На протяжении следующих двух пар у меня никак не получалось сконцентрироваться на словах лекторов. Вместо того чтобы вести конспект, я рисовала в тетради берег моря и думала о фигуре, которую видела на лестнице. Нет, это определенно не мог быть Егор! Мне просто показалось. Но парень из холла безумно напоминал его. При виде глубоких карих глаз сердце билось чаще, чем во время стометровки. Я не могла их не узнать. В последние дни мои мысли постоянно возвращались к аварии. Лицо, наполовину скрытое шлемом, всплывало в голове за завтраком, в душе, во время поездки на автобусе и даже во сне. Теперь же Егор и вовсе начал мерещиться мне наяву. Что это? ПТСР? Готовясь к поступлению, я читала про посттравматическое стрессовое расстройство. В книгах говорилось, что его диагностируют, когда человек месяцами не может избавиться от воспоминаний о событии. Он заново проживает его, будто оно происходит здесь и сейчас. В моем же случае прошла только пара дней. Я взяла в руки телефон, открыла в браузере поисковик и нашла психологический справочник. В нем мое состояние называлось острой реакцией на стресс. Пытаясь разобраться в происходящем, я начала выписывать в тетрадь симптомы. Состояние оглушенности — было. После аварии звуки казались далекими, даже такие громкие, как сирена скорой помощи. Диссоциативная амнезия — тоже. Я до сих пор не вспомнила все, что произошло после приезда скорой и полиции, а то, что всплыло в памяти, будто происходило не со мной. Снижение внимания — я потеряла телефон и даже не заметила. Проблемы со сном — и это есть. Правда, мучившие меня флэшбеки чаще встречались у людей с ПТСР. Я очень надеялась от них избавиться. Чтение статей по психологии странным образом успокаивало. Я отстранялась от ситуации и будто примеряла на себя халат ученого, который рассматривал в микроскоп живую клетку. Скрытые механизмы психики волновали меня, как биолога — фотосинтез. Всегда хотелось узнать, что руководит поведением человека, а сейчас я могла стать одновременно исследователем и подопытным кроликом. Но ни на одном сайте, ни в одном списке симптомов я не нашла галлюцинаций. Это было странно, тревожно, пугающе. Я почти поверила, что Егор действительно стоял в пустом холле, озаренный солнечным светом. Но образ исчез так же быстро, как и появился, чему я очень обрадовалась. Хотелось верить, что с головой у меня все в порядке. Правда, по пути из университета домой не покидало ощущение, будто кто-то следует за мной по пятам. Я кожей чувствовала пронзительный взгляд на улице, в автобусе, у двери подъезда. Похоже, меня накрыла паранойя. Я постоянно оборачивалась, но не смогла обнаружить преследователя. Чтобы не оказаться с каким-нибудь незнакомцем в замкнутом пространстве, я решила подняться на седьмой этаж не на лифте, а по лестнице. К тому же не хватало очередного приступа клаустрофобии. Практически бегом преодолев пролеты, я наконец-то переступила порог нашей квартиры, дрожащими руками закрыла входную дверь и скинула кроссовки. Хотелось поскорее спрятаться под одеялом в своей комнате. — Кто там? — послышался из кухни голос мамы. — Анюта, ты? С этими словами она вышла в коридор. Ее маленькие руки были испачканы краской. Наверное, снова рисовала акварелью эскизы интерьеров для клиентов. Мне всегда казалось, что такие наброски выходили душевнее, чем 3D-рендер, однако мама не могла постоянно работать по старинке без компьютерных программ. Запрыгнув в тапочки с пандами, я бросилась маме на шею. — Мамочка! — воскликнула я, больше не в силах сдерживать переполнявшие меня эмоции. От удивления она отступила на шаг и сказала: — Солнышко, у меня грязные руки. — Ничего страшного, у меня тоже, — ответила я, еще сильнее сжимая ее в объятиях. Тревога начала уходить, уступая место теплу и спокойствию, но счастливое мгновение разрушил противный писк разогретой духовки. — Анечка, мне нужно вынуть пирог, — произнесла мама, отстраняясь от меня. — Да, конечно. Я отпустила ее и отправилась в ванную, а она вернулась на кухню. Духовка продолжала пищать еще немного, прежде чем мама выключила ее, но мерзкий звук какое-то время продолжал стоять у меня в ушах. Из-за музыкального слуха я всегда тяжело переносила резкие звуки. Когда я присоединилась к маме, то заметила, что она успела поставить фирменную шарлотку на подставку для горячего. Комнату наполнил сладкий аромат ванили и корицы. Так пахло дома, а дома мне было нечего бояться. — Как ты? — спросила мама, оборачиваясь ко мне. — Лучше, чем вчера. — Солнышко мое, тебе сейчас очень тяжело? Я думала, меня удар хватит, когда узнала про Егора. Что же говорить о Сашке и тебе? — Мы справимся, мам, — я сглотнула ком в горле и решила перевести тему. — Что ты рисуешь? — Да ничего особенного, — развела руками она. На краю обеденного стола лежали акварельные краски, склейка бумаги и несколько кисточек. Рядом примостилась банка с водой, окрашенной в красный цвет. Я подошла к маминому рисунку и вместо очередного интерьера увидела несколько краснобоких яблок. — Это — арт-терапия, — пояснила мама, подойдя ближе. — Мой способ борьбы со стрессом, очень успокаивает. — У меня так никогда не получится, — вздохнула я, глядя на ее акварель. Она изобразила фрукты очень натурально. Казалось, можно было протянуть руку и взять один. К сожалению, мне ее дар не передался. — Зато у тебя способности к музыке, и ты любишь психологию. А научиться рисовать никогда не поздно. Мама взяла с тарелки блестящее яблоко и протянула мне. Я автоматически взяла его и, только откусив кусочек, поняла, насколько проголодалась — от переживаний последних дней аппетит пропал, и я снова пропустила обед. — Давай поедим и попробуем твою арт-терапию, — предложила я. — Вдруг она и правда помогает. Мы сели за стол, не дожидаясь наших мужчин. Где носило брата, никто не знал, а папа обычно приходил домой ближе к полуночи. Будучи неисправимым трудоголиком и перфекционистом, он пропадал то в адвокатской конторе, то в суде. Учась в школе, я чаще видела классного руководителя, чем отца, хотя мы с ним жили в одной квартире. Мне даже казалось, что он женат не на маме, а на своей работе. В то же время умом я понимала — папа так старался, чтобы обеспечить нашу семью. Благодаря его трудам у нас с братом появилось личное пространство и все, о чем другие дети только мечтали. Однако за это пришлось заплатить свою цену. Мне не хватало папы, но я сегодня я была рада поговорить с мамой наедине. На ужин было рагу с курицей и овощами, а на десерт — та самая шарлотка. Мама обладала склонностью не только к рисованию, но и к кулинарии. Готовила она невероятно вкусно. Я всегда боялась, что на ее пирогах меня разнесет, и, как всегда, отрезала себе небольшой кусочек. — Может, добавки? — Мама подвинула тарелку с десертом ближе ко мне. — Нет, мне достаточно, — ответила я. — Кстати, ты обещала научить меня рисовать. Мама от своего обещания не отказывалась. В четыре руки мы убрали со стола и расположились на том его краю, где лежали краски и кисточки. Я оторвала лист бумаги и села рядом с мамой, готовясь наблюдать за тем, что она будет делать. Сначала она нарисовала карандашом силуэт яблока. Я попробовала сделать то же самое, но мой фрукт вышел каким-то сплющенным, совсем не таким изящным, как у нее. Он оказался похож не на яблоко, а на авокадо, которое раздавили грузчики при доставке в магазин. Я схватила резинку и принялась яростно стирать это убожество. Тогда мама коснулась моего запястья. — Не надо, — мягко произнесла она. — Ты сотрешь бумагу до дыр. — Я просто хочу исправить рисунок, — парировала я. — Есть и другие способы, кроме резинки. Например, клячка. А иногда нужно отпустить ситуацию и начать сначала. Что сделано — то сделано. — Да, не все можно изменить… Я тяжело вздохнула. Вот бы вернуться в субботу и уговорить Егора не садиться на мотоцикл! Если бы у меня только был маховик времени![1] — Извини, — мама слегка сжала мою руку. — Ничего. Она хотела сказать что-то еще, но ее прервал звонок в дверь, которую я вызвалась открывать. Заглянув в глазок, я очень удивилась при виде до боли знакомого синего пиджака, строгих брюк и начищенных до блеска туфель. Папиного лица не было видно, но только потому, что он обладал поистине исполинским ростом. Сашка точно пошел в него, а на меня повлияли мамины гены. Не теряя времени, я распахнула дверь и впустила папу домой. Он привычным движением повесил куртку на крючок и переобулся. В детстве я без раздумий повисла бы у него на шее, а сейчас оказалась способна сказать лишь: — Привет, пап. — Привет, дорогая моя, — он поднял на меня внимательные и одновременно усталые серые глаза. — Сегодня ты уже не плачешь. — Да, мне гораздо легче, — я закусила губу. Вчера после ухода Дары мне не удалось скрыть от семьи заплаканные глаза. Разумеется, папа с его цепким взглядом заметил первым. — Точно? — переспросил он. — Конечно. Будешь ужинать? У нас сегодня рагу с курицей и шарлотка. Все как ты любишь. — Не откажусь. С этими словами он отправился мыть руки, а я — обратно в кухню-гостиную. Через минуту папа последовал за мной, поцеловал маму в щеку в знак приветствия и сел за стол. Сейчас она наверняка поставит перед ним тарелку рагу, а он спросит ее, как прошел день. Я налила себе чашку чая и села рядом, в глубине души радуясь, что жизнь хоть в чем-то осталась прежней. Тем временем мама убрала краски и бумагу, а затем заглянула в холодильник в поисках чего-то. — Витя, совсем забыла тебе сказать, у нас закончилась аджика, — сказала она, глядя на стеклянные полки. — А горчица? — спросил папа. — Тоже нет. — Ань, может, сходишь в магазин? — обратилась ко мне мама, захлопнув дверцу холодильника. Я поставила кружку на стол. — Но почему я? Позвони Саше, и он зайдет по дороге домой. Мама взяла телефон и набрала моего брата, но из трубки послышались только тихие длинные гудки.