— Я бы с ним поговорил подольше, — сказал он, наконец. — Он занятный. Краем глаза он посматривал на красавицу, которая пила кофе и негромко беседовала со Стасом. А она на чём приехала? На такси? Непохоже! К такой даме должны прилагаться не только платье до пола и норковое манто, но ещё несколько специальных «дорожных костюмов» и шофёр в фуражке. И куда делась машина, которая привезла свинов? Или даже две, если у них было по машине на каждого! На брусчатке перед парадным входом стоял только белый «Кадиллак»… Мышь потянулась так, что в животе у неё что-то пискнуло. Она смутилась и даже слегка покраснела. — Тянуться за столом нельзя, неприлично, — выпалила она. — Я знаю, не смотри на меня так! — Как? Она опять покрутила рукой, изображая нечто. — Как взрослый на младенца! А где Софья? Ты же с ней собирался на прогулку! Василий Васильевич вздохнул. С гораздо большим удовольствием он пригласил бы на прогулку Мышь, но Софья уже пригласила его самого, ничего не поделаешь. — Сходи на маяк, правда, — сказала Мышь серьёзно. — Я ещё ни разу там не была, а говорят, оттуда вид красивый, прям открыточный. Я утром из окна видела, как ты бежал по пляжу. Василий Васильевич посмотрел на неё. Он всё никак не мог привыкнуть к её манере разговора, когда она — оп-ля! — и поворачивала совсем в другую сторону. — Мне показалось, что тебя вот-вот хватит инфаркт. Ты еле шевелился, и ноги у тебя заплетались. Василий Васильевич оскорбился. Во-первых, он был уверен, что бег у него атлетический, лёгкий. Во-вторых, для первого раза результат был великолепный! В-третьих, ничего у него не заплеталось! — Я просто давно не бегал, — сказал он, поднимаясь из-за стола. — Мне нужно потренироваться. В коридоре он столкнулся с Виктором Захаровичем. Вид у того был болезненный, он раскладывал на наборном столике свежие газеты и морщился. — Не спал ни минуты, — пожаловался старик. — Загонят они меня в могилу, право слово!.. Уж купили бы, и дело с концом. — А что? — поинтересовался Меркурьев. — Раздумали? — Да ничего не раздумали! Сегодня договор будем подписывать, в два часа нотариус подъедет. Перепились они вчера, вот и вся история. Теперь до вечера не очухаются, я это уж однажды наблюдал!.. Когда мы только познакомились. — Один очухался, — сказал Василий Васильевич. — По крайней мере, принял сидячее положение. В столовой он его принял. — Да? — поразился Виктор Захарович. — Удивительное дело! Лишь бы опять не начал. — Утром приехал ещё один гость, я ему двери отпирал, — продолжал Меркурьев. — Вы его видели? В шляпе и длинном пальто. — Его Нинель Фёдоровна поселила. — Как его имя? Виктор Захарович посмотрел на Меркурьева в явном затруднении. — Вот… не скажу. Забыл!.. Я потом в компьютере посмотрю! Это надо же такому быть — забыл! Совсем старый стал. — А вещунью как зовут? Антипию? — Эту помню, — сказал Виктор Захарович. — Марьяна Витальевна Антипова она у нас. — Столы вертеть и свечи гасить вы Марьяне Витальевне помогаете? — Я?! — ненатурально удивился Виктор Захарович. — Что вы, Василий Васильевич! Даже близко нет! Я от неё и сеансов этих как чёрт от ладана бегаю!.. — Стало быть, дух Канта помогает, больше некому, — заключил Василий Васильевич. — Если вы ни при чём!. Хозяин осторожно пожал плечами и сказал: — Всё возможно. Через вестибюль со стрельчатым окном и камином Василий Васильевич вышел на улицу, по пути проверив книгу на столике. «Философия Канта» была закрыта — как он её и оставил. Меркурьев обошёл вокруг дома — дорожка, вымощенная брусчаткой, вела вдоль красной кирпичной стены к террасе с балюстрадой. Старые липы, ещё не до конца облетевшие, роняли на брусчатку листья. Ещё одна дорожка, тоже обсаженная липами, вела к буковой роще, и Меркурьев решил, что непременно пройдётся по ней. Он немного постоял на террасе, глядя на море, сверкавшее за кустами, и послушал, как оно шумит: шу-уф, шу-уф!.. Может, завтра после пробежки искупаться? Для окончательного перехода в атлеты? Всё же он явно не в форме, раз Кристина сказала, что ноги у него заплетались и вид был неважный!.. — Прекрасное утро, правда? Голос был потрясающий — низкий, глубокий. Василия Васильевича приводили в трепет низкие женские голоса. В прямом смысле слова — в спине что-то вздрагивало, и руки покрывались «гусиной кожей». Он повернулся и посмотрел. Вновь прибывшая красавица по имени Лючия сидела в плетёном кресле, где после кросса сидел он сам, положив ногу на ногу и глядя на море. Розовый шёлк струился по округлому колену, открывал узкую щиколотку, обтянутую тугим чулком. Подбородок утопал в коротком блестящем мехе, уложенная причёска была как у камеи. — Утро… да, — промямлил Василий Васильевич. — Ничего. — Вам здесь нравится? — Очень, — быстро сказал Василий Васильевич, и Лючия кивнула. — Мне тоже. Я отлично выспалась! Такая тишина, такой покой. Хотя утром мне показалось, что под дверью кто-то разговаривает. Я даже вышла посмотреть, но никого не увидела. Меркурьев помедлил в нерешительности, потом подсел к ней. — О чём был разговор? Красавица чуть повернула голову и улыбнулась. Нижнюю половину ее лица скрывал мех, но всё равно было понятно, что она улыбается. Василий Васильевич словно слегка ослабел. — Разговор? — переспросила она сквозь мех. — Что вы! Я не слушала, конечно. А почему это вас интересует? — Я тоже пару раз слышал, как кто-то разговаривает. У себя в комнате и в вестибюле. — Но здесь живут люди! И наверняка разговаривают друг с другом. — Да, — с излишним жаром воскликнул Василий Васильевич, которому хотелось всё ей объяснять, растолковывать и при этом выглядеть очень умным, — но я так и не понял кто!.. И рядом совершенно точно никого не было. Только Стас с велосипедом прошёл, но он не мог разговаривать сам с собой. — Стас очень милый, — заметила Лючия. — Пригласил меня на прогулку. — Понятное дело. Она сбоку посмотрела на него. — Вы правда из Бухары? — Я работаю в Бухаре, — досадуя на себя, на «гусиную кожу», на излишний жар и явно глупый вид, возразил Меркурьев и встал. — Прошу прощения, мне нужно идти. Она кивнула. Большими шагами он вернулся в дом — в обход, не через гостиную, — и возле своей лестницы столкнулся с Софьей. — Привет, — сказала она весело. — Ну что? Мы идём на маяк? — Да, — ответил Василий Васильевич грубо — следствие досады, — я только возьму куртку. — Я подожду вас на террасе! — И Софья пропорхала на улицу. Там тебя ждёт сюрприз, подумал Меркурьев с некоторым злорадством. Конкуренция возрастает!.. Куртка, утрамбованная в одну из сумок, имела такой вид, словно её долго и с удовольствием жевала та самая корова, которая поставляла Захарычу молоко и сметану. Василий Васильевич несколько раз встряхнул её в напрасной надежде, что она станет несколько более похожей на человеческую одежду. Ничего не изменилось. Ну и ладно. Когда он вновь оказался на террасе, диспозиция выглядела следующим образом: красавица в шелках и мехах по-прежнему сидела к плетёном кресле и безмятежно смотрела вдаль, Софья с джинсах и кургузой курточке стояла, облокотившись о балюстраду, и спина у неё была рассерженной. Как только Василий Васильевич с ней поравнялся, она немедленно крепко взяла его под руку. — Как хорошо! — заговорила она громко. — И солнышко вышло! Я так мечтала сходить на маяк, никогда в жизни там не была. Он ведь заброшен? — По всей видимости.