— Но в тот раз случилась? — Ага. Мы там с одним чуваком несколько лет находились в контрах, на ринге он меня уложить не мог, а тут сорвался. Причем получилось… эм, некрасиво, я ему кое-что сказал тихо, позлить, он дернулся и зарядил мне в пах, что запрещено даже на ринге. Я не ожидал, был вообще не готов. Разумеется, без защиты. — О Боже мой! — Вероника хватается за лицо, на ее глазах блестят слезы. — Да не переживай так сильно, больше десяти лет уже прошло. Он просто понимал, что любой другой удар я отражу. Это был единственный способ меня вырубить. Ну и его, разумеется, дисквалифицировали сразу же. — А ты? — Я тогда впервые в жизни сознание потерял от боли. В чувство пришел быстро, но боль… бл*ть, была адской. Скорую вызывать не стали, так как хотелось попасть все же на соревнования, мне всадили обезболивающее, под которым я даже на следующий день умудрился выступить. Ну, и как-то за несколько дней потихоньку прошло. Наш врач тогда рвал и метал, настаивал на госпитализации, но мы с тренером решили, что бой важнее, нашему клубу тогда нужна была победа. Врач в сердцах заявил, что после таких травм дети не рождаются, но я забил. Мне тогда детей совсем не хотелось, как раз на днях с подругой почудили и ждали ее красные дни, как манну небесную. Но слова в памяти отложились, и периодически в голове всплывали. Потом, через несколько лет, я встречался с девушкой очень серьезно, и мы особо не предохранялись, после очередного пролетного месяца она назвала меня счастливчиком. И я забеспокоился. Сдал анализы. Нервничал ужасно. Благо, все обошлось, но знаешь… пока ждал, надумал себе разного. Отсюда родился сюжет «Божьего ягненочка». — Фух, какое счастье, что обошлось! — радуется она. — Ага, — отвечаю я, жадно шаря глазами по ее лицу. Я никогда не трусил на ринге и не пасовал перед трудностями, можете спросить у Санни, он приведет в пример миллион историй. Но… когда дело касается этой темы, я теряюсь, не могу сказать правду. И, видя колоссальное облегчение в глазах Вероники, осознаю глубину ямы, в которой нахожусь. В двадцать лет не париться из-за отсутствия резинки — счастье, в тридцать — это проблема. Тут становится не важно, насколько я успешен и как отношусь к женщине. Что бы ни делал для нее, всегда автоматом буду проигрывать любому алкашу, у которого семеро голодных по лавкам. Автоматом проигрываю папаше Ксюхиного ребенка, да кому угодно! С точки зрения биологии, я — пустое звено, и ни одна женщина в здравом уме не предпочтет меня тому, кто способен зачать. Что бы я ни делал, чего бы ни достиг, я буду проигрывать, потому что когда-то давно по тупости получил травму и долгое время ничего с ней не делал. Пока не стало слишком поздно. Вероника обнимает меня, а затем снова отстраняется и говорит серьезно: — Значит, твой герой получил в отличие от тебя печальный диагноз? — Ага, — киваю. — А как же ЭКО? Может быть, какое-то лечение? — Не поможет, он узнавал, — подмигиваю. — Я ведь не с потолка это взял, обговорил с врачом возможные варианты. Я попал в те пятьдесят процентов, которым повезло, мой герой — соответственно, в противоположные. — Ясно. Какой кошмар, Егор. Никогда своего ребенка не отдам в спорт, я даже не представляю, какая это боль для мальчика. «Своего ребенка». Будут у тебя дети, Вероника, обязательно. Я ее обнимаю, прижимаю к себе и целую в макушку. Хорошая она, сочувствует мне, переживает сильно. — Спорт нужен, просто, может, не такой. Возможно, я сам виноват, за языком не слежу. С Санни ведь подобного не случалось. — В твоей книге не будет хэппи-энда? — спрашивает она. — Может же случиться чудо, родной? Пожалуйста. — Это такое дело, знаешь… у моего врача стаж работы больше тридцати лет, он узнал, что я пишу книгу, и согласился пообщаться вне стен больницы. Рассказывал разные случаи из практики. Например, однажды к нему приходит чувак, который не мог зачать детей с молодой женой. Оказалось, что у него проблема, как у моего героя. Мужик пришел в бешенство, у него ж с первой двое ребятишек, более того, женился по залету. Закатил скандал, сделали тесты: оба ребенка — его. Чудеса. — Ого! Вот знаешь, так ему и надо, старый козел, нехрен жену бросать ради молодой… дырки! — негодует Вероника, я смеюсь. — Ага, нефиг. Так что всякое случиться может, но на месте своего героя я бы не надеялся особо, — заканчиваю эту тему. — Не терпится уже прочитать. Скорее бы ты закончил. — Так уже. Немножечко осталось. Я тебе не говорил, но синопсис Регина почти перевела на английский, процентов семьдесят готово. Она, конечно, умничка, очень мне помогает. А еще у нее чутье есть, нескольких сейчас очень популярных авторов в Америке открыла именно она. А нам с тобой после моего развода немного денежек не помешают. — Там хорошо платят авторам? — Неплохо. Особенно по нынешнему курсу — с голоду не помрем точно, лишь бы получилось. В любом случае ответ редактора получим до зимы. Такая — важная судьбоносные решения — нам предстоит осень. Вероника — Не обижайся. Веро… Ве-ро-ни-ка-а-а, — тянет он лениво, смакуя гласные в моем имени. От хрипотцы в голосе кожу покалывает и вроде бы на ухо шепчет а эффект, словно касается моих губ, шеи, плеч… Вот ведь чудеса. Неловко немного и приятно одновременно. — Ну что, Егор? — хмурюсь через силу. — Не обижайся, ладно? — Ладно. — Точно? — Не точно. Мне нравится делать вид, что дуюсь на него. Он чувствует себя виноватым и старается усерднее, чем обычно. Я вновь королева, несмотря на скромные декорации в виде стен единственной и скорее отталкивающей, чем уютной гостиницы этого небольшого городишки, вынужденного стать нам приютом на несколько дней. Глупая королевна в белье за сто евро на застиранных простынях в цветочек. Ну и ладно, главное, что он не замечает ничего вокруг, смотрит только на меня, любуется. А мне большего и не нужно. Распустила волосы, нанесла легкий макияж перед сном, чтобы выглядеть привлекательнее. После визита Ксюши я чувствую себя перманентно расстроенной, виду не показываю, а внутри — буря, метания. То я готова к войне и ударам со стороны этой обиженной умом суки, то переживаю, что не справлюсь с грузом вины, который она на меня обрушит. Он должен смотреть на меня вот так, как сейчас. Целовать мою шею очень нежно, медленно, чтобы не потерять контроль над ситуацией. Дышать на меня, до дрожи хотеть мое тело и, конечно же, думать только обо мне. Коварная искусительница Вероника вернулась, она умело соблазняет Математика. Не дает ему ни секунды покоя, держит в напряжении. Егор охотно ведется, сам полюбил эту игру, выучил правила. Одновременно где-то внутри, в самом укромном тайнике меня, настоящая Вероника забилась в кладовку и до смерти боится, что если упустит его внимание хотя бы на минуту, снова почувствует себя лишней, третьим с*аным углом жестокого треугольника, становиться частью которого не планировала. Она трясется от страха, что он вернется к жене, не оставив бедолаге ничего, кроме стыда и позора. Тепло и ласка. Я так нуждаюсь в его заботе, нежности, в его шепоте и заверениях в том, что я первая. Лучшая. Его единственная. Не могу остановиться. Благодарю природу за свое тело, которое лепила последние пять лет вопреки травме колена. Длинные стройные ноги, плоский живот, высокую грудь. За отличную растяжку и особую плавность в движениях, свойственную людям, отлично владеющим своим телом. Открыто пользуюсь каждым козырем, не щадя его самоконтроль. А еще я понимаю, что одних обжимашек давно мало. После выходных ситуация накалилась, мы не живем — по битым стеклам ходим. Чтобы привязать его сильнее, мне нужно нечто большее. Мне нужен секс с ним. Такой секс, чтобы он думать забыл о других женщинах. Чтобы с ума сошел в моих объятиях, чтобы охренел от того, как можно трахаться. Соревноваться с законной семьей — адский труд, у меня ничтожно мало шансов, но я использую каждый из них по максимуму. Зубами вгрызусь в крохотную возможность сделать любимого мужчину счастливым. И если до прошлой субботы я корила себя за подобные мысли, его жена развязала мне руки. Я дам ему все и больше, превзойду себя, я дам ему такое, чего он не получал прежде ни с одной из любовниц. Я смогу. Он будет поражен. У меня выбора другого нет. Егор не сможет забыть нашей с ним близости. Любо я стану его наркотиком, либо погибну. — На что ты готов сейчас ради меня? — шепчу Математику. В комнате полумрак, за окном поздняя ночь, атмосфера располагает к разговорам на личные темы. — На все, — отвечает, не задумываясь. Улыбается, подонок. Или подыгрывает, или правда так думает. Выгибаюсь в его руках, кладу его ладонь себе на грудь. Целую его в губы так, что он стонет. А потом он меня отталкивает, чмокает в лоб и строго обрубает дальнейшие попытки соблазнения: — Ты будешь моей женщиной после развода, — он предельно серьезен, я сама затаила дыхание. — Когда в ближайшее время тебя доведут до ненависти ко мне, ты вспомнишь эту ночь, мой отказ и засомневаешься — а может, в этом парне все же имеется нечто хорошее? — подмигивает. — Ты хотела гарантий? Вот тебе мои гарантии. Других у меня нет. Если бы мне было на тебя ровно, мы бы давно переспали. Терпи, Вероничка, — он снова улыбается, минута откровения закончилась. Я отворачиваюсь, а он обнимает со спины, прижимает к себе. Мои бедра плотно прижаты к его паху, его ладони на моей груди, пальцы касаются сосков, отчего я захлебываюсь в удовольствии. Он признается мне в любви. Улыбаюсь, как дурочка. Он мой. Мой. Родной, хороший, самый лучший. Я нужна ему просто спящей рядом. Ему нравится сама мысль, что я буду его женщиной. Наши чувства выдержат. Мы порушим нахрен статистику. Я не хуже его жены. Лучше. Пусть я буду спать с чужим мужчиной, но сделаю это по большой любви, а уж никак не назло кому бы то ни было, тем более — мужу. * * * Лошадка подо мной старенькая, усталая от жизни, взгляд у нее практически такой же флегматичный, как у Галины Егоровны. Всем своим видом животинка как бы говорит: «Чего? Да я скорее усну стоя, чем пущусь в галоп и сброшу тебя у обрыва. Дайте поесть». Идеально. Мне это подходит. Для верховой прогулки по местному природному заповеднику я выбрала самую безопасную на вид кобылу, как гарантию возвращения из экскурсии в целости и сохранности. В детстве папа водил меня на ипподром. Он и сейчас любит лошадей, частенько заглядывает на скачки, умеет неплохо держаться в седле. И пусть из-за страха высоты данный вид развлечений меня скорее отталкивал, чем привлекал, — помню, изо всех сил делала вид, что разделяю его увлечение, пытаясь понравиться. Потом привыкла. Несколько раз с удовольствием ездила верхом с подружками, но это было давно, лет десять назад. Уверенности, что я не забыла, как управлять лошадью, нет, поэтому мы с Маркизой и оказались в одной команде. Озерский, разумеется, верхом чувствует себя весьма уверенно, нетрудно догадаться почему. Когда-то в детстве он был в восторге от наших «Неуловимых мстителей», а хороший актер — универсальный актер. Вдруг бы решили запустить перезагрузку, а он не подходит для роли из- за отсутствия соответствующих навыков? Маленький Егорка Озерский учился всему, что могло пригодиться для роли. Его упорству стоило бы позавидовать. — А петь ты умеешь? — спрашиваю. — Что? А, нет, слуха нет, не получилось развить даже малейшие музыкальные способности. Но у меня неплохое чувство ритма. — Вальс? — А то, — наши лошадки шагают параллельно, проводник в нескольких метрах впереди, не мешает беседовать. Егор выглядит немного рассеянным, подозреваю, мыслями он на работе. — Ритм кроется повсюду, важно увидеть его, почувствовать, — он щелкает пальцами, затем еще раз и еще. — В жизни, работе, сексе. Когда его ловишь — все получается. — На свадьбе вы… танцевали вальс? — Танцевали, — отвечает он. Вот дура, сама спросила — сама расстроилась. — Хорошо получилось? — Хорошо. — Понятно. — Я не люблю танцевать, — говорит он мне примирительно. — Есть вещи, занятия которыми доставляет удовольствие, а есть те, которые выполняешь ради денег. Хорошо, что я вовремя ушел из актерского. Когда учился танцевать, я думал о деньгах и славе, а теперь, когда пишу тексты — получаю кайф. Это та работа, ради которой просыпаешься с радостью. Мне нравится сидеть часами, днями в одиночестве, а потом перечитывать написанное, а после видеть отзывы людей. Рейтинги. В этом я весь. Иногда мне кажется, если я перестану писать, меня разорвет изнутри. Красиво, да? Я моргаю, пытаясь переключиться на новую тему. Он не хочет говорить о творчестве, я понимаю почему — переживает из-за карьеры. Виды вокруг, действительно, завораживающие. Если в Москве все еще пахнет летом, здесь — немного севернее — давно царит теплая, золотая осень. Под ногами шуршит никем не потревоженная листва, воздух влажный, сладкий на языке. Дышишь свободно, полной грудью. От количества кислорода голова кружится, но это приятно, я сама словно становлюсь сильнее, насыщаюсь энергией, которой щедро делится дикая природа. Спокойствие, размеренность — иногда нужно оставлять шумный город ради нескольких часов единения с чем-то естественным и настоящим. Не хочется? Даю себе слово впредь заставлять себя. Мне нравится рассматривать листву причудливые толстые кроны деревьев и тяжелые, нависающие над головами их ветви, слушать пение птиц. Стыдно признаться, но я не узнаю голоса пернатых лесных жителей, приходится то и дело уточнять у мужчины-экскурсовода. А раньше ведь различала, мы с бабушкой часто ездили на дачу за город, ходили по грибы, искали ежиков. Тропа относительно легкая, мы выбрали средний маршрут, рассудив, что опасно начинать с чего-то трудного, да и нет подходящей спортивной одежды. Кто бы мог подумать, что, захотев всего лишь убить время, мы окажемся в сказке. Снова в будущем, где успела наступить глубокая осень. Движется наша троица в направлении небольшого озера, в которое впадает быстрая горная речка, прозрачная, как хрусталь. Каких-то три часа, включая небольшие перерывы, в седле, несколько мозолей на заднице и вот он — долгожданный привал. — Вау, — тянем с Егором хором, замерев на несколько секунд. На расстоянии в пару километров — никого. Ни души. Только горы, покрытые густым лесом, да вода, в которой отражается полуденное солнце, да так ярко, что глаза режет. Костер, сосиски, наскоро обмытые в речке овощи. Обожаю такую простую, натуральную романтику. Убедившись, что вокруг никого, Егор решает, что настало время искупаться. Голышом. — А что? Это полезно! — заявляет он, стягивая футболку, расстегивает ремень. — Здесь же купаются? — Озерский вопросительно глядит на экскурсовода, тот пожимает плечами и отвечает: «Вполне». Этому ненормальному большего и не нужно. Вниз опускаются брюки вместе с трусами — мы с гидом едва успеваем отвернуться. Проводник хохочет, я краснею.