– Так она злобный призрак? – Да нет же! – с нажимом возразила я. – Уверена, это вообще пустяк. Просто мне жутко любопытно, что же случилось с Беатрис. А ты сам этот интерес и подогреваешь, если помнишь. Уэйд только хмыкнул. – Кейко это не понравится. Она считает, что тебе вообще не стоило уезжать из Нью-Йорка и ввязываться в такое рискованное дело. И я вроде как согласился, а теперь точно считаю, что тебе пора оттуда убираться. Мысль об отъезде неожиданно вызвала у меня панику. – Да брось, Уэйд, – поспешно возразила я. – Мы с тобой оба обожаем придумывать истории. Мне нечего бояться и незачем уезжать. Да я и не хочу. У нас с Софией только начало получаться заниматься, я не могу ее сейчас бросить. И Отис на меня рассчитывает. Уэйд задумчиво хмыкнул. – Так, смотри. Через пару недель мы собираемся в округ Марин, на свадьбу однокурсницы Кейко, и Бенни возьмем с собой, хотели посмотреть гигантские секвойи на обратном пути. Но можем вместо этого заехать к тебе. – Не меняйте свои планы из-за меня. Серьезно, Уэйд. Я в порядке. – Я надеюсь, – вздохнул он. Пятнадцать минут спустя телефон у меня снова зазвонил: на этот раз звонила жена Уэйда, Кейко. Она работала в фирменном бутике женской одежды и была очень прагматичной в самом положительном смысле слова, и мы общались так же близко, как и с Уэйдом, тем более что они назначили меня неофициальной крестной мамой их пятилетнего сына Бенни. – Уэйд сказал тебе, что я выжила из ума? – усмехнулась я в трубку. – Не совсем, – рассмеялась в ответ она. – Сказал, что беспокоится за тебя, что у тебя может разыграться воображение или еще хуже – что вокруг тебя в самом деле могут оказаться какие-нибудь психи. Так что мы приедем к тебе – мне кажется, отличная идея. Отведем Бенни в аквариум Монтерея, ему понравится. Но сначала заедем к тебе. – Мне нельзя приводить сюда гостей. Можем встретиться в Монтерее. – Ага, видишь? Тебе нельзя приводить гостей, теперь я волнуюсь еще больше. – Все вовсе не так зловеще, как кажется. Эван просто защищает свое право на личную жизнь. – Ты зовешь его Эваном? – Ну да. А как еще мне его звать? Мистером? Она вздохнула. – Ох, не знаю, Джени. Но думаю, ты в большей опасности, чем думаешь. После всего, через что тебе пришлось пройти в прошлом году… мне будет спокойнее, когда я тебя сама увижу. – И убедишься, что меня еще не убили? – Для начала, – хмыкнула она. – Все в порядке, – пообещала я. – Честное слово. Буду очень рада, если все-таки решите приехать. Скажи Бенни, что я по нему скучаю, и поцелуй его от меня крепко-крепко, хорошо? – Он говорит, что уже слишком взрослый для поцелуев. Теперь его можно только обнимать. – Тогда скажи ему, что я посылаю ему большие-пребольшие обнимашки. Мы попрощались, и я допила остатки кофе. Уэйд был прав: я выдумывала и развивала какие-то безумные истории. Наблюдающий за мной призрак Беатрис, кричащий по ночам… если за мной кто и подсматривал, то точно кто-то живой и здоровый. Но кто? Не Отис. Точно нет. Такого даже я представить не могла. Ходящая во сне София? Может быть. А это ощущение паники, охватившее меня при мысли, что придется уехать из Торн Блаффса? Уэйду я сказала правду: мне не хотелось оставлять Отиса и Софию. Но это была не вся правда. Мне была невыносима мысль, что придется оставить Эвана Рочестера. Тот огромный шершень, уносящий его, будто забрал у меня что-то, судя по появившейся внутри пустоте. Какая глупость. Нужно взять себя в руки. Скоро занятия с Софией, и надо выглядеть собранной. Сегодня девочку забрал Отис, заодно заехав к своему дантисту в Кармеле. Без чего-то четыре я направилась в Морскую комнату, пройдя через крытый переход, соединявший гараж и особняк. Начав спускаться на нижний уровень, я так и застыла: снаружи Морской комнаты стояла Аннунциата и, склонившись над кустами, посыпала корни белым порошком. С тех пор как Отис представил нас друг другу, мы и парой слов не обменялись; она по-прежнему убиралась у меня в коттедже, но всегда незаметно, каким-то образом зная, когда меня не было. И от этого мне становилось не по себе. Было смешно избегать ее. Я подошла к ней и громко поздоровалась: – Аннунциата, добрый день. Женщина выпрямилась, и ее косы, перевязанные ярко-голубыми шерстяными нитками, скользнули по крепкой талии. Ничего, кроме цвета пряжи, в ее наряде не менялось: рабочий комбинезон и свободная рубашка цвета хаки, обувь на веревочной подошве. Она вытерла руки о комбинезон, стряхивая порошок, и сердито взглянула на меня. – Спасибо, что убираете у меня, – не сдавалась я. – И за свечи. Она вообще меня слышала? Слышала, потому что все-таки коротко кивнула. Неуверенно потоптавшись, я кивнула в ответ и, вымученно улыбнувшись, смущенно повернулась и прошла в Морскую комнату, все еще чувствуя на себе ее взгляд. По комнате плясали золотистые лучи, напоминая брызги шампанского. Я положила вещи на стол, а когда обернулась, Аннунциаты уже не было. Привлеченная источником этого лимонадного света, я подошла к высоким окнам. Поблескивающая серебром бухта манила к себе, словно показывая, что зайти в воду и искупаться, пусть и в вечернем платье, не такая плохая идея. Зазубренная макушка скалы теперь казалась сделанной из полированного стекла, и гребень торчал осколками – причем очень близко, будто до нее можно взять и дойти. Отвернувшись от окна, я перешла к книжным полкам, встроенным в ближайшую стену. Редкие книги соседствовали с черной фарфоровой чашей и зеленым обелиском, а также жеодой на подставке: серая неприметная каменная поверхность изнутри была усыпана ослепительными розовыми кристаллами. На нижней полке стояло несколько иллюстрированных изданий размером с кофейный столик. Тот изрезанный портрет под шкафом в старой башне? Присев на корточки, я поискала в названиях Модильяни. Все книги оказались про искусство эпохи Ренессанса и назывались примерно так: «Шедевры Ренессанса», «Искусство Флоренции», «Итальянская скульптура эпохи Ренессанса». Вытащив парочку, я уселась прямо на полу, скрестив ноги, и открыла первую книгу. «Эпоха Раннего Ренессанса в Италии». На титульном листе была подпись черными чернилами: «Беатрис Мак-Адамс-Рочестер». Меня пробрала дрожь. Ее книга. Одна страница была с загнутым уголком, и пальцы снова закололо: точно как в тех журналах, которые я нашла у себя в коттедже, каждый – с загнутыми уголками тех страниц, где Беатрис была на пике славы. Я открыла нужную страницу: на ней – скульптура Донателло во всю страницу, «Кающаяся Магдалина». Совсем непохоже на Беатрис на пике славы или что-то близкое. Грубо вырезанная деревянная скульптура изображала не юную и прекрасную Марию Магдалину, нет, то была уродливая старуха, изможденная, с запавшими глазами, почти без зубов. Но ее руки были прекрасны: с длинными тонкими пальцами, почти соприкасающимися, поднятыми в молитвенном жесте. И эти руки были жирно обведены черными чернилами. Почему? Чтобы они казались связанными? Как у узницы? Я открыла следующую книгу: «Искусство Флоренции». Та же подпись на титульном листе: «Беатрис Мак-Адамс-Рочестер», и снова единственная страница с загнутым уголком. На ней оказалась та же самая репродукция, «Кающаяся Магдалина», и снова ладони – в яростно очерченном круге. Но на этой странице на полях были нацарапаны какие-то слова, скорее похожие на порезы, чем на острый почерк. С изумлением я вспомнила разрезы на полях портрета в башне. Судя по всему, Беатрис писала на полях и раскромсала портрет. Но какая связь может быть между Модильяни из 1920-х годов и скульптурой эпохи Ренессанса? Никакого сходства между работами не было. Я повнимательнее присмотрелась к обведенным в круг рукам Магдалины, сильным, сложенным вместе, как наконечник копья, в молитвенном жесте. Соединенные пальцы напоминали форму шпиля. Шпиля собора. И тут меня осенило: я вскочила на ноги и снова выглянула в окно, на бухту и на торчащую в море скалу, напоминавшую затонувшую церковь, а потом снова на руки скульптуры. Сердце заколотилось быстрее. Представляю, как Беатрис в своем безумии решила, что сходство есть, увидела эту форму шпиля, а борозды в породе напомнили ей вены и жилки рук Марии Магдалины. Мария. София сказала, что именно так Беатрис называла скалу. Я оглянулась на белый шезлонг, тот, где, по словам Отиса, Беатрис проводила так много времени. С места, где он стоял слегка под углом, как раз прекрасно было видно и бухту, и зубчатые края каменного шпиля. А то красное пятно под ковром в центре комнаты и серебряный медальон от духов в центре? Что же произошло в этой комнате? За окном вновь показалась Аннунциата, и я, убрав книги обратно на полку, отошла к столу, где открыла ноутбук и уже не отрывала глаз от экрана. – Я написала. – С этими словами София вырвала два листка из тетради на кольцах и передала мне. Сочинение на французском, которое я задала ей на нашем первом занятии две с половиной недели назад. Какие только отговорки ни шли в ход: и куча заданий по ее «настоящим» урокам, и сверхурочные тренировки перед турниром, чего только не было. Наконец я пригрозила забрать у нее телефон. – Ты не можешь, – возмутилась она. – Могу и заберу. – А я отцу расскажу. – На здоровье. Он меня поддержит, будь уверена. Вряд ли она станет проверять, я даже не сомневалась. Она и не стала. Сочинение оказалось длиннее, чем я ожидала, целых две страницы печатными буквами. Я начала читать.