— Да… и это меня, кстати, тревожит немного, — она смеется и легонько ударяет меня ладонью по плечу. — Остается самое паскудное — ждать. Сползаю чуть ниже и прижимаюсь лбом к ее груди, обнимаю одной рукой, закрываю глаза. Проходит целая вечность, прежде чем Вероника проводит ладонью по моей голове, пропуская волосы сквозь пальцы. Это невероятно приятно. Так медленно это делает, нерешительно. И процесс получается интимнее близости. Она так редко меня касается, что теперь по коже морозец пробегает. Когда-то я жалел Веронику за то, что ей приходится сталкиваться с моими проблемами, не беспокоясь, что однажды, если захочу эту женщину себе, мне самому придется разгребать ворох ее. Четверо жестоких мужчин в ее жизни и пятый я — поступивший немногим лучше. Ее бросали, оскорбляли, обманывали и даже пытались подложить под другого. А сейчас я жду, чтобы она дала мне второй шанс, поверив, что вдруг стал надежным. И все же она гладит меня. Медленно и нерешительно. А у меня дрожь по телу от удовольствия. Веду пальцами вдоль ее гибкого позвоночника, не желая как-то еще шевелиться. Я силком заставил ее быть здесь со мной, не дал права выбора. Понимаю, что принудил. Но, может, однажды ей тоже понравится? — Хорошо, да? — шепчу ей. — Ага, — отвечает мне. Рука останавливается, а затем Вероника возобновляет поглаживания. Ее пальцы касаются моего затылка, затем спины. — Отвязаться от тебя совершенно невозможно, Егор Озерский. Вероника не должна знать, что я отказался от карьеры ради нее. Ни в коем случае. Целую ее грудь сквозь ткань блузки. Она послушно расстегивает пуговки, давая мне доступ к телу, и откидывается на подушках. Быть с ней — мой выбор, и я справлюсь с последствиями сам. Это не те секреты, которыми стоит делиться с партнером. — Ты меня любишь? — спрашиваю серьезно, когда наши лица оказываются на одном уровне. За секунду до того, как войти в нее. — Любишь? — настаиваю, задыхаясь от кайфа, когда проникаю в нее. Она выгибается, но молчит. Это бесит. — Не слышу ответа, — рычу, отдавая себе отчет, что снова принуждаю ее, теперь — говорить то, чего мне хочется. — Люблю, — на выдохе. Может, если будет повторять часто, сама в это поверит? С Санни мы встретились в спортзале, и чувак сделал вид, будто меня не знает. Дуется, как баба. Принялся усиленно тягать штангу, весь такой занятой, спортивный, в своих мыслях. В воскресное утро практически никого в зале, корячится сам, подстраховать не просит. А еще спустя неделю, тоже в воскресенье, подходит в раздевалке и выдает, не глядя в глаза: — Почему ты не согласился на предложение отца? — А ты бы согласился? — натягиваю майку через голову. — А при чем тут я? — складывает руки на груди. — Поговорим позже, когда сделаешь над собой усилие и попытаешься вообразить себя на моем месте. На его лице отражается недоумение — видимо, работают изрядно покореженные во время тысячи ударов по башке извилины — после чего чувак передергивает плечами: — Нет, это другое. Ты ведь всегда знал, какая Ксюха. Но тем не менее решил связать с ней жизнь. Пялюсь на него исподлобья. Он продолжает: — Хорошо, согласен, это непросто, но тебя ведь никто не заставляет жить с ней. — Санни, ты либо принимаешь мою сторону, либо идешь лесом. — Что, вот так из-за бабы ты согласен бросить вызов нашей дружбе? Откажешься от помощи семье? Что она тебе дает такого особенного, а? Не помню, чтобы хоть раз, хотя бы одна телка имела для тебя такое значение. Гордость твою задели? Ты отомстить, что ли, хочешь? — Еще одна «телка» по отношению к ней, и писец тебе, брат, — сверлим друг друга глазами, после чего он делает какие-то выводы, смиряется, даже отступает на шаг назад. — Прошу прощения. Сударыня твоя. Ну, что ответишь? — Твоя сестра мне изменила. — А ты ей типа нет?! — Тут вопрос в том, кто первый начал. — Вот именно! С трудом верится, что не ты. Возможно, ее действия шли в ответ на твои. — Стоп. Понимаю, ты пытаешься выгородить сестру, я бы делал то же самое, но, Коля, кроме шуток: ты помнишь, как я к ней относился. Ты был рядом все эти годы. На твоих, бл*ть, глазах все происходило. Сядь и подумай, через что я прошел, прежде чем начал спать после нее с кем-то еще. Он отказывается думать. Хватается за идею «семьи», «братства», снова и снова повторяет, что у нас, оказывается, был клан, из которого я пытаюсь вырваться ради «сударыни». — Такой вот ценой? — он разводит руками. — Любой, бл'ть, ценой. Наверное, по-прежнему мне комфортно только дома у родителей. Здесь пахнет вкусной едой, вафлями, тепло, потому что работает электрическое отопление. А еще на полках так много всяких разных фотографий, будто мы в музее оказались. Бабушки, дедушки, мы с Регинкой всех возрастов. Целая жизнь расставлена по всей квартире, куда ни взглянешь — приятное воспоминание накатывает. Уезжать не хочется. А еще дома чувствуешь себя в безопасности, несмотря на то, что родители мои — пенсионеры, и если из нас кто и должен кого-то защищать, то уж точно я их, а не они меня. Но… дома все равно — нейтральные воды. Отец подавлен. Ему дали тайное задание — повлиять на меня, иначе в сериале, где он исполняет одну из главных ролей, перепишут сценарий и убьют именно его персонажа, а не коллегу, как планировалось изначально. В таких долгих проектах — на десять-пятнадцать сезонов — надо обязательно периодически кого-то из основных персонажей «грохать», чтобы взбодрить зрителя. А у нас как раз появился новый актер, который ну очень харизматичный, рвется в бой. Молодой, талантливый, и что тоже важно — лицо пока не успело осточертеть. За глаза его зовут «глотком свежего воздуха». Кстати, не за его глаза, а за глаза моего отца. Папа в ужасе от наступающей на пятки пенсии. — А когда ты познакомишь нас с Вероникой официально? Мы виделись на свадьбе Коли с Лесей, но я тогда не знала ничего, поэтому даже не рассмотрела ее как следует. Отметила только, что красивая высоконькая девушка, вот бы поговорить с ней, — спрашивает мама. Она пытается найти позитив в любой ситуации. Полагаю, мама надеялась, что сегодня мы приедем вместе, поэтому и вафли напекла к чаю. Она, конечно, любит, когда я навещаю их с отцом, но не настолько. Сама и слова не сказала, но эти вафли… Мне так жаль маму, потому что она больше всех из нас мечтает о малышах. Единственное, почему я расстроился из-за того, что не отец Платону, — это печаль моей мамы. Ведь пришлось немедленно сообщить ей: опасения подтвердились, ребенок не наш. Регина давно заявила, что с мужем они живут для себя, мода у них такая в Америке — не обременяться хлопотами. От меня же, сами понимаете, толку мало. А маме хочется понянчить внуков, она у меня такая… домашняя, хорошая. Из тех, кто стряпает печенье и позволяет разрисовывать стены фломастерами. Мама смотрит на меня своими добрыми глазами в ожидании ответа, что сказать — не знаю. Вероника отказалась ехать знакомиться, хотя предлагал несколько раз. А еще она попросила меня пока не сопровождать ее во время визитов к ее дяде и маме, пошутив, что я вечно что-то ляпну, и ей краснеть придется. — Скоро, мам. Вероника стесняется, ведь я все еще официально женат. Ее тяготит непонятный статус. Она скромная и серьезная девушка. — Кра-а-айне интересно посмотреть на эту девицу, — бурчит отец, прохаживаясь из комнаты в комнату. В этом с Санниковым-старшим они похожи — когда нервничают, не могут места себе найти. Мельтешат перед глазами, что раздражает невообразимо как! Во время одного из кризисов, когда судьба канала зависла на волоске, они столкнулись лбами в проходе, так носились. Шишки набили друг-другу — Степа уже отвез документы в суд, сказал, что при наличии теста на ДНК суд с девяностопроцентной вероятностью рассмотрит дело. Атам и познакомитесь. — Сгораю от нетерпения, — чавкающее ворчание откуда-то из кухни. Папа что-то снова ест, нарушая диету. У него же пару раз в сезон эротические сцены, обычно держит себя в форме. Не могу же я им сказать, что Вероника не хочет их видеть. Убеждаю себя, что она боится, стесняется. Это ведь очевидно. Но подобное пренебрежение, если уж совсем начистоту… обижает. Дошло до такого, что мне не хочется идти домой. Сижу весь вечер у родителей, якобы поддерживаю их морально, подбадриваю, а на самом же деле, как обычно — податься больше некуда. И самое неприятное, что мама, кажется, догадывается. Отец — нет, слишком погружен в безрадостные думы. А мама смотрит на меня с сочувствием и будто какой-то беспомощностью. И правда, помочь мне — больше не в ее полномочиях. С понедельника начинаю получать отказы от возможных работодателей. Даже «БК» ограничился стандартной формой, хотя буквально в прошлом месяце я бухал с ними на даче из одного графина. Позже, правда, их продюсер перезвонил с личного номера и намекнул, что расстраиваться не стоит, и они обязательно меня возьмут, как только пепел уляжется. Что ж, ждем. Пока что до пепла далеко, вовсю пылает костер, жжет неугодных. Происходящее вовсе не сюрприз, я думал, будет даже хуже. Ожидал, что Санни вознамерится набить мне физиономию, но тот пока держится в рамках — видимо, помня, что если бы не моя Регина из Самары, не быть ему сейчас в розовых пятнах от аллергии. Судя по «Инстаграму», у Ксюши все хорошо, малыш растет, сама она выглядит замечательно. Ее мама к ней переехала, вместе справляются на славу. А у меня столько свободного времени, что умом тронуться можно. Кое-какие деньги в наличии имеются, накопил, поэтому необходимости разгружать вагоны пока нет. Решаю заняться второй книгой. Как знать, может, однажды, спустя несколько десятилетий после смерти Санникова — да простят меня за такие мечты, зачеркнуто, шутки — мои тексты снова станут кому-то интересными. Вечером в спортзале — больше от скуки, чем от желания подраться — подхожу к Санни с предложением побороться на ринге. Он рявкает, что нет настроения, но через минуту сам окликает меня с той же просьбой. Видимо, дошло, что это последнее предложение с моей стороны. Испугался. Далее следует около получаса неплохой драки по правилам, после которой, как и планировалось, мозги встают на место. Санни под действием адреналина добреет, я тоже не прочь поговорить, поэтому соглашаюсь после тренировки выпить пива в баре неподалеку. — Как живешь? — спрашивает Коля после того, как мы устраиваемся за барной стойкой и отпиваем по глотку холодного пенного пива из английских пинт. — Да нормально, как и весь предыдущий год. — А, ну да. Черт, Озер, не могу поверить, что все это время ты лгал мне! И в голову не могло прийти, что у вас с Ксюхой такое творится. На вас равняться хотелось! — А какой был выход? — делаю огромный глоток. — Ну… я не знаю, рассказать раньше. — И что бы изменилось? — Вместе бы гадали на ромашке, твой детеныш или нет, — он рассмеялся. — Да это неважно. Санни, хватит уже наездов! Она находилась на грани аборт сделать, что мне было делать? Подтолкнуть ее к этому, развернув скандалище? Мужской поступок, ничего себе! — тем более, в то время у меня не было Вероники. И казалось, что у меня вообще никого нет и больше никогда не будет. Я зациклился на мысли помогать Ксюше, пусть даже между нами все кончено. — Понял, не бурчи. Принято. Ты это… держись. Я попробую поговорить с отцом, когда он перестанет рвать и метать, чтобы ослабил хватку. Пока только и делает, что висит на телефонах и орет, чтобы никто не посмел дать тебе работу. Даже учебные заведения обзванивает, чтобы не дай Боже не приглашали тебя почитать лекции. — Что, прям все? — Некоторые. Думаю, с остальными будет разговаривать по факту. Подтянул связи. — Всем этим почтенным людям делать больше нечего, кроме как на меня охоту устраивать. — Может, и нечего. Но он хочет на ком-то отыграться. А лучшей мишени, прости, перед глазами нет. Но это… если нужны будут деньги, ты обращайся. — Спасибо, буду иметь в виду. Его сотовый трезвонит. — А вот и Ксюха, жить долго будет. Слушаю, ведьма. Что?! В смысле — он опять тебя караулил?! — Санни соскакивает с места. — Что случилось? — поспешно расплатившись, я следую за ним к выходу. — Кто «он»? — Озер, стой. Тебя это не касается, — отмахивается. У меня же первая мысль — Тренер, потому что буквально на днях его отец мне звонил с просьбой сообщить, если Илья появится. Он вновь смылся из лечебки, и никто не знает, чем занимается и на какие деньги живет. — Ты скажешь, что случилось, или нет? — повышаю голос. — Ни-че-го, — говорит с напрягом. — Для тебя больше — ничего. Уходя — уходи. С того момента, как твой адвокат приволок документы в суд, проблемы нашей семьи — больше не твои проблемы. Не лицемерь, что тебе не плевать.