Она беспомощно оглянулась вокруг себя, как бы ища сочувствия, поддержки, подтверждения своей надежде и встретилась глазами с Каролюсом Фонта. Он глядел на нее с таким же неподдельным наивным изумлением, с каким ребенок смотрит на шляпу фокусника. Как из такого маленького ротика мог вылететь такой колоссальный «квак!» Все, что я сейчас рассказываю, было делом нескольких мгновений, которые однако показались Ришару и Моншармэну бесконечными. Они были бледны как полотно. Весь этот инцидент произвел тем более потрясающее впечатление, что к нему примешалась мысль о призраке. Они уже не могли сомневаться в его присутствии в ложе. Привидение было здесь, около них… совсем близко… так что они чувствовали его рядом с собой, его дыхание шевелило волосы на голове Моншармэна… Их охватил страх. Ришар несколько раз вытирал мокрый от холодного пота лоб. Им хотелось бежать, и вместе с тем было страшно двинуться с места, страшно перекинуться словом, дать понять призраку, что им известно его присутствие. Они не сомневались в том, что сейчас должно было произойти что-то ужасное, но что именно? что? И в эту минуту раздался зловещий «квак» Карлотты, вырвавшийся у них крик ужаса пронесся по всему залу. Они почувствовали себя во власти призрака Оперы. Им казалось, что они видят Карлотту впервые, что это дочь ада, возвещающая им близость катастрофы. А что катастрофа неминуема, они знали. Привидение это предсказало. Зал заколдован. Оба директора задыхались от волнения. Наконец Ришар закричал не своим голосом: — Ну что же! Продолжайте! Продолжайте же! Но Карлотта была мужественна. Она, вместо того, чтобы продолжать, начала сначала и среди трагической тишины внезапно затихшего зала снова раздался её голос: И сердцу голос тайный (квак!) О чем-то говорит! (квак!) Новое кваканье певицы взорвало публику. В зале поднялся невообразимый шум. Ришар и Моншармэн, бессильно откинувшись на спинки кресел, не решались оглянуться назад. Позади слышался смех призрака. Затем голос из пустоты произнес: — Вот позор-то! От такого кваканья может упасть люстра! Они оба посмотрели наверх и застыли от ужаса. Люстра, громадная люстра Парижской Оперы внезапно оторвалась от потолка, словно подчиняясь призыву сатанинского голоса. Под страшные вопли и крики в зале, и смех за спинами директоров, она рухнула в самый центр партера. Началась паника… Моей целью не является оживить это историческое событие, все интересующиеся могут просмотреть прессу за те дни. Было много увечий и одна смерть. Люстра упала на голову бедной женщины, пришедшей в Оперу впервые в своей жизни, той самой, которую Ришар выбрал, чтобы заменить мадам Жири, капельдинершу ложи призрака! Она умерла мгновенно, и на следующий день одна из парижских газет дала следующий заголовок: «Тысяча двести килограмм на голову консьержки!» Это был единственный некролог. Глава 8 Этот роковой вечер имел для всех печальные последствия. Карлотта слегла в постель, а Кристина Даэ сразу после спектакля куда-то исчезла, и в течение двух недель ее нигде не было видно. Рауль не мог понять, где она и что с ней. Он послал ей письмо на квартиру госпожи Валериус, но не получил ответа. Сначала это его не удивило, так как он знал, что она решила порвать с ним отношения, но затем, не встречая её имени на театральных афишах, он встревожился, и желая получить о ней какие-нибудь сведения, зашел в дирекцию Парижской Оперы. Оба директора имели крайне озабоченный вид. Вообще, их в последнее время трудно было узнать. Они ходили как в воду опущенные, бледные, рассеянные, как будто их преследовала какая-то навязчивая мысль. Оба старались избегать разговора об упавшей люстре. Следствие выяснило, что причиной этого печального инцидента следует считать неисправность креплений, на которых висела люстра, и директорам было поставлено на вид недостаточно внимательное отношение к своим обязанностям. Но на всех видевших в то время Моншармэна и Ришара они производили такое странное впечатление, что можно было подумать, что с ними случилось что-нибудь еще более ужасное, чем падение люстры. Они были особенно резки со всеми служащими, за исключением мадам Жири, которая была восстановлена на своем месте. Можно, поэтому, себе представить, как они встретили виконта де Шаньи. На его вопрос, не имеют ли они сведений о Кристине Даэ, они коротко ответили, что она в отпуске, и когда он, не смущаясь их, недовольным тоном спросил: — Надолго? Они сухо ответили: — Пока не выздоровеет. — Значит, она больна? — воскликнул Рауль. — Что с ней? — Не имеем понятия… — Как!? Вы не посылали к ней театрального доктора? — Нет, она не просила, а в том, что она больна, мы теперь не сомневаемся. Однако Рауля это не успокоило, и он решил, чтобы из этого ни вышло, отправиться к госпоже Валериус. Все происходившее вокруг него, начиная с «голоса» в гримерке, сцены в Перро и рассказа Кристины об Ангеле музыки, было настолько важно и загадочно, что он ни минуты не помышлял ослушаться приказания Кристины и не искать с ней встреч. Экзальтированное воображение молодой девушки, её доверчивость, склонность ко всему таинственному, воспоминание об умершем отце и, главное, то состояние экстаза, в которое ее приводила музыка, все это делало из нее самую подходящую жертву для всякого рода мистификаций и проделок. Но кто мог быть этот негодяй? Вот о чем спрашивал себя Рауль, направляясь к госпоже Валериус. Так как виконт де Шаньи прежде всего был человек, обладающий здравым смыслом, то несмотря на то, что сам любил поэзию, музыку, старинные бретонские сказки и главное был без ума от прелестной северной феи, он допускал чудеса только в делах веры, и никакая самая сверхъестественная история в мире не могла его заставить забыть, что дважды два — четыре. Наконец, с замирающим от волнения сердцем, он позвонил в дверь госпожи Валериус, занимавшей маленькую квартирку на улице Нотр-Дам де Виктуар. Ему открыла та же самая горничная, которую он видел в гримерной Кристины. На его вопрос дома ли госпожа Валериус, она ответила, что мадам больна и никого не принимает. — Передайте ей мою карточку, — сказал он. Ему не пришлось долго ждать. — Мадам очень извиняется, — сказала служанка, вводя его в небольшую темноватую гостиную, с висевшими по стенам портретами профессора Валериуса и Даэ, — она вынуждена попросить господина виконта пройти к ней в спальню, так как она не может подняться с постели. Несколько минут спустя, он уже входил в спальню больной, и, несмотря на царившую там темноту, тот час же увидел лежавшую на кровати госпожу Валериус. Она стала совсем седой, но её юные, светлые глаза напоминали, как и прежде, взгляд чистого, доверчивого ребенка. — Господин де Шаньи! — радостно воскликнула она, протягивая вошедшему обе руки. — Вас прислало само небо. Поговорим о ней! Молодой человек вздрогнул. — А где же Кристина? Старуха не смутилась. — Она со своим «добрым гением», — совершенно спокойно ответила она. — С каким ещё «добрым гением»? — вскричал несчастный Рауль. — С Ангелом музыки… Виконт де Шаньи, как сраженный ударом, опустился в кресло. Итак, Кристина у Ангела музыки! Госпожа Валериус, продолжая улыбаться, многозначительно приложила к губам палец. — Только никому об этом не говорите! — Будьте спокойны, — машинально произнес Рауль. Его мысли путались, и ему вдруг показалось, что вся комната завертелась, запрыгала в каком-то диком, непонятном танце. — Подойдите ко мне поближе, — с тем же радостным смехом продолжала старуха, — дайте мне ваши руки, помните, как вы это делали, когда были маленьким. Я вас очень люблю, милый Рауль! И Кристина вас тоже любит! — Как же!.. любит!.. — вздохнул молодой человек, стараясь разобраться в своих мыслях и невольно сопоставляя «гения» госпожи Валериус с «Ангелом» Кристины и мёртвую голову, явившуюся ему на ступенях церкви в Перро, с «призраком Парижской Оперы» о существовании которого он случайно узнал от театральных рабочих. — Почему вы думаете, что Кристина меня любит? — спросил он, понижая голос. — Она постоянно говорит о вас… — Вот как!.. И что же она говорит? — Она мне рассказывала, что вы ей сделали предложение, — рассмеялась старуха, показав два ряда великолепно сохранившихся зубов. Рауль вспыхнул до корней волос и поднялся с места. Он мучительно страдал. — Куда же вы бежите? Садитесь, садитесь!.. Так я вас и отпустила!.. Вы недовольны тем, что я рассмеялась… Ну, простите меня! Конечно, это не ваша вина… Вы не знали… Вы думали, что Кристина совершенно свободна… — Значит она уже невеста? — сдавленным голосом спросил Рауль. — Да нет же, нет! Вы же знаете, что, несмотря на всё свое желание, Кристина не может выйти замуж. — Почему? Говорите же ради Бога! Я ничего не знаю. — Из-за гения музыки. — Опять он!.. — Да, он ей не позволяет. — Не позволяет! Гений музыки не позволяет ей выйти замуж?.. Рауль готов был растерзать госпожу Валериус собственными руками. Бывают минуты, когда чрезмерная наивность достигает таких размеров, что производит пугающее впечатление. Но старуха, не подозревая бушевавшего в Рауле негодования, спокойно продолжала: — Нельзя сказать, чтобы он ей именно запрещал… Он только говорит, что если она выйдет замуж, она уже больше не услышит его… Он уйдет навсегда… Конечно, ей этого не хочется, это вполне понятно. — О, да, это очень, очень понятно! — как эхо повторил Рауль. — Я была уверена, что Кристина вам об этом сказала, еще в Перро, где она была вместе с «добрым гением». — А! Она там была с «добрым гением»? — Да. Вернее, он ей назначил свидание на могиле Даэ, обещая сыграть на скрипке её отца «Воскресение Лазаря». Рауль опять поднялся со стула и решительно произнес: — Сударыня, я попрошу вас сказать мне, где живет этот «добрый гений».