Она приказала себе отвернуться: ничего хорошего в этих ощущениях нет. Все её чувства давным-давно умерли. Однако же, бывало такое пару раз, когда в их с матерью потухшем очаге ни с того ни с сего вдруг разгоралось пламя, и Каролина это объясняла тем, что мол, наверное, сквозняком раздуло. Иве не хотелось проверять, бывают ли сквозняки в человеческих отношениях. Мэтт довольно быстро вошёл в воду, нырнул с головой, проплыл пару десятков метров, а когда остановился и оглянулся, Ивы на берегу не было. Рассудив, что, если идти вдоль берега в обратную сторону, рано или поздно можно набрести на знакомый по вчерашним посиделкам пляж, а от него сориентироваться, как пройти к вилле Амира, Ива вовсю шагала прочь. Знакомый пляж показался гораздо раньше, чем она рассчитывала, и Ива сообразила, какой гигантский крюк они с Мэттом дали, чтобы добраться до берега. Виды были красивыми, да, но… На одном из брошенных накануне шезлонгов сидела, скрючившись и обняв себя за ноги, София. Она была ненакрашена, и то ли по этой причине, то ли по какой-нибудь другой, вид у неё был очень уязвимый. Глаза были красными, словно бы она всю ночь проплакала. У Ивы сжалось сердце: София очень страдает. На мгновение замешкавшись, Ива решила подойти – им давно пора поговорить. Пусть по душам уже никогда не получится, но разговор нужен, как ни крути. Присев на краешек стоящего рядом шезлонга, Ива собралась с духом и сказала: – Привет. София не ответила, только покосилась в её сторону. Вблизи её лицо было… странным. Ива вдруг поняла, что впервые видит Софию так близко и без косметики: скулы у неё какие-то слишком высокие, а подбородок узкий, губы раза в два больше, чем были когда-то в школе, брови шире, а ресницы длиннее. Объективно, если бы Иве довелось повстречать вот такую Софию где-нибудь в магазине полгода назад, она бы её не узнала. «Искусственная красота», – пришло Иве на ум. А зачем? София ведь всегда была необыкновенно красивой. Горе как-то совсем не шло этой искусственной красоте, казалось инородным, словно вползло в эту историю случайно из какой-нибудь другой. – Что тебе надо? – грубо спросила София. – Поговорить. – О чём? – София, – Иве стоило немалых усилий, не теряя самообладания, произнести то, что давно уже нужно было сказать. – Мне очень жаль, что так… вышло. Если бы я только могла вернуться или отмотать этот кусок жизни назад, я бы не задумываясь, помогла твоему сыну. – И оставила бы Мэтта умирать? – вскинула бровь София. – Я бы постаралась… Ива хотела сказать «помочь им обоим», но София задавала вопросы не для того, чтобы получить на них жалкие Ивины потуги, все ответы у неё уже были: – Перед кем бы тогда крутила хвостом? – Я не кручу ни перед кем хвостом! – едва сдержав возмущение, ответила Ива. – Не рассказывай. А что же ты тогда здесь делаешь? – Здесь? – не сразу поняла Ива вопрос. – Да, здесь! В доме моего мужа. – Я… – Лезешь к нему в постель – вот, что ты делаешь. – Во-первых, всем известно, что вы расстались. Точнее, что ты от него ушла. Во-вторых, я даже не знала, что это его дом! Я… да и не только я, все неправильно поняли Амира и думали, что едут к нему, а не к Мэтту. – Кому ты будешь врать? На суде ловко он тебя отмазал, но я-то знаю, ещё со школы по нему бредишь… – Вовсе нет! – А это тогда что? София ткнула в Иву экраном своего телефона: на нём была открыта публикация в социальной сети, и на фото Ива обнаружила себя и Мэтта. Они смотрели друг на друга, и выглядело это так, словно между ними и впрямь что-то есть, какое-то неимоверно зашкаливающее притяжение. Иве сразу вспомнились слова Мак: «Вы так смотрели друг на друга!». – Это случайное фото, – спокойно пояснила Ива. – Послушай, Ива, что я тебе скажу. Да, мы пережили страшное горе, и нас раскидало в разные стороны. И да, сейчас подходящий момент, чтобы влезть в чужие отношения, но у тебя ничего не выйдет. Нам сложно, но у нас есть любовь, и мы всё исправим, потому что любим друг друга, всегда любили, ещё со школы, а любовь всё может вылечить, всё поможет преодолеть. Это мой муж, мой дом, моя семья, и я не позволю тебе в неё лезть! – И в мыслях не было. – Мы не предохраняемся сознательно, а это кое-что да значит. Он хочет ещё от меня детей. И они будут, уж поверь. Ива сжалась так, словно в неё разом воткнули пару миллионов иголок. – Я и не сомневаюсь. От души желаю вам счастья и скорой беременности. – Это лишнее. От Мэтта я беременею с первого раза. Так бывает, когда мужчина любит тебя и хочет. И не нужно за ним бегать: всё получится само собой. – Я очень за вас рада, – сухо сказала Ива и поднялась. Её захлёстывали эмоции, и она не обратила внимания, как глаза Софии мельком посмотрели куда-то за её спину. – А разве ты не призналась на суде, что была в него влюблена в школе? – неожиданно мягким голосом спросила София. Но даже это Иву не насторожило. – В школе он был моим другом, и да, такой был возраст, неудивительно, что в голове крутилась романтика. Я этого не стыжусь. Но с тех пор много времени прошло: сейчас Мэтт мне абсолютно неинтересен. – Тем более, что вокруг полно других куда более интересных мужчин… – Вот именно! – Амир, например… Иву словно по голове ударили. Она обернулась и увидела стоящего прямо за её спиной Мэтта. Его футболка была влажной – видно, натянул на мокрое тело, не дожидаясь, пока обсохнет – так торопился. На лице его была то ли злость, то ли боль, то ли раздражение, понять было сложно, но Ива и не пыталась. Мэтт когда-то ей сказал, что ничего не должен, вот и она теперь подумала, что ничего ему не должна и ничего такого не сказала, что было бы неправдой или могло бы его обидеть. Мэтт шагнул к Софии и буквально швырнул на её шезлонг коробку с оставшимися круассанами. – Что это, милый? – ласково спросила та. – Завтрак в постель, – грубо бросил он и направился к своему дому. Глава 23. Божественное Мэтту было физически плохо. Его ноги, словно бы и не его вовсе, а какого-нибудь робота, вышагивали ровные поспешные шаги по песку, а сам он провалился в яму отчаяния, из которой, казалось, нет выхода. Вначале Ива сбежала от него, словно он какой-нибудь мальчишка, чтобы гоняться за ней, потом София, которой он всё сказал уже раз тридцать и последний из них – вот только позавчера у него в кабинете. Они уже давно решили, что обойдутся без суда, хотя письменного договора у них нет, он купит Софии квартиру в Ванкувере, а пока она может пользоваться домом в Сабаделе под Барселоной. Он также будет ей оказывать финансовую поддержку в течение двух лет, пока она не встанет на ноги и не найдёт работу. На этом всё. Тогда какого чёрта она не валит вместе со своими подружками обратно в Сабадель? Там дом с бассейном и рукой подать до ночной клубной жизни в Барсе – всё, как она любит. Он бы ей живенько помог, но, во-первых, психотерапевт настоятельно рекомендовал быть с Софией поделикатней в виду последних событий, а во-вторых, элементарно стыдно перед друзьями. Его и от прошлой сцены бросало то в пот, то в тошноту. А перед Ивой… так и вообще, кажется, уже ниже некуда падать. Неудивительно, что он ей больше не интересен. Мэтт машинально прижал руку к груди, к тому месту, где у него была рана – ему показалось, она снова воспалилась. Он услышал больше, чем могла бы предположить даже София. Просто ветер был в его сторону. И что теперь? Как это должно выглядеть: он подходит к Иве и объявляет, что не спит не только с Софией, а вообще ни с кем вот уже полгода, потому что сохнет, как подросток, по Иве? Ну бред же. А не сказать – тоже глупо получается. Ива и без того какая-то непробиваемая в плане зарождения или воскрешения чувств к нему, а теперь, после того, что наплела ей София, и вовсе в его сторону не взглянет. Однако невзирая на все сомнения и маяту, Мэтт поступил так, как учила его когда-то мать: он ещё раз вспомнил о том, чего на самом деле хочет, и направил себя прямиком к цели, не отвлекаясь ни на что, в том числе и на препятствия. The Flabbies – Under the sun Ещё до приезда Ивы, зная, какая она любознательная, он запланировал обширную туристическую программу. На этот раз не только Мак, но и Бен с Мединой изъявили желание ехать в его кабриолете. У Ивы с Луной такого желания не возникло, чему Мэтт даже не удивился, однако в последний момент Луна, как-то странно взглянув на Мэтта, поджала губы и тоже уселась в его машину. – Надеюсь, у меня не сдует голову от твоей езды? – проворчала она. Мэтт не заметил ни её наглости, ни хамства: он аж испариной покрылся от понимания, что Ива и Амир окажутся в машине наедине. Пусть и только на время езды до старинного города Ператаллада, но даже это – плохо. Очень плохо. Хоть бы София со своими подружками к ним подсела, но нет же, той, как назло, захотелось ехать на своей машине. Старинный каменный город с узенькими улочками, заставленными цветочными горшками, понравился всем, особенно маленький ресторанчик у входа, где удалось вкусно и сытно поесть. Ива, то и дело, фотографировала причудливые кованные двери, маленькие балкончики, башенки, часовню со всех ракурсов, а потом и виды на крошечный город с этой самой часовни. Мэтт немного успокоился: Иве хорошо, и она обязательно оттает. У него ещё весь мир в запасе, чтобы радовать и радовать её, не останавливаясь. Дальше по маршруту следовала крепость Тосса-де-Мар, но по пути было решено заехать в старинную церковь, где ко времени их прибытия должна была начаться праздничная служба. Ива рассматривала лики святых, изображённых на фресках высоких сводов и витражах узких окон, и вдруг осознала, что все они – мужчины. А среди них лишь одна женщина – Мария, матерь божья. Она закрыла глаза и позволила высоким «ааа» и низким «ооо» грегорианских католических песнопений качать себя на волнах познания. Нигде ещё она так не жила в моменте, как в этом божьем храме. Ей вдруг стало совершенно очевидно, что мир невозможен без мужчин. Дети рождаются от них, а не от святого духа. И медицина тут ни при чём: Ива не может забеременеть, потому что ей нужна энергия, мужское начало. Анонимное семя не приживается в ней потому, что её тело и подсознание упорно ждут мужчину.