– А, да. Так это были тюльпаны? Я решил, что это какие-то лилии. И он уснул, тихонько похрапывая. Беатрис Торн Блаффс, 17 декабря 12:30 дня. Лилии, лилии, лилии, лилии. Голоса поют в голове, когда я все глубже втыкаю нож в подмышку. Боль резкая, словно укус. Кровь течет струей, покрывая нож, лезвие, рукоять, и стекает на пол душевой кабины. И тогда я делаю второй разрез, между бедром и лобком, и кровь струится уже по ноге. Еще разрез, небольшой, прямо по границе лобка. Боль колет точно жало, но мне хорошо. Так я снова чувствую себя Бити Джун. Теперь я вся в крови и вожу по ней ножом, и все кричу, кричу без звука, внутри себя. А потом кладу окровавленный нож в пакет из «Неймана Маркуса». Выдрав клок волос с макушки, обмакиваю их в кровь и кладу в тот же пакет, а потом разрешаю себе сползти на пол по стене. Сев прямо под душем, поджав колени к груди, крепко прижимаю руку к телу, чтобы кровь из всех порезов остановилась, и вспоминаю, как я впервые порезала себя. Мне было двенадцать, я жила в доме у приемной семьи, ту женщину звали Эмити. Служба опеки отправила Рикки в другой дом, и Эмити отказалась давать мне его телефон. Но Рикки узнал, где я, и рано утром бросил мне в окно ком грязи. Я выбралась через то же окно, и мы сбежали на остров Амилия, в Фернандина-Харбор. Рикки одолжил у пристани катер. Он был умный, очень умный, и умел заводить мотор без ключа. Он отвез нас в открытое море, остановился и бросил якорь. Нацепив на крючок креветочную голову, он забросил леску в воду, и через какое-то время она дернулась. Рикки вытянул уродливую рыбу, судорожно забившуюся на дне лодке. – Ого, Би Джи, это иглобрюх. Смотри. – Рикки ткнул в белый живот рыбы, и иглобрюх надулся в большой шар со сложенным бантиком, точно для поцелуя, ртом. Я рассмеялась, надула губы и наклонилась к рыбе. – Какого черта ты делаешь? – Рикки тут же схватил меня, не давая склониться. – Хочу его поцеловать. Проверить, превратится ли рыба в принца. – Господи, Бити Джун! Ты вообще мозги потеряла или как? – Да я просто пошутила. Думала, будет весело. Оглушив рыбу ударом о лодку, он выбросил ее за борт. – Они же смертельно ядовитые! – объяснил он. А потом повел катер с такой скоростью, что мы начали подскакивать на волнах так, что я испугалась, а Рикки, наоборот, ликовал: – Тут быстрина! Катер трясся так, будто мы вот-вот перевернемся, и я закричала: – Остановись! Мне страшно! Я не хочу утонуть! – Ты можешь справиться с течением, Би Джи. Ты выиграла все последние соревнования, одиннадцать подряд. Остальные тебе и в подметки не годятся. – Рикки, я не могу. Это течение слишком сильное. – Конечно, можешь. Вот что тебе нужно сделать. Эти разрывные течения от берега – мерзкие, но узкие. Ты даешь себя увлечь, пока не почувствуешь, что их хватка ослабла, и тогда сделаешь рывок в сторону и поплывешь к берегу. Для пловца вроде тебя – плевое дело. Лодку все еще трясло, и я по-прежнему кричала от ужаса. – Я не могу, Рикки! Оно слишком сильное! Он рассмеялся, как безумный. – Есть только один способ проверить. И он столкнул меня с лодки в море. Помню, как было холодно и как течение пыталось утащить меня вниз. Было очень страшно. А Рикки крутился вокруг на катере и смеялся, вытаскивая меня из воды. Я была вся в песке и водорослях, а когда добралась до дома, куда меня определили, Эмити с силой ударила меня по лицу тапкой. Она позвонила в службу опеки и пожаловалась им на Рикки, а потом заперла меня в саду, в алюминиевом сарае. – В этот раз просидишь тут два часа, Бити. Попробуешь сбежать еще раз – и обещаю, тогда получишь куда больше. В сарае было очень жарко, везде висели паутины с пауками, и мне было страшно. Но в этот раз я не собиралась кричать и шуметь. В сарае было полно острых штуковин – инструментов с проржавевшими лезвиями. Я выбрала одно, с тонким острым лезвием и не такое ржавое, и сделала свой первый порез, между бедром и лобком, чтобы Эмити не заметила и не сдала меня органам опеки. Мне стало хорошо от этой острой боли. Она заставляла забыть обо всем остальном. Как и сейчас. Но кровь все еще идет и может не остановиться. Мне снова становится страшно. Глава пятнадцатая Я лежу на пляже, мягко шелестят волны. Рядом со мной, тоже обнаженный, лежит Эван. Я растворяюсь в нем, и это сладкое, прекрасное чувство накатывает как море, такими же мягкими волнами, охватывая все тело. Вот только за нами кто-то следит, и я чувствую ужас. Но не могу заставить себя посмотреть. Вдруг я снова в своем коттедже, в постели, но кто-то по-прежнему следит за мной. Кто-то стоящий прямо за стеклянной дверью. Нужно проснуться, открыть глаза, но я не могу шевельнуться. Не могу даже приоткрыть веки… Вздрогнув, я резко проснулась в холодном поту. Бросила взгляд на стеклянные двери: едва занимался рассвет, и за серой пеленой тумана ничего было не различить. Я ждала, что ощущение жути, вызванное сном, рассеется, и оно наконец прошло. В отличие от уверенности, что кто-то в самом деле был здесь. Кто-то реальный. И этот кто-то смотрел, как я сплю. Выбравшись из кровати, я накинула халат и влезла в кроссовки, прямо на голую ногу. Подошла к стеклянным дверям и с силой дернула за створку, открывая, а потом закричала в туман: – Кто здесь?! Кусты и ветви перешептывались на ветру, откуда-то сверху, невидимая на дереве, неуверенно откликнулась какая-то птица. Я сделала шаг наружу, прислушиваясь изо всех сил. Шелохнулись кусты у ступеней, а в ежевике, едва видневшейся в тумане, будто бы что-то трепыхалось. Помедлив, я спустилась по лестнице, полная решимости разобраться. За колючие плети зацепился кусочек тонкой грязной ткани. Я попыталась отцепить его, но тут же укололась о шип и ойкнула. Немедленно налилась капля крови, и я сунула палец в рот. И тут я заметила кое-что еще: под кустами ежевики виднелся кусок старого асфальта. И еще один чуть дальше, в листве. Остатки старой тропинки вели в заросли – точно гномья дорога прямо у моего коттеджа. Такое ощущение, будто я продолжала спать и этот сон звал меня, точно Дороти, пойти по этой дороге, пусть и не из желтого кирпича. Осторожно отведя колючие ветки и высокие, серебрящиеся от росы папоротники, я шагнула вперед. Молодая поросль сосен выставила иголки как кинжалы, угрожая заколоть, а под ногами скользила каша из прелых листьев. Птица вдалеке снова прерывисто вскрикнула. Сквозь кусты ломанулось какое-то животное, и я подпрыгнула от испуга, но прошла еще несколько метров, отмахиваясь от лезущей в лицо мошкары. Пригнувшись, пробралась под низко склонившейся сосновой веткой и тут наступила на что-то твердое. Проржавевший кусок металла, квадратный, размером где-то чуть больше метра, был засыпан толстым слоем опавших иголок и листьев. Может, остался со времен перестройки особняка? Я поворошила листву кроссовкой и обнаружила, что это люк с ручкой у самого края – ржавым железным кольцом. Может, я в самом деле сплю? Наклонившись, я схватила кольцо, холодное и тяжелое. Совсем не похоже на сон. Потянув за него, я с трудом приподняла крышку на несколько сантиметров: под ней виднелась первая ступенька уходящей вниз винтовой лестницы в металлическом корпусе. Дернув посильнее, я открыла люк еще на пару сантиметров, поняв, что шахта уходит вниз на несколько метров. Бóльшая часть лестницы была засыпана грязью и камнями. Что-то зашуршало в листве прямо за спиной. Вздрогнув, я отпустила кольцо, и люк с лязгом захлопнулся. Я обернулась: среди белых клоков тумана мне почудился расплывчатый белый силуэт. Оступившись, я зацепилась халатом за ветки ежевики, но чем сильнее дергала, пытаясь освободиться, тем крепче запутывалась. Наконец, вырвавшись из колючего плена, я бросилась к коттеджу сквозь заросли, взбежала по ступенькам и с силой захлопнула за собой дверь. А потом придвинула к ним шкаф.