сильно весело. Из-за меня. — Как ты это делаешь? — она складывается пополам, вытирает уголки глаз. — А ты попробуй, иди сюда, малышка, — двигаюсь на коврике, и она падает к нам в середину, после чего мы втроем по очереди пытаемся выдать скороговорку, не запутавшись. Полностью, правда, выходит только у меня. Макс совсем плох, нужно ему прям работать часами- месяцами, если не годами. Вероника значительно лучше, но язычок пока слабоват. — Я не знал, что тренировать дикцию может быть так весело! — вопит Максим. — Это ты еще не слышал Ломоносова в его пьяном исполнении, — заверяет Веро. — Меня он этим просто покорил. Едва на ногах стоял, но читал… мм-м-м, безупречно! С выражением. — А как же! У тебя просто не было моей бабули, — делюсь я воспоминаниями о тяжелом детстве. — Однажды она белила потолок, а я рядом читал стихи. И в какой-то момент что-то отвлекся и то ли концовку съел, то ли строчки перепутал… она не сдержалась и, следуя порыву, впечатала мне валиком по физиономии! Щипало капец. — Известкой? О Боже! — сочувствует Вероника. — Понятия не имею, почему девчонки лучше клюют на бойцов миксфайта, чем на филологов. Не уверен, кому успех давался сложнее, — усмехаюсь. Вероника незаметно проводит пальчиками по моему животу, руке. Ловлю их и стискиваю. Она хапает гелия и пробует: — В недрах тундры выдры в гетрах тырят кедров. Выдрав выдру в тундре, вытру ядра… — Выдрав выдру, вытру ядра, ага, — гогочу, повторяя за ней. Кажется, у меня начинается истерика. Она густо краснеет и ругается: — Вот черт! Егор! — стучит мне по груди кулачками. — Боже, я не это… — Выдрав с выдры в тундре гетры, вытру выдрой ядра кедра, — заканчиваю за нее. — Потрясающе, — мелкий смотрит на меня в восхищении. — Тренируйся, пацан. Ты ж мужик, будущий победитель по жизни. А победители раздают указания четко и понятно. Прости, но твой лепет… — я хапаю гелия, чтобы не вышло слишком жестоко: — только смех вызывает. Он багровеет вслед за Вероникой, но хихикает. Видимо, я угадал — попадает в школе. — Это работа. Научиться правильно говорить — тяжелый труд. У меня тоже была кошмарная дикция, но все поправимо. Бабушка заставляла часами читать стихи и скороговорки! Я ненавидел к ней ездить, но в итоге благодарен, что не пустила на самотек. — В недрах тундры выдры в гетрах тырят в ядра ведры кедры… блин! — психует Вероника. — Еще раз, — она закрывает глаза и, сделав глубокий вдох, медленно проговаривает правильный вариант первого предложения. — О, у нее получилось! — говорит Макс. — Да, вторую часть разучим сегодня ночью, — будничным тоном, Вероника не больно щипает меня за руку. Но выводы для себя делает. Может, мой намек подействовал таким образом, а может, встреча с Ксюшей — неприятная ситуация, конечно, и меня, как назло, в городе не было, — но как только вечером мы попадаем, наконец, в наш номер, она тут же обнимает меня за шею и целует в губы. — Ух ты, — улыбаюсь и кладу руки на ее талию. Кажется, ей уже приятно, девочка эротично выгибается, льнет к моей груди. — Спасибо за сегодняшний день, — шепчет она мне и водит пальчиками по моим плечам, — и вообще спасибо за все. Я так рада, что дядя с Людмилой помирились, а мы с Максом контакт наладили именно благодаря тебе. — Егор Дмитриевич кто-о-о? — Большой молодец! Знаю, что дядю выносить непросто, но ты продержался мужественно и заслужил свой приз, — она стягивает с себя топ через верх и бросает его на кровать. — Ух ты, — повторяю снова. — Ты краснеешь. — Я не краснею, я сияю! — восклицает она с улыбкой. — Твоя жена как только меня не обозвала, и, кажется, я готова заслужить каждое слово. — Подожди, — она задирает мою майку, нежно гладит, отчего пресс напрягается сам собой. Сердце мгновенно разгоняется с полуоборота до максимума. Вероника сжимает мой стояк через джинсы, расстегивает пуговицу на ширинке. — Тихо, тш-ш, ты что? — останавливаю ее. — Малышка, чего вздумала? Завалить наше пристойное поведение сегодня? — А что толку-то, все к тому идет. Днем раньше, днем позже… — Нет, так не пойдет. Она замирает, а затем отдергивает руки, будто ее ошпарили. Отскакивает от меня и прикрывает лифчик руками. Хватает с кровати кофту, крутит ее в руках, но в спешке никак не может сообразить, где лицевая сторона, а где изнаночная. — Подожди, Веро, не обижайся, все хорошо. Детка, ну ты чего, — хватаю ее на полпути в ванную за руку, тяну на себя, а затем на кровать. Падаю на нее сверху. Отбивается, пытается выкрутиться, кусаться. В итоге прижимаю своим весом, держу крепко. — Мне больно! — рычит. — Что случилось? — спрашиваю строго. — Тебе виднее. Ты ведь меня больше не хочешь. — По мне видно, что я тебя не хочу? Ты бредишь сейчас? Некоторое время мы часто дышим, глядя друг другу в глаза, потом она отворачивается и обиженно надувает губы. — Я просто устала ждать. И эта сука… Боже, Егор, она столько мне про тебя наговорила! Я была в таком бешенстве, ты себе даже не представляешь! А еще я боялась, что ты примешь ее сторону. Что она разыграет перед тобой сцену — упадет в обморок или что-то такое, и ты кинешься ее спасать, обвинишь меня… Да твоя жена — терминатор! Я ночь не спала, переживала, а она утром выставила фото из бассейна, счастливая и здоровая, как лошадь! — Тебе разве не все равно, что она делает и чем занимается? Веро, я уже договорился с адвокатом: ребенок рождается, тут же берем кровь на анализ, сутки уходят на получение результата, что я не отец, затем адвокат передает бумаги в суд. Все. Он мой хороший друг, грамотный специалист, я ему полностью доверяю. Гриша обещал, что из кожи вон вылезет, но за месяц разведет меня. — А если ребенок твой? — спрашивает она. Я откидываюсь на кровати, она садится рядом. — Ну, значит, буду говорить с Ксюшей. Если встанет в позу, то придется год подождать, но это ничего не значит. Тем более, я практически уверен, что он не мой. — Откуда? — спрашивает она и впивается в меня взглядом. Становится не по себе. — Интуиция, — отвечаю. Вероника склоняет голову набок. — Слушай… ты извини, если я ляпну лишнего, но твоя уверенность в этом ставит в тупик. Поначалу я думала, ты так пытаешься меня успокоить, но недавно вспомнила… Я же прочитала несколько глав твоей книги, там герой рассказывает, что у него не может быть детей, — говорит она тише. — А ты намекал, что книга автобиографическая. Насколько много в ней тебя, Егор? Я подтягиваюсь на руках, присаживаюсь. Отличный момент, скажи ей. Кивни. Просто скажи ей правду, и ты обо всем узнаешь. Поймешь, стоишь ли в ее глазах того, чтобы пережить ради тебя скандальный развод и пройти через весь этот писец, который предстоит. Бракованный человек, серьезные отношения с которым — ошибка, трата времени. Ничего никогда не изменится. А может, все же стою? Смотрю на Веронику, она так и не надела свою кофту, в низких джинсах и в розовом полупрозрачном лифчике. Ее взгляд прожигает, у меня сердце в груди ноет. Я просто… не могу ее испугать сейчас. Я так мало давал ей все эти месяцы, в основном грузил собственными проблемами, никак не облегчал участь любовницы, а ведь знаю, что больше всего на свете она боялась повторить судьбу матери. Стоит ли бесплодный мужик таких жертв? И в этот момент, когда я впервые так четко ощущаю, что могу потерять ее, — осознаю, насколько сильно влюбился в эту девушку. Я ей скажу, она отвернется, и на этом все закончится. Боже, я люблю ее. Но ведь лгать — тоже неправильно. И без того мы с ней напортачили, строим отношения на руинах моего брака, не самый устойчивый фундамент. Выдержат ли они контрольный в голову? Криво улыбаюсь. — Меня там много, — отвечаю уклончиво, внимательно следя за ее реакцией. Ничего. Просто смотрит, никаких эмоций. — Но не на сто процентов, разумеется. — Тогда почему бесплодие? — Я действительно пережил нечто подобное, — говорю медленно, она не моргает. — В прошлом. В шестнадцать лет проходил взвешивание, и случилась потасовка. Ты вообще знаешь, как организовываются бои? — В общих чертах. — Ну вот, за день до боя проходит такая процедура, как взвешивание. Собираются спортсмены, журналисты, судьи… короче, все. Бойцы встают на весы, их вес фиксируется, если все окей — в категорию проходим — то… как сказать, будущие соперники грозно друг на друга смотрят, типа напугать перед завтрашним днем. В это время их фотографируют. Психологическая атака. Драк обычно не случается.