– На частное летное поле, там стоят мои самолеты. – У тебя их много? – Сейчас два, «Бичкрафт» и «Муни». Мы полетим на «Муни», он четырехместный, быстрый и удобный. Тебе понравится. Я немного нервно кивнула. Никогда еще не летала на личных самолетах. – А ты тоже в шестнадцать научился летать? – В одиннадцать. Впервые полетел один в двенадцать. В Боливии, в дикой местности. Мои родители по работе жили в самых отдаленных местах – священных, куда обычно не ведут дороги, только тропы для мулов и лам. Уметь водить самолет было жизненно необходимо, и для меня это казалось естественным – как ездить на велосипеде для других ребят. Он впервые за все время упомянул своих родителей и детство. – Звучит как хороший способ повзрослеть, – заметила я. – Так и было. Очень хороший способ. – А реактивным самолетом ты управлять можешь? – помолчав, спросила я. – Теоретически да. Но лицензии у меня нет. Я собирался поступить в военно-авиационное училище ВВС после колледжа, но они отозвали свое согласие. Сказали, что я стал слишком нестабильным. – Это правда? – Я только что убил родителей. Ты как думаешь? Меня пробрала ледяная дрожь. – Ты серьезно? – Да. Я знал, что в их самолете была неисправность. И не сказал им. – Почему? – Без веской причины. – Эван свернул на узкую двухполосную дорогу, вдоль которой тянулись пыльные кустарники. – Я летал на нем накануне. Легкий двухместный самолет, «Пайпер Супер Каб», вездеход повышенной прочности. Мое сиденье скользнуло назад во время полета, совсем чуть-чуть, но на долю секунды я потерял контроль над управлением. В тот вечер я не спал допоздна, напился, а утром с похмелья просто не мог подняться. Они улетели на раскопки без меня. И не вернулись. – Это все? Скользнувшее назад кресло? – Если потерять контроль даже на долю секунды, можно войти в пике. Мои родители были отличными пилотами, но отцу уже было семьдесят два, а маме пятьдесят девять. У них уже не было реакции двадцатилетнего. – Но ты не можешь знать наверняка, что именно это произошло. – Не могу, – неожиданно ровным, лишенным эмоций голосом подтвердил он. «Они исчезли. А он получил деньги. Знакомо?» – повторил в голове голос Рика Мак-Адамса. Мы подъехали к воротам в заборе из рабицы, у которого стоял знак: «Авиация Альта Виста». Невысокая башня, с десяток алюминиевых ангаров, а перед одним – белый с сине-зелеными полосами самолет, ухоженный, поблескивающий. Эван подъехал к нему, и мы вышли. Паренек с длинными волосами подошел к нам с доской-планшетом, и они с Эваном обошли самолет вокруг, проводя осмотр и проверку. Потом Эван помог мне забраться и пристегнул ремни безопасности. Сам забрался на место пилота, пристегнулся, передал мне наушники и проверил приборы. Неожиданно в наушниках раздался его голос: – Над холмами немного потрясет, но, как только выйдем из турбулентности, дальше нас ждет спокойный полет. Мотор зарычал, начал крутиться винт, и самолет вырулил на полосу, разрезая воздух. Нос поднялся, и мы оторвались от земли. Самолет потряхивало и болтало, крылья дергались туда-сюда с каждым порывом ветра, и я изо всех сил вцепилась в края сиденья. Но потом мы перелетели за хребет и заскользили над ослепительно-бирюзовым, отливающим серебром океаном, и я ослабила хватку. – Это просто невероятно, – выдохнула я. Лицо Эвана сияло, как у мальчишки. – С этим ничто не сравнится. Если б я мог жить в воздухе, я бы так и делал. – Ты, наверное, был в прошлой жизни птицей. Ястребом или орлом. – Скорее стервятником. – Нет, не стервятником. Они летают слишком низко над землей. Он рассмеялся и поднял нос самолета вверх, и мы поднялись выше, чем летают орлы. Я почувствовала, как исчезают все мои подозрения и вопросы остаются там, внизу, на земле. Показывая то на одну, то на другую часть неровной береговой линии, Эван объяснял, где синклинальные складки земной коры, где остались следы разрушившихся вулканов, а где проходят линии разлома при землетрясении. – Очень впечатляющий урок природоведения, – оценила я. – Жаль, что Софии нет. – Ее ждет такой же урок, когда я возьму ее с собой. Очень быстро мы начали снижаться над пригородами Лос-Анджелеса. Связавшись с авиадиспетчерской службой, Эван получил разрешение сесть в аэропорту СантаМоники. Самолет приземлился с глухим толчком и, немного проехав по полосе, остановился. Мы устроились в поджидавшем нас черном «Шевроле Субурбан». Яркий свет Лос-Анджелеса, разноцветный, точно леденцы, так отличался от затянутого туманами Биг-Сура. До отеля, многоуровневого здания на океанском побережье, мы доехали быстро. Эван зарегистрировал нас и передал мне электронный ключ. – Разные номера? – уточнила я. – И, боюсь, разные этажи. Увидимся в лобби через два часа, – рассеянно ответил он, уже погрузившись в бесконечно поступающие звонки и сообщения. Мой номер оказался на третьем этаже: небольшой, красиво обставленный люкс, больше в стиле Хэмптон[13], чем природный дизайн в духе западного побережья. Вид на белый, точно сахарный, пляж, полоску океана и прибрежную дорожку. Выйдя на балкон, я какое-то время наблюдала за гуляющими, велосипедистами и отчаянными скейтбордистами. И позволила себе замечтаться: как мы пропустим благотворительный вечер и пойдем гулять на набережную. Будем глазеть на бодибилдеров, покупать дурацкие шляпы, есть картофель фри в спиральках и пончики, а потом поедем кататься на колесе обозрения на причале. Колесо обозрения и пончики против сделки стоимостью в сотни миллионов долларов. Что за глупая фантазия. Я вернулась в номер. На подготовку у меня оставалось меньше двух часов. Позволив себе роскошь полежать в просторном джакузи, я вымыла волосы шампунем с запахом альпийских цветов. Стилист Эллы, Джамайка, не обрила меня наголо, только подстригла так, что волосы спадали на плечи густыми волнами, и покрасила тонкие прядки в золотистый и светло-бежевый тона, подчеркивающие мой натуральный светло-каштановый цвет. К макияжу я подошла более ответственно: вспомнив техники, которым научилась у стилистов «Темной Карлотты», я смешала хайлайтер, тени и румяна, чтобы подчеркнуть скулы и выгодно оттенить широко расставленные глаза. Очертив контур губ, я нанесла помаду насыщенного кораллового оттенка. Оценив получившийся результат, я стерла примерно четверть. Вытащив из чехла платье напрокат, я встряхнула розово-золотистый шелк. Нежный кружевной узор, глубокий треугольный вырез, облегающий корсет и юбка, колоколом расширяющаяся до середины икры. Оно пришло два дня назад, и я примерила его перед потемневшим старым зеркалом над заложенным камином. Зеркало улыбнулось. Но, как и любой оракул, оно оказалось своенравным, и когда я сделала пару шагов назад, то показало лишь карикатуру. Вырез был слишком глубоким, золотисто-розовый цвет чересчур кричащим, а всего лишь достаточно привлекательная девушка отчаянно хотела нравиться. – Ну и черт с тобой, – пробормотала я потемневшему зеркалу. Стянув платье и упрятав его обратно в чехол, второй раз я его достала только сейчас. Аккуратно надев наряд через голову, я разгладила юбку и поправила глубокий вырез корсета. Извернувшись, застегнула потайную молнию на спине. В люксе стояло зеркало в полный рост, но я пока в него не смотрела. Еще рано. Сначала я надела босоножки цвета темного золота на восьмисантиметровых каблуках, в уши вдела бриллиантовые серьги-гвоздики, а на шее защелкнула аметистовое колье, которое мама подарила мне на шестнадцатилетие. От него мои глаза казались фиалковыми, говорила она. Как у Элизабет Тейлор. Только потом я повернулась к своему отражению. Платье было одновременно сексуальным и скромным, идеальное сочетание. Золотисто-розовый цвет подчеркивал румянец на щеках и светлые прядки в волосах. Возможно, глаза тоже стали чуть-чуть фиалковыми. Я порозовела от удовольствия: девушка в зеркале выглядела не просто достаточно привлекательной. Она выглядела почти красавицей. Сделав селфи, я отправила его Софии, и она тут же ответила: «О господи, ты выглядишь потрясно!!!» Но я все же уточнила: «А вырез не слишком большой?» От нее тут же пришел ответ: «Нет!!! Вырез смотрится секси!» На ее грубую прямоту в этих вопросах можно было положиться. Я улыбнулась от удовольствия. Может, я в самом деле выглядела потрясно.