Меня и Вертера у дверей встретила мама Наоки. Я давно с ней не виделась, но выглядела она отлично – безупречный наряд, свежий макияж. «Нао-кун больше всего любит блинчики. Как-то раз он застал маму плачущей за нарезанием лука и принес носовой платочек. А еще Наоки занял третье место в конкурсе каллиграфии!» Нао-кун то, Нао-кун се… Еще когда я бывала у них в детстве, все разговоры были только о Наоки! Я ожидала, что мы отдадим конспект и тут же уйдем, но она пригласила нас войти и усадила на диван в гостиной. Мама Наоки не выглядела довольной, в отличие от Вертера, – видимо, таким и был его изначальный план. Гостиная была мне хорошо знакома. В детстве мы играли там в карты или отелло[20]. Комната Наоки была на втором этаже как раз над гостиной; его сестра могла попросить его принести колоду карт, просто громко крикнув. Я слышала, что после школы она уехала учиться в Токио. Глядя на потолок, я гадала, у себя ли сейчас Наоки. Хозяйка дома подала нам чай и обратилась к Вертеру: – Наоки все еще хандрит из-за вашей предшественницы. Будь все учителя так же энергичны, как вы, ничего подобного не случилось бы… Послушав ее, я поняла, что Наоки не рассказал матери о последнем учебном дне и том, что вы сделали. Если б она знала о произошедшем, то не говорила бы о вас так спокойно, так надменно. Выходит, Наоки не рассказал матери и страдал в одиночестве. Она, ничего не зная о случившемся, продолжала говорить о вас гадости, даже не вспомнив о трагедии, произошедшей с вашей дочерью. Уверена, она и не подозревала, что ее сын мог быть замешан в подобном. Наоки так и не спустился; подозреваю, что его мама пригласила нас только для того, чтобы мы выслушали ее жалобы. Все это время Вертер сидел с глупым выражением лица и молча кивал или поддакивал, словно был согласен с каждым ее словом. Сомневаюсь, что он вообще следил за ходом ее рассказа. – Прошу, доверьте Наоки мне! – сказал учитель, когда женщина наконец замолчала. Сверху послышался какой-то шум, и я посмотрела на потолок. Наверное, Наоки все слышал. Однако ни на следующий день, ни позже Наоки так и не пришел в школу. Мы по-прежнему продолжали притворяться, что в этом нет ничего необычного; так же, как притворялись, что не замечаем присутствия Сюи-куна. Это казалось нам самым очевидным решением. * * * В первый понедельник июня всем в классе снова раздали по пакетику с молоком. В отчете Министерства здравоохранения напечатали результаты экспериментальной программы «Польза молочных продуктов для организма учеников средней школы», и управление нашей префектуры решило запустить собственную программу – ученикам государственных школ ежедневно выдавали молоко. Говорили, что потреблявшие молочные продукты школьники не только обгоняли сверстников по росту, но и реже получали травмы костей. Хоть чиновники и рекламировали положительные эффекты потребления молока, многие родители утверждали, что у детей на него аллергия или непереносимость лактозы. Именно поэтому на пакетах больше не писали имена – молоко можно было и не пить, не отчитываясь, если так решал ребенок или его родитель. В тот день дежурили я и Юсукэ-кун. Пока мы обходили весь класс, раздавая пакеты с молоком, пробуждавшие ужасные воспоминания о прошлом семестре, можно было почувствовать, как атмосфера в классе становилась все более напряженной. Представляете? Единственным в нашем классе, кто с удовольствием пил молоко через трубочку, был учитель Вертер. – Ну, ребята, молоко же полезное! – сказал он и, шумно допив последние капли, смял пакет в руке. Юми-тян, случайно встретившись с ним взглядом, тихо пробормотала: «Свое я заберу домой…» – Отличная идея! Восстановишь силы! – засмеялся Вертер, наблюдая, как все мои одноклассники прячут молоко в рюкзаки. За уборку класса в тот день отвечал Сюя. Он как раз выходил из кладовки со шваброй, когда раздался странный звук. Плюх! Юсукэ бросил свой пакет молока, нацелившись прямо в спину Сюи, но не попал – ударившись о пол и расплескавшись, молоко залило тому все брюки. Я заполняла классный журнал, сидя на своем месте, и не сразу поняла, что произошло. В классе на дежурство остались пять или шесть учеников; теперь они все, как один, удивленно смотрели на Юсукэ. Не знаю, что одноклассники думали о Сюе на самом деле, но вряд ли хоть кому-то из них хватило бы смелости сделать что-то подобное. Подходящее ли это слово – «смелость»? Должно быть, спортсмен, лидер класса Юсукэ чувствовал себя смельчаком. Он обратился к Сюе, по-прежнему стоящему к нему спиной: – Эй, ты! Ты хоть раскаиваешься? Сюя, не подавая вида, что слышал его слова, осмотрел мокрые от молока брюки, молча взял свою сумку и вышел из класса. Все мы проводили его взглядом. Так и началось наказание Сюи-куна. * * * Думаю, вы очень нравились Юсукэ-куну. Я только сейчас поняла, что, пусть вы и не ставили классное руководство превыше всего, вы всегда старались отметить каждого ученика в отдельности. Вы ценили любые наши достижения: высокие баллы за тест, активное участие в деятельности клубов или школьном самоуправлении… Каждый получал заслуженное внимание и порцию аплодисментов от одноклассников перед началом классного часа. Мне тоже несколько раз аплодировали. Президент класса – это просто девочка на побегушках, которую никогда не ценят и не благодарят, но вы хвалили меня за хорошую работу так искренне, что весь класс замечал – было очень неловко, но… приятно. Вертер никогда не делал ничего подобного. Он одержим идеей первенства; постоянно говорит «only one» или «number one»[21] – словами из своей любимой песни. Говорят, он даже спел ее кусочек другим учителям на первом организационном собрании, когда пришла его очередь представиться. – Конечно, я не собираюсь поощрять только самых лучших учеников или сильнейших спортсменов. Я буду ценить каждого из них за те усилия, что они прилагают. Я из тех учителей, что ко всем относятся одинаково! В начале мая наша бейсбольная команда обыграла соперников из частной школы – тех, что обычно занимали первое место в лиге, – и вошла в Топ-четыре. По случаю первой большой победы школьной команды местная газета даже напечатала заметку с фотографией. В самом центре снимка стоял герой матча – четвертый номер, питчер[22] Юсукэ-кун. После полуфинала его назвали самым ценным игроком турнира и даже взяли отдельное интервью. Все в классе (за исключением Сюи-куна, наверное) были в восторге! Впервые с начала нового учебного года атмосфера в классе стала веселее. Однако Вертер умудрился все испортить. «Действительно, Юсукэ-кун отлично сыграл! Но разве на поле был он один? Бейсбол – командная игра. Даже самый талантливый питчер не смог бы победить в одиночку. Давайте поблагодарим и отметим всех членов команды!» Вот что мог бы сказать Вертер после того, как похвалил Юсукэ. Но не сказал. Моригути-сэнсэй, так наверняка поступили бы вы – похвалили Юсукэ, поблагодарили остальных членов команды. Все дружно похлопали бы нашим победителям. Каждый ученик, который был хоть раз отмечен вами, понимал, каким неправильным было поведение Вертера. Растущее раздражение и недовольство рано или поздно нашло бы выход. Однако никто не решался вымещать его на Сюе-куне. По крайней мере, пока. * * * Каждую пятницу я вместе с Вертером навещала Наоки. В первый раз, усадив нас на диван в гостиной напротив себя, мама Наоки долго жаловалась, но с каждым разом наши визиты становились все короче, а вскоре хозяйка дома и вовсе перестала пускать нас дальше прихожей. Как-то раз она немного приоткрыла закрытую на цепочку дверь, взяла конверт и захлопнула дверь. Даже через слегка приоткрытую дверь я заметила, что, хоть мама Наоки и выглядела ухоженной и накрашенной, ее глаза и губы немного припухли. Его старшая сестра вышла замуж, а средняя – переехала в Токио, отец регулярно задерживался на работе, поэтому большую часть времени Наоки был дома наедине с матерью. И даже ей он не мог открыть свою страшную тайну! Наконец я сказала Вертеру, что наши визиты все больше походят на обычное преследование, и мы все равно не сможем поговорить с Нао-куном, сколько бы раз ни приходили к нему домой. На секунду на лице учителя промелькнуло явное недовольство, но он выдавил очередную улыбку и сказал: – Нет, это критичный момент для нас обоих. Если мы продержимся еще немного, то он оценит наши старания. Он, очевидно, не готов был сдаться. Я же никак не могла понять, кто именно эти «мы» и почему все так критично. В конце концов, Вертер даже ни разу не встречал Наоки – тот не посещал школу в этом году. Но желания спрашивать у меня не было. В следующий понедельник прямо на урок математики Вертер заявился с заранее подготовленным большим листом белого картона. – Давайте-ка напишем для Наоки ободряющие слова! Я сразу почувствовала, как атмосфера в классе в очередной раз переменилась. Но и представить не могла, к чему это все приведет. По очереди заполняя лист разноцветными буквами, девочки тихонько хихикали, а мальчики и вовсе не сдерживали смешков. Я никак не могла понять, в чем причина их веселья, пока очередь не дошла до меня – две трети листа картона были плотно исписаны. УДАЧИ! БОДРИСЬ! И ДОСТИГАЙ ЦЕЛИ! АКТИВНЕЕ! СЧАСТЛИВОГО ДНЯ! ОТДОХНИ ХОРОШО! НЕ ИСЧЕЗАЙ! Только сейчас, когда пишу это, я понимаю, в чем дело. Как я могла быть такой глупой? Мои одноклассники явно были в восторге от своей чудной затеи. * * * Я помню, в тот день вы рассказали нам о ювенальном праве. Я и до этого рассказа сомневалась в его эффективности, пусть все эти законы и нацелены на защиту детей и подростков. Например, в городе Н. мальчик (сейчас он уже взрослый) убил женщину и ее грудного ребенка. По телевизору каждый день крутили интервью с ее родными, со слезами на глазах говорившими о жестокости мальчика и тяжести своей невосполнимой потери. Я думала, что в подобных случаях даже суд не нужен – достаточно просто отдать преступника в руки семье погибшей и позволить им сделать с ним все, что им угодно. Только семья жертвы имеет законное право решать, как поступить с убийцей, – такое право было и у вас, сэнсэй. Суд нужен только тогда, когда у жертвы никого не осталось. Меня напугала не только жестокость мальчика, но и самоуверенность его адвокатов, имевших наглость выступать в суде, придумывая любые причины для его оправдания. Конечно, это их работа. Но, глядя на них по телевизору, я не раз думала, что любой захотел бы плюнуть им в спину или, узнав, где они живут, забросать их дом камнями. А ведь я даже не знала погибшую или ее родственников! Все это произошло где-то далеко, и я наблюдала за процессом по телевизору. Думаю, тогда половина населения Японии чувствовала то же, что и я. Но сейчас мое мнение изменилось. В случае с настолько ужасными преступлениями суд просто необходим. Не для преступника, нет. Для того, чтобы лишить родственников жертвы и других людей возможности взять все в свои руки и совершить насилие. Каждый из нас хочет быть замеченным другими людьми, верно? Сделать что-то выдающееся – довольно сложная задача. Куда проще наказать человека, который совершил что-то плохое. Однако требуется определенная смелость, чтобы самому обвинить другого. Что, если никто не поддержит? Куда проще присоединиться к толпе жаждущих отмщения. Тогда не придется ничего объяснять, достаточно просто вовремя крикнуть: «Я тоже!» Кроме того, появляется приятное ощущение удовлетворения от того, что вы наказываете кого-то, кто это заслужил. Прекрасный способ избавиться от накопившегося стресса. Но когда злодей наказан, чувство удовлетворения постепенно пропадает, и ты ищешь следующую цель – только бы это чувство снова вернулось. Сперва под раздачу попадают настоящие злодеи, но когда их уже не осталось, приходится придумывать более искусные причины для наказания тех, кто стоит следующим в очереди. Рано или поздно это становится похоже на средневековую охоту на ведьм. Люди просто забыли самое главное правило: никто из нас не имеет права судить других. * * *