– У нее должно быть право голоса, – обратилась я к Кэрри. – София права, она уже не маленький ребенок. – Согласна. Но в глазах закона она – несовершеннолетняя, у которой нет никакого права голоса. Конечно же, мы сделаем все возможное, чтобы она осталась с вами. – А когда мы сможем поговорить с Эваном? – Надеюсь, скоро. Буду держать вас в курсе. К особняку подъехал фургон доставки, и взволнованный парнишка, которому пришлось отбиваться от пронюхавших про нас репортеров, принес пакеты с зеленью, овощами, мясом, выпечкой и едой для собак. – Мы здесь как в тюрьме, – проворчал Отис, разбирая продукты. – И они не прислали выпивку. – В гостиной есть бар, – сообщила я. – Забит под завязку, а еще вино в холодильнике. Мы налили себе по порции водки и включили телевизор размером во всю стену. Местные новости говорили только об обыске в Торн Блаффсе. – Не уверен, что выдержу это, – заметил Отис, но не сдвинулся с места. Показывали нарезку видео Беатрис на пике славы супермодели, потом повторяли старые кадры прошлого декабря – как Эван отпихивает от лица микрофон, потом съемку Торн Блаффса с вертолета – особняка, башни и видневшегося сквозь листву моего коттеджа «Магритта». Потом шли интервью с жителями Кармела, из которых я узнала Хани с занятий по йоге: она рассказывала о ссоре между Рочестерами на террасе «Вентаны». Затем слово дали слесарю, чинившему протекающую раковину: «Он держал ее там взаперти, да. Мне она казалась узницей, которая не может сбежать». Я с облегчением заметила, что Эллы Махмед среди них не было. Экстренный выпуск новостей прервал репортаж, и темноволосая корреспондентка с горящими от доставшейся ей сенсации глазами представила Ричарда Мак-Адамса: – Брат Беатрис Мак-Адамс-Рочестер сообщил мне, что недавно предоставил полиции новые доказательства и что именно они позволили получить ордер на обыск. На огромном экране появилось лицо Рика Мак-Адамса, до сих пор с бинтом на голове, может, даже побольше прежнего. – Вот гаденыш, – пробормотал Отис. Я сделала звук погромче. – Да, Рамона, я чистил сообщения в телефоне с незнакомых номеров, – раздался голос Рика, – ну, знаете, когда вам звонят из онлайн-магазинов и всякие мошенники. Я даже не прослушивал их, просто кликал «удалить», «удалить». Но потом я увидел одно и, к счастью, обратил внимание на дату, 17 декабря. День, когда пропала моя сестра. Звонок был в 16:56. – Он сделал паузу для вящего эффекта. – Всего за полчаса до того, как ее муж сообщил о том, что она якобы утонула. – Вы прослушали это сообщение, да? – Да. Будто что-то меня подтолкнуло. – Ричард, расскажите, что вы услышали. – Я услышал голос своей сестры, Беатрис. – И что же она говорила? – Я пока не могу раскрывать детали. Но могу сказать, что она была напугана. Умоляла меня приехать и помочь ей. – Голос его жалостливо дрогнул. – Беатрис сказала, где собирается спрятаться от него. В тайном месте. К сожалению, оно оказалось недостаточно тайным и не спасло ее. – Эмоции переполняли его. Он потянулся за стаканом воды, но не сделал ни глотка. – Рамона, это было так мучительно. Испуганный голос сестры, умоляющей спасти ее, когда уже было слишком поздно. Но это доказывает, что ее убил собственный муж. – Что вы чувствуете, зная, что могли прослушать это сообщение раньше? – Я просто потрясен. Но благодарен, что не стер его, как остальные. Наверное, нечто, возможно какая-то глубокая связь между нами, заставило меня прослушать его. Мы с сестрой были очень близки. Будто даже после смерти она пыталась связаться со мной. – Чушь, – пробурчал Отис. – Так вы считаете, что ваша сестра мертва? – печально уточнила репортерша. Лицо Рика исказилось. – Да, Рамона. Я всегда так считал. И я бы почувствовал, будь она жива. Камера приблизила лицо репортерши, излучающее глубокое сочувствие. – Когда она исчезла в декабре, вы называли Эвана Рочестера монстром и социопатом. И что ваша сестра боялась за свою жизнь. – Эти заявления говорят сами за себя, Рамона. Я лишь добавлю, что, бывало, я и сам боялся за свою жизнь. – Так это Эван Рочестер нанес вам травму? – Я пока не могу об этом говорить. – Рик посмотрел в камеру: сама искренность, а все ему так несправедливо не верили. – Все, что могу сказать: я благодарен за то, что он наконец под стражей. Репортерша поблагодарила его, Рик скорбно покивал, и камера вернулась к ведущим службы новостей. – Ты хоть чему-то из этого бреда веришь? – спросил Отис. Я выключила звук. – Не знаю. Рик написал мне на прошлой неделе, что нашел новые доказательства, и сострил, что всегда нужно слушать старые сообщения, а потом перестал выходить на связь. Больше я от него ничего не получала. – Господи. Ты сказала Эвану? – Нет. Решила, Рик может блефовать и просто пытается вывести Эвана из себя. Это было на него похоже. Но я собиралась рассказать Эвану после того благотворительного мероприятия. – Боже. – Отис побелел как простыня и трясущейся рукой долил себе еще водки. – Ты в порядке? – Его вид в самом деле внушал тревогу. – Так он виновен? Эван? – Мы еще не знаем. Не знаем, какие у них доказательства. – Но теперь они у них есть. Ты слышала Мак-Адамса. Они, должно быть, нашли ее останки в том тайнике, о котором он говорил. И я буду в полной заднице, потому что я знал, что это он. Внутри все похолодело. – О чем ты, Отис? – Я знал, что он собирается ее убить. Ну то есть не прямо знал, но догадывался – я правда считал, что он этого хочет. А потом так и произошло. – Почему ты так уверен? Отис от души глотнул водки. – Той ночью, перед тем как она утонула, Беатрис пыталась сжечь дом. – Она устроила пожар в библиотеке? – Так ты об этом слышала? – Лак на пианино весь вздулся и потрескался. Как будто его поливали водой. – Да, она подожгла книгу, один из своих альбомов по искусству, который лежал на пианино. Я услышал, как сработала пожарная сигнализация, побежал за огнетушителем, но когда прибежал, пожар уже потушили разбрызгиватели. Потом я пошел в зал, где Эван схватил Беатрис за руки, и господь свидетель… Бокал трясся в его руках, и я, забрав его, поставила на стол. – Продолжай, рассказывай. – Он будто поймал какое-то дикое животное, страдающее бешенством или чем-то вроде этого. Я видел в его глазах, как сильно он ее ненавидит. Будто хочет задушить собственными руками. – Отис содрогнулся. – А может, и задушил бы, если б я не вошел. Так что я помог ему отвести ее в комнату, она билась в истерике, кричала что-то вроде «не запирай меня в этой будке», «паутина» и другую чушь. Он закрыл ее в комнате и посадил Микки у двери сторожить, а Минни – у дверей террасы. – Так это правда. Он все время держал ее взаперти. – Нет, так – никогда. Но я не видел прежде, чтобы она творила что-то настолько дикое. Обычно ей давали сильное успокоительное, и Аннунциата внимательно за ней следила. – Он провел рукой по волосам, взлохмачивая и без того растрепанную прическу. – А следующим утром Эван сказал мне забронировать столик в «Сьерра-Мар», чтобы они там отпраздновали свою годовщину, как ни в чем не бывало. Будто она не была совершенно слетевшей с катушек. По телевизору без звука снова показывали съемку Торн Блаффса с воздуха, и я заметила ту зловещую бухту под мысом, на котором возвышалась башня, – ту бухту, где я однажды заметила скользящую в тумане фигуру. Мне вдруг стало очень холодно. – Если меня вызовут в суд, мне же придется все это им рассказать? – В этот раз тебе придется рассказать всю правду. – И меня могут обвинить в пособничестве убийству? И отправят в тюрьму? – Ты торопишься с выводами. Нам всем нужно успокоиться. – Тебя тоже вызовут в суд. И ты должна будешь признать, что спала с ним. – И мне тоже придется сказать всю правду, – медленно произнесла я. – Нам понадобятся адвокаты. – Малик берет тысячу двести долларов в час, – саркастично хмыкнул Отис. – Дендри, возможно, больше. А Хорват выставит счет на пять-шесть сотен. – Разберемся. Мы же всегда справляемся, правда? И всегда прикрываем друг друга. – Я взяла его за руку, и он слабо пожал мою ладонь в ответ.