Но оставалась еще одна проблема: для конкурса требовалась подпись учителя, выступившего в качестве научного консультанта, а Моригути уже сказала мне все, что думала о моем кошельке. Она удивилась, когда я пришел к ней за подписью, но я основательно подготовился: – Я сделал его из чистейших побуждений. Я знаю, вы считаете мое изобретение слишком опасным, но давайте оставим решение за специалистами в жюри. В конце концов она все подписала. Все прошло по плану. На летних каникулах «Противокражный кошелек» отправили на научный конкурс изобретений, где он заслужил особую награду, заняв почетное третье место. Сперва я был немного разочарован, но третье место было мне на руку: судьи комментировали изобретения победителей по одному, и мне достался не кто иной, как профессор Сэгути. – Сюя Ватанабэ, ты – большой молодец! Не думаю, что я смог бы изобрести нечто подобное. Я прочел твою презентацию – ты применил технологии, которым не учат в средней школе. Тебе, наверное, помогал учитель? – Нет, моя мать, – ответил я. – Твоя мама?.. Она прекрасно тебя воспитала. Не терпится узнать, чем ты удивишь нас в будущем… Уж постарайся! Профессор назвал меня по имени и фамилии, а значит, точно понимал, кто моя мать. Я надеялся, что он расскажет ей о сегодняшнем конкурсе или хотя бы оставит брошюру с именами победителей там, где она сможет ее увидеть. После встречи с жюри у победителей взяли интервью для местной газеты. Мама вряд ли читает местные издания, переехав в Токио, но, возможно, услышав о награждении от профессора Сэгути, она найдет статью в интернете и прочтет ее. Я надеялся на это. Однако прямо в день выхода моего интервью какая-то девчонка в никому не известном городке совершила преступление. Все в Японии услышали о «деле Лунатички». Ученица седьмого класса добавила разные химикаты в еду членам своей семьи, а потом описала эффекты в своем блоге. Даже я был немного впечатлен – время от времени этим идиотам удается придумать что-то интересное. До конца летних каникул мама так и не связалась со мной. Она не знала номер моего мобильного, поэтому я целыми днями слонялся по магазину, подбегая к стационарному телефону каждый раз, когда он звонил. Миюки-сан, привыкшая, что я провожу все свободное время в «Лаборатории», была явно недовольна моим постоянным присутствием. Я постоянно проверял электронную почту на компьютере у кассы и при малейшем шуме выбегал наружу к почтовому ящику. По телевизору который день подряд крутили сюжеты о «деле Лунатички». Обстановка в семье, поведение в школе, оценки и успеваемость, хобби, любимые книги и фильмы… Стоило включить телевизор, как на экране мелькали все новые детали ее дурацкой жизни. Узнала ли мама о моей победе на конкурсе, несмотря на эти новости? Я часто представлял, как она говорит с профессором Сэгути за кофе в кафетерии университета. «На конкурсе был талантливый мальчик. Кажется, Сюя Ватанабэ. У него было интересное изобретение…» Как глупо! С чего вдруг им вообще говорить обо мне? Они, наверное, обсуждают «дело Лунатички». Чем больше информации о жизни этой девчонки я узнавал, тем чаще замечал, как внутри меня лопаются хрупкие мыльные пузыри. Я изобрел отличную вещь и попал в газеты, но моя мама не узнает об этом. Возможно, просто возможно, если я совершу преступление, моя мама наконец вернется за мной… Такими были мое «детство», «психологические травмы» и мой «мотив» – по крайней мере, мотив моего первого преступления. * * * Преступления принимают всевозможные формы. Ограбления, поджоги, насилие… Но проделки школьника приведут только к тому, что учителя или полицейские прочитают ему скучные нотации, обвиняя во всем его родителей. В чем смысл приплетать отца или Миюки-сан? Я больше всего на свете ненавижу бессмысленные вещи. Если и совершать какое-то преступление, то это должен быть серьезный проступок, о котором еще долго будут говорить все вокруг. Остается только убийство. Я могу взять кухонный нож и бегать по улице, размахивая им и крича, как сумасшедший, а потом пырну им продавщицу из овощной лавки… Я точно смогу привлечь к себе внимание, но в конце концов все начнут винить отца и Миюки за плохое воспитание. Неужели газеты будут писать о влиянии этих идиотов на становление моей личности? Что может быть унизительнее, чем слушать, как мой отец рассказывает на всю страну о том, что был вынужден отселить меня в отдельный дом? Нет, они должны обвинить во всем мать. Только так я мог быть уверен, что она придет за мной. Совершив свое преступление, я должен сделать так, чтобы все вокруг обратили свое внимание на нее. Что у нас было общего? Конечно же, наша гениальность. Мое преступление должно отражать мой ум и таланты, унаследованные от матери… Выходит, я просто обязан использовать свое собственное изобретение! Изобрести что-то новое или поискать среди того, что уже есть? «Противокражный кошелек»! Профессор Сэгути уже привлек к нему достаточно внимания. – Тебе помогал учитель? – спросил он тогда. – Нет, моя мать. После того как кого-то убивают, все неизменно интересуются орудием убийства. Ножи и биты – это скучно. Даже цианистый калий, которым пользовалась Лунатичка, можно заказать в интернете или выкрасть из школьной лаборатории. Другими словами, в подобных преступлениях нет ничего, что демонстрировало бы изобретательность убийцы. Но что они скажут, узнав, что я, ученик средней школы, сам изобрел орудие убийства? К тому же его отметили на конкурсе научных изобретений. Журналисты поднимут шумиху, когда разнюхают об этом. Судьям конкурса придется давать комментарии; Сэгути, наверное, упомянет о том, что мне помогала мать. Даже если этого не произойдет, мой отец наверняка расскажет о пагубном влиянии матери, чтобы отвлечь внимание от себя и своего дурацкого магазина. В конце концов, я сам укажу на нее. Расскажу о том, что вместо детских сказок о Момотаро[44] в детстве моя мать рассказывала мне об электронике, технике и великих изобретателях. Представляю, какую реакцию вызовут мои откровения! Что скажет на это моя мать? Должно быть, заключит меня в объятия и извинится за все, что я пережил… Определившись с орудием убийства, я начал искать жертву. У школьника в небольшом городишке мало вариантов: моя жизнь ограничивалась домом, школой и моей «Лабораторией». Если убийство произойдет у нас дома, то подозрения падут в первую очередь на отца, даже если кто-то найдет мое изобретение. Рядом со старым домом у реки никто больше не жил. Дети больше не приходили на берег играть, это было небезопасно, и мне не удалось бы провернуть все так аккуратно, как мне бы хотелось. Оставалась школа. Убийства в школах всегда широко освещаются в прессе! Кого мне убить? По правде говоря, мне было абсолютно все равно. Меня не интересовали идиоты-одноклассники: я не знал имен половины из них. Не думаю, что была большая разница между убийством ученика или учителя. Ученик средней школы убил учителя! Ученик средней школы убил одноклассника! И то и другое звучало неплохо… но как-то скучно. Я задумался, что может заставить обычного человека совершить убийство? И тут же вспомнил мальчишку, сидевшего за соседней партой, который на уроке писал в тетради «умри». Он выглядел таким жалким, что мне хотелось нагнуться к нему и объяснить, что смерти здесь заслуживает именно такой неудачник, как он. Может, стоит выбрать жертвой его? Но была еще одна причина, по которой я решил заговорить с ним: я отчаянно нуждался в свидетеле. Что хорошего в убийстве, если никто не сможет подтвердить, что его совершил именно я? Глупо сразу признаваться во всем самому. Мне нужен был человек, которого я посвящу в свой план, чтобы он затем рассказал обо всем полиции и прессе. Не всякий подошел бы на эту роль. Я не мог выбрать человека с развитыми моральными принципами. Нужно было избежать любых случайных утечек информации, пока план не будет приведен в действие. И, конечно, мне нужен был кто-то, кому не противна сама идея убийства. К тому же я должен был избегать тех, кто считал себя счастливее меня. Такие очень любят копаться в других и давать советы. «Зачем тебе убивать кого-то? Ты, наверное, несчастен. Расскажи мне, что случилось!» Все эти разговоры – глупая уловка, чтобы самим почувствовать себя лучше на фоне других. К счастью, я с легкостью отбросил неподходящие кандидатуры. Мне хватило недели, чтобы понаблюдать за одноклассниками и понять, кто есть кто. Я сразу вычеркнул полных идиотов и тех, кто любит погреться в лучах чужой славы. Были среди них дураки, что просили меня убрать пиксели со взрослых видео, а потом говорили всем, что могут сделать это сами. Или те, кто считали себя настоящими плохишами, хотя худшее, что они делали, это смотрели на фотографии мертвых животных на моем сайте. Я не мог позволить свидетелю заявить, что он был моим сообщником. Самым подходящим из этих идиотов оказался один, не способный открыто выразить свое недовольство жизнью. Этим идиотом был Наоки Ситамура. * * * В начале февраля мне удалось усилить напряжение в «Противокражном кошельке». Пришло время привести мой план в действие. До этого я ни разу не говорил с Ситамурой, но стоило мне похлопать его по плечу и немного похвалить, как он тут же ко мне проникся. Проще простого. К тому же я упомянул видео для взрослых, и он заинтересовался. Однако почти сразу же пожалел о том, что выбрал его свидетелем. Я был разочарован, узнав, что у него нет на примете тех, кому он желал бы смерти. Ситамура просто был недоволен жизнью, а его словарный запас был настолько ограничен, что он не мог выразить свои чувства иначе – поэтому и исписал тетрадь одним словом «умри». Рядом с ним я сам впадал в депрессию. В школе он вел себя тихо, но не замолкал ни на секунду, стоило нам остаться наедине. – Попробуй мамино морковное печенье! Наверное, ты, как и я, тоже ненавидишь морковь? Мы в этом похожи! Мама все испробовала, кучу рецептов разных сладостей с морковью, но я ее ненавижу. Однако это печенье ничего… есть можно! Понятия не имею, о чем он болтал. Я даже не прикоснулся к этому печенью. Какой матери придет в голову отправить своего сына-школьника к другу с домашним морковным печеньем? На месте Ситамуры мне было бы стыдно его брать! Я задумался, не убить ли его? Но вовремя осознал причину своего раздражения: для любого человека важно личное пространство, и он неизбежно взбунтуется, если его лишить возможности побыть в тишине одному. Когда я уже был готов искать другого свидетеля, Ситамура предложил идеальную цель – дочь Моригути. Ученик средней школы убил ребенка своего классного руководителя прямо на школьной территории! Ничего подобного раньше не было. Пресса будет в восторге! Учитель, высмеявший ученика за его изобретение… Учитель, подписавший заявку ученика на участие в научном конкурсе… Ее малолетний ребенок… Неплохо для идиота вроде Ситамуры. Он рассказал еще кое-что полезное: о сумочке в форме зайчика, которую Моригути не купила дочери. Я решил пока оставить Ситамуру в живых. Тот был невероятно взволнован, придумывая все новые детали для этой проделки, – он предложил разведать обстановку перед тем, как привести план в действие. И чем больше я ему позволял, тем самоувереннее он становился. – Думаешь, расплачется? – спросил он, глупо улыбаясь. – Не думаю, – ответил я. Девочка умрет. Я сам еле сдерживал смех, глядя на взволнованного Ситамуру, который понятия не имел, чем это все закончится. Пусть веселится, пока может. Ему будет совсем не до смеха, когда девочка погибнет прямо на его глазах. Он сбежит домой в ужасе, чтобы рассказать обо всем своей мамочке! Я слышал, что она любит жаловаться, – это она писала директору из-за любой царапины на теле сына. Я подарю ей действительно серьезный повод для переживаний. Все было готово. * * * Настал тот самый вечер. Я получил сообщение от Ситамуры и направился к бассейну. Он все никак не умолкал все время, пока мы прятались в раздевалке в ожидании цели. Что-то про свою мамашу и торт, который она испечет, чтобы отпраздновать наш успех. Я не говорил ему, что никогда больше не планирую общаться с ним после этого, и чем больше он болтал, тем сильнее мне хотелось его обидеть. Что может быть проще? Я всего лишь наконец скажу ему правду! Пока я представлял наш скорый разговор, появилась цель. Маленькая девочка четырех лет выглядела опрятно и очень походила на свою мать. Опасливо озираясь, она быстро прошла мимо бассейна к забору, где ее уже ждала собака, затем достала из курточки кусок хлеба и, поломав его, скормила псу. Я ожидал увидеть грустного ребенка вечно занятой матери-одиночки, но ошибся. На ее розовой курточке красовался принт с ее любимой Плюшевой зайкой, волосы были аккуратно расчесаны на прямой пробор и заплетены в два хвоста, украшенных помпонами. Светлая кожа, румянец на щеках. Девочка, сама похожая на ожившую Плюшевую зайку, улыбаясь, смотрела на собаку. Перед моим взором предстал счастливый и любимый матерью ребенок. Стыдно признаться, но я завидовал ей. Искренне завидовал этому ребенку, служившему просто целью – одной из деталей моего хитроумного плана, не более.