— Я не умею ничего особо сложного. Дыша запахом его кожи, мучаюсь в течение тридцати секунд, которые отбивают ровные удары его сердца. — Если я попрошу, ты сразу меня развяжешь? — Сразу. Если нужно, разрежу веревки ножницами. Черт… Глава 27 Маша — Ты сразу остановишься, если я попрошу? Высыпая на кровать содержимое квадратного розового пакета, Кирилл отзывается: — Ты задаешь один и тот же вопрос в разных формулировках. Да, я сразу остановлюсь. Гарантирую. Я знаю, что веду себя как ненормальная заезженная пластинка, даже несмотря на то, что сказала “да”, но мне страшно, и я сама не могу понять, чего боюсь. Беспомощности, того, что в моей голове перещелкнет, или еще какого-нибудь дерьма. На кровати лежат странные изогнутые ножницы и три мотка красных нейлоновых веревок. Где Кирилл раздобыл пакет и его содержимое догадаться нетрудно — в магазине для взрослых, и, подняв глаза, спрашиваю: — Когда ты это купил? — Примерно час назад. — Здесь, в городе? — Да, — он берет одну веревку и делает на ее конце простую петлю. Его пальцы работают без суеты и спешки, но все равно это выглядит так, будто он восстанавливает себе память: щупает узел, затягивает его сильнее и снова щупает. Когда смотрит на меня, не могу оторвать глаз от заостренных черт его лица, но на моем, судя по всему, все мои эмоции мигают и светятся, потому что Кирилл бросает веревку на кровать и разворачивается, делая ко мне шаг. Протягивает руку и пропускает через пальцы прядь моих волос. Мягко и неторопливо. Это должно успокаивать, но меня возбуждает, ведь он смотрит в мое лицо и говорит: — Я ничем, кроме рук и рта, до тебя не дотронусь. — Даже если я попрошу? — Если попросишь, я просто сдохну от радости. По спине бежит легкая рябь мурашек. Меня на клеточном уровне волнует то, что он выстроил между нами эту систему взаимоотношений, где я говорю “да” или “нет”, а он… подчиняется. Это мучительно волнующе и возбуждающе — “владеть” им таким образом, даже будучи связанной… Это та острота, про которую он говорил? Те самые яркие эмоции? — Что… я должна делать? — спрашиваю нерешительно. — Если хочешь в туалет, то иди сейчас, — кивает подбородком на дверь. — Не хочу. — Одежду нужно снять. — Всю? — смотрю на себя вниз. — И чулки? — Я бы предпочел, чтобы ты сняла все. Когда веревка прилегает к коже или… узлы давят — в этом есть свой кайф. — Ладно… Червь неуверенности снова шевелится внутри. Я не хочу его разочаровывать. Ему есть, с чем сравнивать, и я уверена, любое сравнение не в мою пользу. Если до этого я не боялась демонстрировать свои эмоции, то эту предпочитаю спрятать. Опускаю лицо и начинаю расстегивать пуговицы на рубашке. Я еще ни разу не щеголяла перед ним голой, и это тоже волнует, хотя не думаю, что удивлю его своим третьим размером или еще чем-нибудь. — Нам нужно стоп-слово, — Кирилл легкими толчками разгоняет мои пальцы и заменяет их своими: расстегивает верхнюю пуговицу, за ней вторую. — Может просто “стоп”? — спрашиваю, не в состоянии сконцентрироваться. Он близко, его голый торс нависает надо мной, а голос тихий и бархатный, потому что слегка хрипит. — Нет… — бормочет, продолжая сосредоточенно расстегивать пуговицы. — Нужно такое, которое я не спутаю с твоими случайными реакциями. — Ладно… тогда… Корица. — Отлично… Разведя полы рубашки, смотрит вниз, заставляя мой живот изнутри дрожать. Грудь ноет под его взглядом, я хочу, чтобы он дотронулся, но он только смотрит, спрашивая: — Точно не холодно? — Это не от холода, — смотрю на Кирилла исподлобья. Мои соски снова напряглись до состояния онемения, и я делаю быстрый вдох, когда он проводит по моей груди костяшками пальцев, задевая адски чувствительный сосок и наблюдая за моим лицом. — Ты бы… разрешил мне связать себя? — выдыхаю вместе с воздухом. — Нет. Его ответ звучит как жирная точка. Потянув за рукава рубашки, стаскивает ее с моих плеч, поглядывая на мое лицо. — Ты мне не доверяешь? Но просишь довериться тебе… — Ты слишком неопытная, чтобы я мог разрешить тебе себя связать. — То есть, дело в технике? — Опускаю глаза вслед за ним, когда садится на корточки у моих ног и упирается в пол коленями. — Скорее, в правилах. Обхватив пальцами лодыжку, ставит мою стопу себе на бедро, и бережно стягивает с меня чулок. Кладу руки ему на плечи, и мне кажется, будто ощущение от соприкосновения с его кожей не сравнится ни с какими узлами и веревками. — А кому-то другому? — продолжаю допытываться. — Кому-то опытному. Отбросив чулок в сторону, смотрит на меня снизу вверх, проговаривая: — Никому. — Потому, что тебе нравится доминировать? — Потому, что нет. Без объяснения причин. Я не играю в эту игру. Еще вопросы? — выгибает брови. — Ты просто никому не доверяешь, — констатирую тихо. — Не хочешь быть от кого-то зависимым. Ты сам хоть когда-нибудь расслабляешься? На его лбу появляется крошечная складка, которую мне дико хочется разгладить. В моих глазах даже эта морщинка не делает его старше, с тех пор, как научилась видеть в нем мальчишку, уже не в состоянии смотреть на него, как на пугающую неизвестность. Оставив мои слова без ответа, он переводит глаза на мою вторую ногу и ведет ладонью вниз от бедра до колена, а потом дальше, до лодыжки, этим захватом очертив контуры голени. — Я боюсь выглядеть глупо, — сознаюсь наконец-то. — Это не глупо, это красиво. Если ты не эстет, лучше вообще с Шибари не связываться. — Шибари? — повторяю новое для себя слово. — Так называется это искусство. — Ясно… — Просто расслабься, — принимается он за второй чулок. — Пока не получается.