– Тогда что? Он что-то сделал? – Он меня не насиловал, если ты это имеешь в виду. – Просто расскажи. Пожалуйста. Она покачала головой. – Ничего. Забудь. – Ты посылала ему откровенные фотографии? – Иногда, – после очередной паузы произнесла она. Дьявол. – Так, понятно. Верх и низ? – Оставила стринги. С фронтальной камеры. – Так, – мягко повторила я. – Он что-то сказал? – Они все сказали. Он и все его друзья. – Он переслал им твои сообщения? Она опустила голову. – Есть такая игра… называется «Поцеловать, жениться, убить», знаешь? – Да, знаю. – Вот только… – совсем тихо произносит она, – еще она называется «Переспать, жениться, убить». – И это знаю. Они использовали твои селфи? – Наверное. И никаких «жениться» или «переспать» я не получила. Они все поставили «убить». Кроме одного, Келлера, он поставил «переспать», но «только с мешком на голове». Во мне поднимается гнев. Испорченные тупые засранцы! – Как ты узнала? – Пейтон рассказала. Ей все поставили «переспать», кроме одного мальчика, Джейка Голдберга, он поставил «жениться», потому что он, типа, такой горячий парень, что смог бы уговорить ее выйти за него замуж, если б хотел. Ну то есть если б они были старше. Вот уроды. Не могу найти слов. Ей всего тринадцать, у нее умерла мать, отца арестовали. Но я также знаю, что в тринадцать лет даже такая трагедия может поблекнуть, если твои обнаженные фотографии высмеивают популярные красивые мальчики. – Солнышко, послушай. Они просто глупые мальчишки, которые пытаются казаться старше, чем на самом деле. А правда в том, что они тебя боятся. – Не боятся. – Боятся. Ты вызываешь в них эмоции, которых они боятся. Настоящие эмоции. И они боятся это показать. – Чушь. – Нет. Это просто кучка неуверенных в себе отморозков, и узнай твой папа об этом, он бы их убил. – Что, буквально? – ехидно уточняет она. – Как Беатрис? – София, ты же не можешь знать про нее наверняка, – потрясенно возразила я. – Они его за это арестовали. Значит, знают, что это он сделал. – Еще ничего не доказано. Его могут признать невиновным. – А ведь ты не говоришь, что он этого не делал. А если он никогда не выйдет из тюрьмы, что будет со мной? Бабушка уже немолодая и может свалиться замертво в любую минуту. – Не такая она и старая. – Это твоя мама была не такой старой. А моя мама вообще старой не была. – Голос Софии стал тоньше. – Ты ничего не знаешь! Ни черта ты не знаешь! – Кое-что я, черт возьми, знаю, – сорвалась я. – Что я тебя никогда не оставлю! Она подняла на меня изумленные глаза. – Даже если мы не будем жить в одном доме, ты всегда сможешь поговорить со мной, когда захочешь. И если я когда-нибудь очень сильно тебе понадоблюсь, я сразу же примчусь, несмотря ни на что. Пару мгновений она смотрела на меня с прежним упрямством, но потом эта маска неожиданно дала трещину и спала. Лицо Софии выглядело таким юным, уязвимым и потерянным, что у меня сердце кровью обливалось. Я обхватила ее за плечи, притянув к себе. – Ты больше не останешься одна, пока я жива, – пообещала ей я. – А я пока не собираюсь падать замертво еще долгое, долгое время. София хихикнула и посмотрела на меня. – Ты же никому не расскажешь? – Никогда. Обещаю. Пойдем приготовим что-нибудь поесть – я умираю с голоду, и ты, наверное, тоже. И выкинем эти бутылки. Никогда не любила ликеры. – Они отвратительные, – согласилась она. Глава тридцатая На следующий день Кэрри Хорват сообщила, что все в порядке и мы можем возвращаться в Торн Блаффс. У въезда на частную дорогу осталось всего несколько слонявшихся туда-сюда репортеров. В особняке царил настоящий хаос. Аннунциата с Гектором приехали на несколько часов раньше и спешно пытались вернуть былой порядок. София должна была уехать в Миннеаполис утром – в аэропорт Сан-Франциско ее отвезет Отис, а на другом конце уже встретит бабушка Харриет. Я надеялась поехать с ними и проводить ее, но сопроводительный талон для прохождения контроля безопасности выдали только один, так что мы попрощаемся в особняке. Мы с Отисом помогли ей собрать вещи: то она хотела забрать все до последней мелочи, то вообще ничего не брать. Наконец определилась с одним чемоданом и рюкзаком, но настаивала на том, чтобы взять с собой Ниалла. – Змею – в самолет? – ужаснулся Отис. – Сомневаюсь. Обещаю не делать из него ремешков для наручных часов. На ужин Отис приготовил вариацию «Ле Глю», но София не оценила: – Он не такой. К вечеру мы все уже вымотались и рано пошли спать. Мой коттедж полиция тоже обыскала, так что я попробовала хоть немного прибраться. Уснуть не получалось. Я ворочалась, крутилась, включала свет и пыталась читать, но не могла сосредоточиться. Потом подняла жалюзи и просто смотрела на темную бухту. Никаких белесых фигур. Никаких потусторонних криков. А я бы не отказалась ни от того, ни от другого – хоть кто-то бы составил компанию. Отис с Софией уехали около девяти утра, и я махала им, пока «Приус» не скрылся из виду. Все было странным образом похоже на обычный понедельник. Из окна доносился голос Аннунциаты, на испанском раздающей указания приходящим помощникам. На улице тоже слышались разговоры и шум пилы, лай собак, гоняющих белок, и беличье ворчание в ответ. Только громкий шум кружившего над поместьем репортерского вертолета выбивался из привычных звуков. Кэрри Хорват позвонила в три тридцать. – Час назад Эвану предъявили обвинение в побоях с отягчающими обстоятельствами. Залог назначили в триста тысяч, его внесли. Сейчас ему наденут отслеживающий браслет на ногу и отпустят. – Он скоро вернется? – Через пару часов. Айзек Дендри его привезет. Трубку я положила в крайнем волнении. Хотела ли я вообще его видеть? Он признался, что подделал подпись Беатрис и что взял заем под залог картины, заведомо поддельной; и улик, говорящих о жестоком отношении, тоже было достаточно для ордера на обыск. Нет, я не хотела его видеть. Я не могла. В двери повернулся ключ: появилась Аннунциата с тележкой, впервые пришедшая открыто убраться. Я попыталась улыбнуться, и в ответ мне досталось тоже что-то похожее на улыбку. Вместе с ней я принялась за работу. Полиция вытряхнула все из ящиков, шкафов и моего гардероба и разбросала по комнате. Почти час мы складывали все обратно. Закончив, Аннунциата заменила потухшую свечу новой и зажгла, старательно убрав зажигалку обратно на свою тележку рядом с открытой банкой газировки. «Доктор Браун», черная вишня. Диетическая. – Аннунциата? – крикнула я.