Насыпав себе в тарелку хлопья с мюсли, залив все молоком и положив сверху голубики, я проглотила еду в один присест. Туман сегодня начал рассеиваться рано, и день обещал быть теплым и ярким. В голове тоже быстро прояснялось. Освободившееся место немедленно заняли сомнения. Как я тогда лихорадочно набрала номер и услышала на фоне шум и смех, тот дразнящий голос и музыкальный смех. Доев хлопья, я поставила миску в раковину и открыла ноутбук. Набрала в поиске «правление „Дженовэйшн Технолоджис“»: пять мужчин и деловая женщина лет за шестьдесят, которая вполне могла быть обладательницей хриплого голоса и музыкального смеха. Хотя я сомневалась. Около часа спустя у стеклянных дверей появился Гектор Сандовал с двумя мужчинами в рабочей форме и с ящиками инструментов. – Они починят двери, – сообщил он. – Как ваша жена? – спросила я. – Ей жаль, что она вас напугала. – Судя по его выражению, им обоим было совсем не жаль, да и вообще, спятила я со страха или нет, их не касалось. Гектор исчез, а мужчины принялись за починку: зажужжала электроотвертка, они начали снимать перекошенные двери. Через несколько минут в коттедж постучалась троица бородатых мужчин в униформе для проведения, как они мне сообщили, работ по установке усилителя связи и проводки интернета. Схватив сумку и компьютер, я сбежала в особняк, выбрав своим убежищем Морскую комнату. Поставила компьютер на стол, и тот снова качнулся. Под ножкой все еще был серебряный медальон. Наклонившись, я снова закатала ковер. Расплывчатое темное пятно на деревянном полу никуда не делось. В комнате было не очень светло, так что красным оно не выглядело – только как будто его очень старались оттереть. И вроде было не таким большим, как я запомнила, всего лишь сантиметров тридцать в диаметре. Но я не могла избавиться от мысли, что это была кровь. И что в этой комнате произошло нечто ужасное. Мне вспомнился жуткий шрам на шее Лилианы и шарфы, которые она начала носить с июня. Все-таки шрам был очень похож на укус. А та старая собака, Делайла? Знать бы, приезжала ли сюда Лилиана. Я опустилась в белый шезлонг, где так часто отдыхала Беатрис, глядя на бухту, на зазубренную скалу, напоминавшую сложенные в молитве руки. Марию Магдалину работы Донателло. А тот портрет Модильяни в башне, весь изрезанный? Мне показалось, это что-то личное – будто тот, кто в злобе уничтожил портрет, хотел на самом деле убить девушку на нем. Или девушку, похожую на портрет. Как Лилиана. Что, если… что, если шрам Лилианы не от укуса животного? И не от вампира. А от чего-то ужасающего, что и представить нельзя. Беатрис Торн Блаффс, 17 декабря После полудня – Ты совсем чокнутая, Беатрис. Я помню. Девчонка по имени Лили сказала мне это в тот день в конце апреля. Она плела паутину, которая вылетала из ее сложенных губ, придавливая меня к месту. – Он запрет тебя в какой-нибудь клинике, Беатрис. А потом она рассмеялась звенящим смехом, и паутина разорвалась. И тогда это случилась. Вскочив со своего шезлонга, я прыгнула. Я была гепардом, и передо мной была добыча. Девица по имени Лили. Я схватила ее когтями: девчонка взвыла, начала дергаться, лягать меня задней лапой. Она была напуганным животным. Она визжала и, став от страха сильнее, вырвалась и бросилась к двери. Я снова прыгнула, выпустив когти, и вцепилась ей в грудь. А потом, крепко удерживая ее, обнажила свои клыки гепарда и впилась в ее кожу, в мягкое место, где шея переходила в плечо, и она забилась, точно птица со сломанным крылом, издавая звук, как загнанный койотами кролик. Я лишь глубже вонзила клыки, рот наполнился вкусом соли и молодых листиков шпината – вкусом ее крови. Кровь лилась у меня изо рта, стекая ей на грудь и на пол, а я так и держала ее, пока она не перестала биться у меня в руках и не обвисла без сил. А потом появился он. Мой тюремщик. Схватил меня за волосы, и я подняла голову, но не выпустила свою добычу. Тогда его рука схватила меня под подбородком за шею и сжала, отрезая воздух, и я испугалась, что не смогу дышать. Я позволила девчонке упасть на пол и силилась вдохнуть, но он все выдавливал остатки воздуха из меня, а я была очень напугана. Потом в комнату зашел Рэймонд и пронзительно завопил. Тогда мой тюремщик ослабил хватку, но по-прежнему крепко держал меня. Я видела, как девчонка неподвижно лежит на полу, вся в крови, а Рэймонд скачет вокруг, точно кенгуру. Комната заполнилась и другими людьми, все они говорили в свои мобильные телефоны или опускались на колени у моей добычи. Мой тюремщик вывел меня из комнаты, но вел себя уже спокойнее и говорил мягче, как с ребенком. – Все в порядке, Беат. Успокойся, все будет хорошо. – Как она спустилась? – спросила я, хотя было очень сложно заставить себя говорить. Будто его рука все еще сдавливала мое горло. – Она приехала по работе, Беат. Пришла обсудить сделку, у нас была деловая встреча в зале. Я должна была показать, что поверила, что он смог меня одурачить, иначе он снова схватит меня за горло и я не смогу дышать. Я подняла к нему голову и заставила себя улыбнуться. Его лицо почернело от ужаса, и он отшатнулся от меня. – Господи, да ты же чертов вампир! Весь рот у меня был в крови. В крови той девицы. Я облизала губы, и мой тюремщик отступил еще на шаг. Почерневшие глаза горели ненавистью. Он хотел убить меня. Я это ясно видела. Тогда ты увидела, что он хочет убить тебя, Беатрис, – хрипло каркает голос Марии. – Он все еще этого хочет. И собирается воплотить свой план. Да, я помню. Он хочет, чтобы я умерла. Я все еще вижу это в его глазах. Глава двадцать третья Остаток утра я провела, отвлекаясь на письма и сообщения, на которые давно должна была ответить. Написала Уэйду, который пребывал в прекрасном настроении: работа над новым шоу шла по графику. – Если повезет, смогу добыть тебе оффер вскоре после Дня труда[11]. Сколько всего изменилось с тех пор, как мы виделись. И сколько всего я не могла ему рассказать. – Как Бенни? Еще играет в своего динозавра? – Просто с ума по нему сходит. С другими игрушками вообще играть не хочет. Узнал, как заставить его грызть кость, а потом рычать. Около полудня по лестнице с топотом спустился Отис, и выглядел он разозленным донельзя. – Черт, Джейн! Я же говорил тебе, что Сандовалы не в себе. И что Аннунциата любит пить ром. Чего ты так распсиховалась? – Она меня перепугала. Я не знала, что она здесь. – Ты в самом деле решила, что это Беатрис? Какого черта? Ты же всегда должна держать себя в руках! – Я? – Вот это новости. – Да! Ты всегда знаешь, что делать в стремных ситуациях. Ну, то есть если б ты еще работала в «Клоуне», когда я ударил того парня, ты бы не дала мне ударить его еще раз. – Да, Отис, скорее всего, так. Но, как я сказала, ночью эта встреча оказалась сильным потрясением. – Боже. Сначала ты думаешь, будто Беатрис гоняется за тобой на «Рэндж-Ровере», а это оказывается ее брат. Теперь ты видишь за стеклом ее призрак, который якобы охотится за тобой, а это Аннунциата.