Я только вздохнула. – Ты чего так рано вернулся? – Эван вызвал меня следить за работами у тебя в коттедже – просто потому, что Аннунциата напугала маленькую Джейн. – Не говори так. Она была в ужасном состоянии. – Да, слышал. Напилась как сапожник. – Нет, все гораздо печальнее. Она так страдала. Просто невыносимо. – При воспоминании меня снова сковал страх. – Не сомневаюсь, сегодня ей еще плохо. – Да нет. Она наверху, пылесосит зал. – Серьезно? – Ага. И уж ее-то я точно не виню за свое скорое возвращение. А вот тебя – да, за поднятый шум! – Прости. Но ты мог мне позвонить, я сама бы за всем проследила. – Эван не оставил мне выбора. – Отис выдохнул клубы жгучего дыма. – Он явно заботится о твоем благополучии. – Возможно, не хочет нести ответственность, если кто-то в самом деле вломится. Отис подозрительно хмыкнул. – Позволь мне возместить ущерб, – улыбнулась я. – Поехали пообедаем, я угощаю. Где захочешь. – Да? Ну тогда в «Вентане». – Хорошо. Конечно, – помедлив, откликнулась я. – Да шучу я. Там счет будет как твоя недельная оплата. Давай я просто быстренько настрогаю салат и устроим пикник на свежем воздухе. Отис действительно приготовил потрясающе вкусный салат из рукколы, редиса и фенхеля, с белыми сардинами и тостами из ароматного хлеба. Расстелив скатерть в клеточку на мшистой лужайке рядом с аптекарским огородом, мы поели с видом на бухту, наслаждаясь ароматами блюда – шалфея, тимьяна и розмарина. Я рассказала Отису о папке, которую передал мне Эван накануне. – Досье, – фыркнул Отис. – Нисколечко не удивлен. Уверен, на меня у него тоже такое есть, хоть мы и семья. – Удивительно то, что я обнаружила в своем деле кое-что, о чем сама не подозревала. Мама всегда позволяла мне думать, что смерть отца – несчастный случай, но на самом деле это самоубийство. Он специально направил машину прямо в опору автострады. – Это было в документах? – округлил глаза Отис. – Да, в вердикте. Не знаю, почему мама держала это в тайне. Может, защищала меня. – Никогда не думал о твоей маме как о женщине с кучей темных секретов. Она была довольно жизнерадостной, хотя временами и казалась печальной. – Думаю, грустила она бóльшую часть времени. Наверное, поэтому ей нравилось выходить на сцену: так она растворялась в ком-то еще, в персонаже, которого воплощала, и переживала его трагедию, а не свою. – Я стряхнула листик рукколы с подбородка. – Но скрывала она не только это. – Ого, – удивился Отис. – Еще новости из досье? – Нет. Об этом она сказала мне перед смертью. – Я рассказала ему о тете Джо и о письме, которое пришло на мое имя и которое мама порвала. О сообщении, которое получил Эван, я решила не говорить. – Прошлой ночью, вернувшись после обеда и прочитав все это, я попыталась ее найти. Вот чем я занималась, когда увидела нечто на террасе. – Расследовала дела собственных призраков. Неудивительно, что один тебе померещился снаружи. Странно, что только один, а не целая толпа. Я рассмеялась. Отис продемонстрировал удивительную проницательность. – Знаешь, может, иногда я и обращаюсь с тобой как с неудачником. Но с этого момента обещаю ценить тебя больше. Я считаю, ты шикарный повар и тебя ждет отличная карьера. – Уж надеюсь. – Отис задумчиво вгрызся в тост. – Мне этого не хватало. Этой возможности говорить друг другу прямо и открыто все как есть. Не все. Меня кольнуло чувством вины. – Давай больше не ссориться, – поспешно предложила я. – Никогда, – согласился он. Позже днем пришло сообщение от женщины по имени Мелинда Картлэнд. Тема письма: «„Счастливый путь“ – убежище для лошадей из статьи в газете Санта-Фе». Она писала, что убежище «Счастливый путь» переехало в Абикиу, Нью-Мексико. Там Джорджия О’Кифф[12] нарисовала свои лучшие картины. Мелинда писала, что стала директором только три года назад и незнакома с волонтером по имени Джоанна. Он сочувствовала мне и хотела помочь с поиском пропавшей тети, поспрашивать постоянных волонтеров, возможно, им это имя что-то скажет. Потом благодарила за предложение пожертвования – многим животным требовалась помощь после чудовищного обращения прежних хозяев. Очередное разочарование. Но хотя бы не совсем тупик. Свистнув Пилота и двух овчарок, я повела их на раннюю прогулку. Отис встретил нас на обратном пути у дома. – У тебя там все уже готово. Сотовая связь теперь такая – хоть на луну звони. И если кто-нибудь хотя бы вздохнет рядом с коттеджем, вокруг все вспыхнет, как в тюремном дворе. На стеклянных дверях теперь жалюзи, не очень подходят к интерьеру, но хотя бы все закрывают. – Отис передал мне блестящий ключ. – Вот, от нового замка. Ребята там намусорили, но Аннунциата уже все убрала, только ушла. – И она выглядела нормально? – Откуда мне знать? – фыркнул Отис. Я пошла на разведку. Кровать была заново застелена чистыми простынями, а покрывало туго натянуто и подоткнуто. Что же она подумала о сбитых простынях? От этой мысли щеки покрылись румянцем. На прикроватной тумбочке нашлась новая свеча в подсвечнике. Старый стационарный телефон, который то звонил, то нет, исчез, как и мой дешевый усилитель связи, зато появился новый усилитель для Wi-Fi. Стеклянные двери теперь были скрыты под светонепроницаемыми шторами темно-синего цвета. Раздвинув их, я на пробу подергала дверь: та легко заскользила на новых колесиках. Я выглянула наружу, и от датчика движения на террасе вспыхнул яркий свет. Ветку сосны, которая временами скребла по стеклу, подрезали, и теперь с нее свисало что-то блестящее. Встав на цыпочки, я дотянулась до нее и притянула к себе, посмотреть. Медальон на кожаном шнурке; серебряный, потемневший, с символами на обеих сторонах. Точь-в-точь как тот, что лежал под ковром в Морской комнате, на большом красноватом пятне. Я отпустила его, и он вместе с веткой отскочил высоко вверх, поблескивая на свету. Эван заметил его сразу же, когда приехал две ночи спустя. – Это что? – Религиозный медальон, – объяснила я. – Аннунциата повесила. Выйдя на террасу, он снял его с сосны, покрутил в руках. – В той части Гондураса, откуда она родом, такие медальоны принято оставлять в местах, где произошло несчастье. У смертного одра, на местах несчастных случаев и жестоких преступлений. Некий обряд очищения. – И почему она повесила его сюда? Здесь никаких жестоких преступлений не произошло. – Она напилась и перепугала тебя до смерти. Без обряда, по ее мнению, не обойтись. – И в Морской комнате есть такой, – продолжила я. – На том винном пятне под ковром. На мгновение на его лице мелькнула непонятная эмоция и пропала. – Когда Беатрис швырнула в моего управляющего, Рэймонда, ту бутылку, он рухнул как подкошенный. Моей страховке это стоило кругленькую сумму, а мне – отличного управляющего поместьем. – Тут Эван улыбнулся. – Видимо, Нунци посчитала, что и тут без амулета никак. На террасу выглянула Минни, подошла, обнюхала Эвана, и он потрепал ее по голове. – Как она себя ведет? – Прекрасно. С ней я чувствую себя в полной безопасности. – Хорошо. – Он повесил медальон обратно на ветку. – В суевериях Нунци находит успокоение и поддержку. Оставим их ей. Ну, а у нас есть целая ночь. – Взяв меня за руку, он завел меня обратно в коттедж. От прикосновения пальцев к коже, когда он расстегивал мою рубашку, сердце забилось чаще, потом пальцы сменили губы, спускаясь все ниже и ниже. Следом за рубашкой отправились джинсы, и я поддалась эндорфинам: пусть сводят с ума. Беатрис Торн Блаффс, 17 декабря После полудня В тот день в конце апреля в Морскую комнату по лестнице бегом спустилась ведьма с косами, и мой тюремщик сказал ей что-то на их ведьминском языке. Она попыталась взять меня за руки, но я оскалилась на нее, показывая выпачканные в крови девчонки зубы. Но она не отшатнулась, как мой тюремщик, а успокаивающе заговорила со мной: – Пойдемте в вашу комнату, миссис Беатрис. Пойдемте наверх, я помогу вам умыться. Она такая же высокая, как я, и очень сильная, в тот день она силой потянула меня вверх по ступенькам. Но я была сильнее ее, вырвалась и бросилась вверх по лестнице, как гепард. Я слышала, как мой тюремщик и Аннунциата бегут следом. Я взбежала по второй лестнице прямо в свою комнату и заперла дверь на ключ.