Она указала на ухо, по которому вился проводок: она надела слуховой аппарат. – Вы когда-нибудь приносили газировку в башню? – уже тише спросила я. – Д’а, – ответила она. – Для Беатрис? Для сеньоры? Кивок. – Д’а. – Я имею в виду, после того, как она утонула? Вы видели ее в башне? – Снаружи. В кустах. Меня охватил трепет. – Так она жива? Ты видела ее живой? – Фантазма, – ответила Аннунциата. – Она призрак. Просто призрак. Аннунциата слышала голоса в слуховом приборе и видела призраков в лесу. – А зачем вы принесли призраку газировку? – Чтобы она оставалась там и не ходила сюда, – как само собой разумеющееся, ответила женщина и повернулась. Ее косы сегодня были переплетены оранжевыми нитями и покачивались ниже талии, пока она вывозила свою тележку на улицу. Было почти семь вечера. Интересно, сколько еще осталось ждать? Я не хотела его видеть. И в то же время отчаянно желала этого. Мне нужно было чем-то себя занять, или я сойду с ума. Тумана не было; вечер стоял ясный, и даже сумерки еще не опустились. Надев кроссовки для бега, я направилась к частной дороге и бежала изо всех сил, спотыкаясь о корни деревьев, упавшую кору, пока наконец, устав, не опустилась на большой камень у дороги, отдохнуть. Мимо проехал темно-серый внедорожник. По телу пробежала дрожь. Следующие пятнадцать или двадцать минут я так и просидела на камне. Внедорожник проехал в обратном направлении. Поднявшись, я пошла обратно к коттеджу, приняла душ, надела чистую футболку с белыми джинсами и вышла на террасу. Садящееся солнце раскрасило небо в розовые, бирюзовые и золотисто-оранжевые цвета, придав огромной зазубренной скале, сложенным рукам Марии Магдалины, блеск и цвет чеканной меди. Какое-то время я наблюдала за небом, постепенно тускнеющим до лавандово-лиловых и свинцовых оттенков. Горизонт потихоньку затянули иссиня-серые облака. На утесе появилась темная фигура. Желудок сжался. Он прошел до края утеса, слегка прихрамывая из-за прикрепленного на лодыжке следящего устройства. Как хромал он тогда, когда упал с мотоцикла – тем вечером, когда я застала его врасплох, появившись из тумана. Будто в другой жизни. К нему приблизились два силуэта поменьше – фигуры волшебных существ. Неверным шагом он двинулся по дороге, но через несколько минут развернулся обратно к дому, а собаки следом, пока все трое не исчезли из виду. Практически совсем стемнело. Море раскинулось черным полем с белыми трещинами и вершинами волн, мчавшимися в разные стороны и бросавшимися на утесы в самоубийственном порыве. Я слушала этот грохот и рев и думала о силе ледяного течения, вспоминая охвативший меня ужас, когда оно тащило меня за собой. Я зашла обратно и закрыла жалюзи. Налила себе и выпила целый стакан воды. Раздался звук сообщения. Нервно взглянув на телефон, я прочитала сообщение: «Я в зале. Ты придешь?» Сердце застучало сильнее. Помедлив несколько мгновений, я написала: «Да». Выждав еще несколько минут, собираясь с мыслями, я пошла к особняку и вошла через черный ход. О моем приходе сообщил громогласный хор трех повизгивающих собак. Всей стаей они проводили меня в комнату. Оттуда лилась музыка, как и в первый мой вечер в Торн Блаффсе. Но сейчас это были загадочные низкие звуки труб без определенной мелодии. Как и в первый вечер, я замерла на пороге. Помню, как я тогда представляла его сидящим у камина с угрюмым видом и как я ошиблась. Так и сейчас. Он стоял у бара на колесиках и снимал проволоку с шампанского. Минни с Микки замерли рядом, внимательно наблюдая за каждым его движением. Эван выглядел как бродяга – точно как в тот первый вечер. Небритый, со спутанными темными кудрями, в потрепанной белой футболке и черных джинсах. Так, как мне нравилось больше всего. – «Вина и музыки просил я – крепче и громче, чем вчера». Он обернулся. На губах появилась улыбка. – Можешь взять вино покрепче, если хочешь, но, думаю, ты заметишь, что и шампанское подействует. А что касается музыки – это духовная музыка инков, во всяком случае, современная версия, и это практически единственное, что прямо сейчас не дает мне сойти с ума. – Пробка выскочила из бутылки, такой праздничный звук. Эван наполнил только один из золотых бокалов и передал мне. – Ты не будешь? – Я же в тюрьме, помнишь? Никакого алкоголя. Один глоток – и эта штука, к которой я прикован, начнет вопить. Во всяком случае, так они сказали. – Могу я посмотреть? – Если хочешь. Сев на софу, он закатал отворот на джинсах. Поставив бокал, я присела, разглядывая прибор: объемистое устройство на толстом черном ремешке. – Выглядит тяжелым. – Около пяти килограмм. Отдает садомазохизмом, тебе не кажется? Вполне подходит, я и так в рабстве. Я провела пальцами по черному металлическому предмету. Кожа вокруг ремешка выглядела воспаленной. – Чертовски болит? Он снова улыбнулся. – Нет, не настолько. Немного саднит, и все. Я поднялась на ноги. – Как далеко ты можешь выходить? – Тридцать метров от дома. Если дальше – оно взвоет и уведомит власти. – Он опустил штанину, прикрывая датчик. – И на два часа в день надо подключаться к розетке и заряжать его. Я будто стал чертовым айфоном. – Мне жаль. Он только пренебрежительно хмыкнул. – Пожалуйста, попробуй – это «Крюг» 1998 года, должно быть довольно неплохим. Я сделала глоток, совершенно не ощущая вкуса. Поднявшись, он открыл коробку с сигарами на кофейном столике и выбрал одну. – Ты не против? – Раньше ты не спрашивал. – А теперь спрашиваю. – Нет, не против, – вздохнула я. Откусив кончик, он зажег ее и затянулся. Потом выпустил клуб ароматного дыма, и… все его оживление испарилось. – Джейн, я уничтожен, – сказал он. – Я потерял все. Я полный банкрот. Как оказалось, когда тебя обвиняют в убийстве, защита – дело дорогое. – Обвинение уже звучит по-другому, – заметила я. – Пока нет. ФБР проводит исследования ДНК в лаборатории, оснащенной по последнему слову техники. Если подтвердится, что кровь моя и Беатрис, обвинение в убийстве будет предъявлено снова. Второй степени, вероятно, но все равно плохо. – А высока вероятность… – сделав вдох, я продолжила: – Что это подтвердится?