Ива открыла глаза и, не задумываясь, машинально отыскала среди сотен голов и лиц то единственное, на которое могла бы смотреть вечно, как на огонь и воду. Каштановые пряди выгорели на солнце и казались золотом в волнах тёмного средиземного моря. Загорелая кожа свидетельствовала о том, что он родом отсюда, из этих земель, из самого сердца европейской цивилизации. Куда бы ни затащили предки его гены, его родина тут, на этой земле. Он часть фресок, витражей и латыни, каменных ступеней и веков, истончивших их, изъевших временем и историей. В его крови инквизиция, крестовые походы, но и в них же Леонардо да Винчи, Микеланджело, Караваджо, Рафаэль и Боттичелли. Он рождён прекрасным и жестоким, как и его предки. А его семя продолжит его род здоровым потомством. Мэтт резко обернулся, словно почувствовав на себе взгляд, но Ива успела закрыть глаза: Господи, я прошу у тебя только одного: дай мне ребёночка. Я никогда и ни о чём не стану тебя просить, только о его здоровье и благополучии. Ива протянула руку и осторожно коснулась запястья Амира. – Давай уйдём? – едва слышно предложила она. Амир услышал. Он замешкался, но только на пару мгновений. – Давай. Сердце его билось ускоренно, и ему даже показалось, будто оно вторит ритму церковного пения. Амир был мусульманином, и католическая церковь являлась для него не более чем туристическим развлечением, но хоть сам бы он этого никогда и не признал, мысли у него здесь возникли далеко не поверхностные. Слушая высокие изящные голоса канторов, он размышлял о том, что важнее: мужская дружба или влечение к женщине, имеющее все шансы перерасти в любовь на всю жизнь. Human Touch – Promise Not To Fall Мэтт заехал на заправку. Счётчик горючего показывал, что если ему не пополнить бак, то до Тосса-де-Мар он не доберётся. Скрипя зубами, он подрулил к автомату. Мэтт делал всё так быстро, как ещё никогда в жизни. Чем дольше он здесь задержится, тем дольше Ива и Амир будут наедине. Когда Бен, застрявший в заправочным магазине, наконец, вернулся, Мэтт прошипел: – Тебя чего там, в унитаз засосало? – Да конфет просто Пыжику взял… А тебя какая муха укусила? Мэтт подумал, что Бен всегда такой классный, порой бывает настоящим тормозом. Он разогнался так, что даже Медина возмутилась: – Эй, полегче, парень! У меня трое детей, забыл? Я и сама пожить ещё хочу! Надо было с Амиром ехать… Но спешить, как оказалось, было некуда: машина Амира стояла у обочины, за которой простирался склон, весь усеянный голубыми цветами. У Ивы в руках уже собрался внушительный букет, она то нюхала его, то кружилась, вытянув свободную руку в сторону, а Амир довольно улыбался и фотографировал её. Издалека Мэтту не было видно, чей это телефон, его или её. – Ого! Я и не думала, что Ива может так соблазнять… – выдала Медина. – В тихом омуте, как говорится. Прям классика. – Ива, если захочет, любому вскружит голову. Просто до сих пор она никого не хотела, – жёстко ответила ей Луна. Мэтт почувствовала вкус крови во рту. Он не заметил, как прикусил зубами щеку. Теперь ему приходилось глотать кровь, потому что, во-первых, сплевывать её было некуда, а во-вторых, в машине было слишком много свидетелей. Будь это кто-нибудь другой, да кто угодно – София или любая другая из его бывших, он бы даже не напрягся, просто игнорировал бы подобные провокации, поскольку знал бы наверняка: их единственная цель – только привлечь его внимание. Но Ива никогда не играла в игры. Не важно, неслась ли она на всех парах или ползла на четвереньках, Ива всегда двигалась к своей цели по прямой. Если она смотрела в сторону Амира, это означало только одно: он ей нравится, и она выбирает его, а не Мэтта. Девушки, конечно, не всегда выбирали Мэтта – такое ему было знакомо, хоть и случалось редко, но вот что оказалось для него совершенно новым, невиданным и никогда прежде не испытанным – это степень боли, с которой его теперь скрутило. От постоянного желания прикоснуться к Иве его едва ли не трясло, а от невозможности это сделать было больно физически. Когда же он видел, с каким интересом Ива смотрит на Амира, совершенно искренне не замечая его самого, ему казалось, страшная рана в его груди не только снова отрылась, но и расползалась вширь, захватывая всё новые и новые территории, поглощая его органы, сжигая его кожу и мышцы. Мэтт словно был глубоко и неизлечимо болен. Физически и ментально. Вся женская составляющая его пассажиров высыпала на усеянное голубыми цветами поле, посчитав Ивину идею здесь фотографироваться едва ли не гениальной. Мэтт же, хорошенько сплюнув мерзкую от вкуса крови слюну, направился к Амиру, заставил его передать обязанности фотографа Луне и отвёл в сторону. – Какого чёрта? – прошипел он. – Мэтт, она человек и имеет право выбора. – Мы оба знаем, кого она выберет. И не потому что ты лучше, или нравишься ей больше, или её больше к тебе влечёт. Она выберет тебя потому, что я вёл себя, как урод. – Может, в таком случае, и не нужно ничего начинать? Я имею ввиду, тебе с ней. Разве мало женщин вокруг? Сойдись с кем-то, с кем не вёл себя, как урод. – Я люблю её. – Мэтт, мне она тоже нравится. – Мне она не «нравится». Я люблю её! Люблю! – От «нравится» до «люблю», Мэтт, один шаг. Только сделать его нужно вовремя и в правильном направлении. Дай мне неделю, и я буду «по уши». – Не дам. А ведь Мэтт заметил ещё тогда, семь лет назад, что Ива понравилась Амиру. Он не был близко знаком с дальним родственником Медины, но среди его приятелей было достаточно восточных мужчин, чтобы понимать: если бы Амир выяснил – да не важно каким способом, хоть так же «случайно», как организовала ему мать – что Ива невинна, вот уже семь лет, как Ива и Амир были бы женаты, и у плодовитой Ивы наверняка к этому времени родилась бы куча детей. И Мэтт знал наверняка: они были бы счастливы. Амир никогда не взял бы другую жену. Всё было бы именно так, поскольку то, что когда-то было для Мэтта недостатком, для восточного мужчины является чуть ли не главным достоинством женщины – чистота. Они ценят её, а не модельную худобу, и такая женщина нужна была бы Амиру не на одну ночь, а на всю жизнь – дарить жизнь его детям и любовь ему самому. Эта мысль пришла Мэтту в голову не впервые. Она промелькнула за секунду до того, как он попросил Амира, имени которого ещё даже не знал, ударить его. А теперь он чувствовал себя гадко и был совершенно дезориентирован. Ива была нужна ему так сильно, что он ни о чём другом думать не мог, но в то же время понимал: возможно, это он – третий. Это было зверски, невыносимо, ни с чем не сравнимо больно. Так больно, что Мэтт вдруг почувствовал, что ему трудно дышать. А Ива… У Ивы не шло из головы признание Мэтта о том, что его «поставили перед фактом». Она не собиралась никого ставить перед фактом, она со всем разберётся сама, но ей нужна небольшая мужская помощь в том, с чем не в состоянии справиться медицинские методы. Нравственную дилемму «говорить-не говорить» она решит потом. И если в схватке с совестью победит «говорить», мужчина обязательно поймёт, что был её единственным шансом. Ива уже давно научилась жить категориями. В её голове всё было как в бухгалтерии или как в аптеке: строго разложено по ящичкам, папочкам, полочкам. Амира она положила в ящичек «зачать ребёнка». А Мэтт покоился не в ящичке, его отправили в мусорную корзину. Это была такая корзина, которую давно уже нужно вынести на помойку, но всё никак руки не дойдут. Глава 24. Змея – А-а-а! – истошный вопль внезапно пронзил деревенский воздух и покатился эхом по холмам и скалистым выступам над побережьем. – Что ещё… за чёрт! – недовольно выругался Амир. Мэтт лихорадочно искал глазами Иву: она и Бен со всех ног неслись к Медине, согнувшейся в странной позе над своей ногой. Завидев их, Медина вытянула руку и прокричала не менее истошно, чем прежде: – Осторожно! Змея! Тут Змея! Змея-а-а! Мэтт сорвался с места. В его воображении анаконда, не меньше, уже впивала свои ядовитые зубы (пусть они и не ядовитые вовсе) в Ивину хрупкую лодыжку. Сердце у него не билось, а словно бы ухало с высоты. Однако Ива была не только целой и невредимой, но и уже осматривала ранение всхлипывающей скорее от страха, нежели от боли, Медины. На ноге той виднелись четыре крохотные красные точки. – Делай глубокие вдохи и старайся успокоиться. Скорее всего, это неядовитая змея, но на всякий случай нужно отсосать яд. Хочешь, чтобы я это сделала прямо сейчас? Медина утвердительно закивала, не забывая глубоко дышать, как учила её Ива. Едва только Ива присела на корточки, Мэтт резко оттолкнул её в сторону. Отсосать яд? Ерунда, он с этим легко справится. – Это можно делать только если во рту нет никаких ран! – предупредила Ива. Бен, в свою очередь, попытался оттолкнуть Мэтта со словами: – Медина – моя жена, Мэтт! Но Мэтта было проще убить, чем сдвинуть с места. У него мелькнула мысль, что, если змея ядовита и ему будет суждено умереть от яда – это даже к лучшему. – У тебя трое детей, а у меня никого, – привёл он неоспоримый и самый тяжеловесный довод. – Сейчас нет, а потом будут… Последнюю фразу произнесла Ива, но её никто не услышал. А если и услышал, то сделал вид, что не услышал. Покончив с процедурой отсасывания яда, Мэтт схватил Медину на руки и энергично зашагал в сторону парковки. Вслед ему понеслись окрики: – Мэтт, дай я! Это моя жена! – Мэтт, ты же после аварии! – Мэтт, я могу ходить! Отпусти! Так будет быстрее! – верещала сама Медина.