– Малик рассказал нам про Модильяни, – поколебавшись, сообщила я. – Что ты подделал подпись Беатрис, чтобы взять кредит. – Да, признаю. – И что картина ненастоящая. – Да. Я заказал копию. – На заднем фоне раздался чей-то повелительный отрывистый голос. – У меня нет времени. Потом все объясню. Скажи Софии, что я позвоню ей, как только смогу. И, Джейн… – Да? – Дождись меня. Пожалуйста. – И он повесил трубку. Я пошла искать Отиса, который с пустым взглядом сидел перед телевизором, по которому шел повтор сериала «Чокнутая бывшая». Узнав о звонке, он только апатично пробурчал что-то в ответ. – А где София? – Давно ее не видел, – дернул плечом он. – Она сегодня вообще ела? – София большая девочка. Если чего-то захочет – найдет. – Взяв один из бокалов, Отис вытер его о футболку с изображением «Металлики» – редкой, коллекционной, он всегда ее очень берег. Да, дело серьезное. Я пошла в комнату Софии – каморку за прачечной, так и говорящую «оставьте меня все в покое», которую она себе выбрала. Постучав в дверь, ответа я так и не получила. Тогда я постучала еще, позвала ее по имени, а когда она не ответила, открыла дверь. София лежала в темноте на кровати. – Уходи. Я включила свет. Черт. На прикроватной тумбочке – целый набор пустых бутылочек из-под ликеров: «Калуа», «Шартрез», еще что-то, а рядом полупустой стакан для воды с чем-то напоминающим «Франжелико». И баночка с таблетками. – Это что такое? – Я уже сделала шаг и протянула руку, но она схватила ее первой, вытряхнула в ладонь целую горсть и запихала в рот, а потом запила ликером из стакана. Я с силой ударила ее по спине, и таблетки вылетели из нее. – Блин! – Она тут же насыпала себе еще, я попыталась выхватить пузырек, и какое-то время мы боролись. София была сильнее, но я не сдавалась, так что в конце концов вырвала у нее таблетки, попутно сбив стакан и разлив ликер по всему покрывалу. В комнате запахло орехами. – Иди к черту! – завопила София. Я посмотрела на этикетку: аспирин. Слава богу. – Сколько ты уже выпила? София с вызовом смотрела на меня и молчала. Ее макияжу было не меньше двух дней, и он стекал по лицу, точно дорожки блестящих голубых слез. Из-за размазавшегося фиолетового блеска для губ казалось, будто у нее синяк на пол-лица. – Сколько, София? – требовательно повторила я. – Несколько. – И сколько это? – Не знаю. Мне плевать. Уходи. Я бегло оценила размер бутылочки и количество таблеток: почти полная. Вряд ли она проглотила много. – А сколько ты собиралась выпить? – Все. Я собиралась выпить все. Потому что я хочу умереть. Всем на меня наплевать, я никому не нужна, моя жизнь полное дерьмо, я ненавижу все на свете и хочу умереть! Я попыталась присесть рядом, но тут же подпрыгнула, услышав: – Не раздави Ниалла! Из-под липкого покрывала выглядывал питон. Он скользнул под подушку, и тогда я села. – София, послушай меня. Я понимаю, как ты себя чувствуешь. Понимаю, как сильно скучаешь по маме. – Нет, не скучаю. Она просто сволочь, и я ее ненавижу! Я дернулась. – Не говори так. На самом деле ты так не считаешь. – Нет, считаю! Ей тоже было на меня наплевать! Она взяла и поехала в эту свою Африку, а если б не поехала, то не умерла бы от дурацкого арахиса! Но она поехала, а теперь она умерла, а ее гребаная щетка еще стоит все в той же дурацкой чашке «Суперсемейки», и чертовы тапочки у кровати, и идиотский велосипед все в том же коридоре! Все они еще здесь, а она просто сволочь, и я ее ненавижу до глубины души! – На самом деле ты так не думаешь, – сурово отрезала я. – Ты знаешь, она даже подумать не могла, что умрет, и никогда бы никуда не поехала, если б сомневалась, что вернется к тебе. София потерла глаза, размазывая остатки макияжа. – Какая разница. Я ее ненавижу. – София, послушай… – Не буду. Убирайся. – Она отвернулась к стене. Потребовался весь мой самоконтроль, чтобы не наорать на нее. – Можешь любоваться на стену сколько хочешь, – взяв себя в руки, спокойно начала я, – но я никуда не уйду, и тебе придется меня выслушать. Ты же знаешь, что моя мама тоже умерла. В прошлом году. – Мне все равно. – У нее был рак легких, хотя она ни дня в жизни не курила. Это было чудовищно нечестно. И когда она умирала, я злилась до чертиков. Тогда я думала, что это из-за другого. Я была влюблена в одного парня, и пока мама умирала, он бросил меня. И, хуже всего, он ушел к моей самой близкой подруге. София фыркнула. – Знаю, было глупо не заметить. Он оказался подонком, они оба. Я была просто в бешенстве. И только потом поняла, что злилась не на них. На них тоже, конечно, но не только. Сильнее всего я злилась на маму. – Помедлив, я продолжила: – Я винила ее за то, что она умирала, хотя знала, что она в этом не виновата. Она не хотела умирать и оставлять меня. Но она умерла, и я осталась совсем одна, без родных. В ответ только пожимание плечами. – После ее смерти я тоже много пила. Раньше я работала в баре, и у меня оставались друзья, которые приносили мне выпивку. Я напивалась до безумия. Но это не помогало, и я чувствовала себя только хуже. А потом я потеряла работу и почувствовала… ну, как себя чувствуют, когда чем дальше, тем только хуже? – делано пренебрежительно фыркнула я. – Будто ты в темном и страшном мире, в тумане, из которого нет выхода. И так было, пока я не приехала сюда. София что-то промычала в ответ. – Что? Она повернулась ко мне: – Здесь тоже туман. У меня вырвался смешок. – Да, но я имела в виду эмоции. – Я знаю, что ты имела в виду. Мне не шесть лет. – Конечно, нет. Но я пытаюсь сказать, что чувствовала себя так же, как и ты, – что кругом только темнота и так будет всегда. Но потом я приехала сюда, и все изменилось. Мне снова стало хорошо. Я будто стала частью новой семьи. Понимаешь? Помолчав немного, она ответила: – Тебе проще. – Почему? Потому что я старше? – Нет. Потому что ты симпатичная, а я нет. Я ошарашенно уставилась на нее. – И почему ты думаешь, что не симпатичная? – Потому что это правда. Я как собака. У меня прыщи и большие уши, смешной нос и грудь тоже. – София, это неправда! Ты хорошенькая, я так подумала сразу, как увидела тебя, и с каждым днем ты становишься красивее. – Никто так не считает, – возразила она. – Кто этот «никто»? Кто-то что-то сказал? Еще пожатие плечами – точнее, одним плечом. – Это Пейтон? Или ее брат? Как его, Олкотт? – Он ничего не говорил, – поколебавшись, произнесла она.