— Бог мой, — воскликнул он, — скажите же, наконец, в чем дело!? Вы, насколько мне известно, свободны, ходите, куда вам вздумается, посещаете маскарады и не показываетесь к себе домой. Где вы были все эти две недели? Что это за история с ангелом, которую вы рассказали госпоже Валериус. Вас просто-напросто обманули, воспользовались вашей доверчивостью. Я сам был свидетелем этого в Перро… но теперь-то вы поняли, в чем дело? Я чувствую, что вы разгадали истину… А между тем госпожа Валериус продолжает верить в вашего «Доброго гения». Объясните же мне ради Бога, что это за комедия… — Это трагедия, мой друг!.. Кристина сняла маску, и Рауль не мог удержаться от крика удивления и испуга, при виде её бледного, похудевшего лица. Куда девался её прежний румянец! Печать страдания наложила неизгладимые следы на её нежные черты; они заострились, чистые, как прозрачные воды северных озер, глаза, как будто потемнели, стали глубже, загадочнее и вокруг них легли темные тени. — Господи! Простите меня! простите меня!.. — простонал он, простирая к ней руки. — Потом… когда-нибудь… после… — прошептала она, надевая маску, и вышла из ложи. Он хотел броситься за ней, но она обернулась и жестом приказала ему оставаться на месте. Он беззвучно смотрел ей вслед… Подождав несколько минут, он в свою очередь машинально, спустился вниз и смешался с толпой. Голова его горела, сердце ныло. Он спросил у первой попавшейся маски, не видела ли она, куда прошла «Красная Смерть». Никто не знал. Напрасно проискав ее по всем залам, он, часов около двух ночи, очутился в коридоре, куда выходила гримерная Кристины Даэ. Он постучал. Тишина! Тогда он открыл дверь и вошел, как и в тот вечер, когда он искал «голос». Комната была пуста. Одинокий рожок газа, как ночник, бросал вокруг себя причудливые тени. На письменном столе лежала почтовая бумага. Рауль уже собрался было написать Кристине, как вдруг в коридоре раздались чьи-то шаги… Он едва успел спрятаться за портьеру, как дверь отворилась и вошла Кристина. Он старался не дышать. Ему хотелось видеть, что будет дальше. Какое-то чутье говорило ему, что сегодня ему удастся разгадать, если не всю, то хотя бы часть тайны. Войдя в уборную, Кристина сняла маску, бросила ее на стол, вздохнула и закрыла лицо руками. Думала ли она о Рауле? Нет! Он слышал, как она прошептала: «Бедный Эрик»! Он подумал, что ослышался. Если кто был достоин сожаления, то это именно он, Рауль, и было бы вполне естественно, если бы после всего, что произошло между ними, она сказала «бедный Рayль». Но она вздохнула, и снова до него донеслись её слова: «Бедный Эрик»! Что это был за Эрик, и почему она жалела его, когда несчастен был Рауль, молодой человек не мог понять. Между тем Кристина начала писать и так спокойно и внимательно, что Рауль, все еще находившийся под впечатлением переживаемой им драмы, был неприятно поражен её хладнокровием. «Какое самообладание!» — подумал он. Она исписывала уже четвертый лист, как вдруг подняла голову, поспешно спрятала за корсаж написанное и стала прислушиваться. Рауль тоже… Откуда могли доноситься эти странные звуки? Из-за стен неслось какое-то отдаленное пение, как будто пели сами стены… Вот пение становится громче… Слова яснее… можно даже различить голос… такой мягкий, чарующий, но, тем не менее, это был, несомненно, мужской голос… Вот он приближается… пронизывает стену… вот он уже здесь… он в комнате, около Кристины! Кристина поднялась с места и так естественно, как будто она говорила с человеком, сказала: — Я готова, Эрик. А вы немного опоздали. Рауль не верил своим глазам. Кристина оживилась. Добрая улыбка, одна из тех, какие бывают у выздоравливающих, появилась на её губах. Голос опять запел и Рауль опять должен быть сознаться, что он никогда в жизни не слышал такого дивного пения. В нем было все: мощь, красота, нежность и такая чистая небесная гармония звуков, что казалось, сами ангелы слетели на землю, чтобы одарить простых смертных таким божественным источником вдохновения. Раулю становилось понятно, каким образом Кристина могла так дивно петь в тот незабвенный вечер. Кто хоть раз услышит этого великого певца, на всю жизнь остается проникнутым его божественным вдохновением. Он пел самую известную и даже порядком поднадоевшую многим арию, но в его исполнении она казалась гимном грешной любви, полетом яркой, страстной фантазии. Этот небесный голос воспевал грех, он пел «ночь любви» из «Ромео и Джульетты». Кристина, как и тогда на кладбище, простерла к нему руки. Рауль, стараясь побороть охватившее его очарование, отнимавшее у него способность мыслить и действовать, решительно отдернул скрывавшую его занавеску и направился к Кристине. Она, как загипнотизированная, продолжала двигаться в конец уборной, к зеркалу, которое занимало часть стены, и не видела Рауля. Наконец она подошла к зеркалу так близко, что обе Кристины — живая и отражение, слились в одно целое, и Рауль уже протянул руку, чтобы схватить обеих. Как вдруг что-то блеснуло, отбросило его в сторону, ледяной ветер подул ему в лицо и две, четыре, двадцать Кристин закружились вокруг него так быстро, что он не успел схватить ни одной. Затем все исчезло, и он увидел в зеркале только свое собственное изображение. Кристина пропала. Он бросился к зеркалу. Стал ощупывать стены. Никого. А между тем откуда-то издали еще доносилось пение. Он вытер мокрый от холодного пота лоб и прибавил огня. Все, что с ним только что произошло, напоминало ему приключения странствующего принца, попавшего в заколдованный замок. Однако ведь он все это видел наяву, не во сне. Но куда же скрылась Кристина? И вернется ли она? Увы! Она сказала: «Все кончено». Измученный, разбитый он упал на тот самый стул, где только что сидела Кристина, и тоже закрыл лицо руками. Когда он их потом отнял, по щекам его катились крупные слезы. Это были слезы ревнивого ребенка, обычные, но глубоко искренние, слезы любовника, задающего себе тот же вопрос, какой задал себе и Рауль: «Но кто же он? Этот Эрик?» Глава 10 На другой день после вышеописанных событий, виконт де Шаньи опять отправился к госпоже Валериус. Его ожидала очаровательная картина. Около постели госпожи Валериус с шитьем в руках сидела Кристина. Её прелестное кроткое лицо преобразилось, на щеках снова играл нежный румянец, темные круги под глазами исчезли, это была опять прежняя, цветущая Кристина, и если бы не легкое облачко печали, скользившее по её прелестным чертам, нельзя было бы допустить мысли, что она героиня такой таинственной, непостижимой драмы. Она, по-видимому, совершенно спокойно, встала ему на встречу и протянула руку. Но Рауль был так поражен её присутствием, что остановился, как вкопанный и не мог выговорить ни слова. — В чем дело, господин де Шаньи? — воскликнула госпожа Валериус. — Вы не узнаете Кристину? Добрый гений сжалился над нами и она опять тут… — Мама! — краснея, перебила ее молодая девушка: — Вы мне обещали никогда об этом не говорить. Вы же знаете, что никакого гения музыки не существует! — Но дитя мое, ведь он же целых три месяца давал тебе уроки пения… — Мама, я вам обещала все это объяснить со временем… потом… До тех пор вы же дали мне слово ни о чем меня не спрашивать… — В том случае, если ты тоже обещаешь мне не расставаться со мной. Даешь слово? — Мама, оставим этот разговор. Он нисколько не интересует господина де Шаньи. — Вы ошибаетесь, — стараясь говорить спокойно, начал молодой человек. — Меня интересует все, что Вас касается. Не скрою, что я был столько же удивлен, сколько и обрадован, увидев Вас около вашей приемной матери, тем более после того, что между нами вчера произошло, я никак не рассчитывал вас здесь застать. Я был бы еще более счастлив, если бы не тайна, которой вы окружаете ваше двухнедельное отсутствие. Я ваш давнишний друг, Кристина, и потому ничего нет удивительного, если меня, также как и госпожу Валериус, беспокоит вся эта загадочная история, которая рано или поздно приведет вас к гибели. Услыхав эти слова, мадам Валериус взволновалась. — Что вы хотите сказать? Кристина в опасности? — Да, мадам, — решительно произнес он, не обращая внимания на знаки, которые ему делала Кристина. — Боже мой! — еще больше взволновалась наивная старушка. Ты должна мне сказать правду, Кристина! Зачем ты меня напрасно успокаивала? О какой опасности вы говорите, господин де Шаньи? — Ваша дочь — жертва наглого обмана!.. — Обмана! Но как же «Ангел музыки»?.. — Она вам сама сказала, что никакого «ангела музыки» не существует. — Но в чем же тогда дело? — простонала больная. — Объясните же мне, ради Бога, не мучьте меня. — Дело в том, что вся эта история не что иное, как самая обыкновенная, житейская драма, которая сама по себе гораздо опаснее всяких духов и призраков. Госпожа Валериус устремила на Кристину полные ужаса глаза, но та уже подбежала к постели и обняла старуху. — Не верь ему, мамочка, не верь, — повторяла она, стараясь ее всячески успокоить. — Обещай мне сначала, что ты от меня не уйдешь, — молила госпожа Валериус. Кристина молчала. — Вы должны это обещать, Кристина, — снова заговорил Рауль. — Только это и может успокоить вашу мать и меня. И тогда, даю слово, мы не зададим вам ни одного вопроса. — Я не требую от вас обещаний и в свою очередь не даю вам никаких, — гордо произнесла девушка. — Я свободна поступать так, как мне вздумается, господин де Шаньи, и попрошу вас на будущее время не контролировать моих поступков. Что же касается того, что со мной было в течение этих двух недель, только один человек в мире имел бы право потребовать у меня отчета, — мой муж. Но, как вам известно, я не замужем и выходить замуж не собираюсь. При этих словах, как бы желая придать им еще больше решительности, она протянула руку, и на её пальце блеснуло золотое кольцо. Рауль побледнел. — Вы не замужем, а между тем носите обручальное кольцо!.. Он хотел взять её руку, но она ее быстро отдернула. — Это подарок, — смущенно произнесла она, краснея до корней волос. — Кристина, раз вы не замужем, значит, это кольцо вам подарил тот, кто, рано или поздно, надеется стать вашим мужем. Зачем же вы это скрываете? Зачем вы меня мучаете? Это кольцо — то же обещание. Принимая его, вы связываете себя на всю жизнь. — Я ей это тоже сказала, — вздохнула старуха. — И что она вам ответила? — То, что мне вздумалось, — вскричала выведенная из себя Кристина. — Не находите ли вы, сударь, что ваш допрос длится слишком долго… что касается меня, то… — Простите меня за то, что я осмелился с вами так говорить, — прервал ее Рауль, в страхе, что она произнесет роковые слова разрыва… — Если я позволяю себе вмешиваться в то, что меня не касается, то это только потому, что я вас люблю… Но прежде всего я должен вам сказать, что я видел… я видел больше, чем вы думаете, Кристина. Это было что-то такое сверхъестественное, что я до сих пор не верю своим глазам… — Что же вы видели? — Я видел в какой вы пришли экстаз при одном звуке «голоса», того самого голоса, который несся не то из-за стен, не то из соседней уборной… вы забыли обо всем окружающем… вы были зачарованы… И в этом весь ужас вашего положения. А между тем, вы, по-видимому, разгадали обман, так как сами говорите, что «ангела музыки» не существует… Каким же образом он вас опять увлек? На вашем лице сияла такая радость, как будто вы действительно слушали ангелов. Этот голос страшен, Кристина, я сам на себе испытал его очарование… Заклинаю вас именем неба, именем вашего покойного отца, который так любил нас обоих, скажите же вашей благодетельнице и мне, кому принадлежит этот голос?! Скажите, и мы вас спасем, спасем даже помимо вашего желания… Ну, скорее, скажите нам, как его зовут, кто осмелился подарить вам это кольцо? — Господин де Шаньи, вы этого никогда не узнаете, — холодно произнесла девушка. Вслед за её словами раздался недовольный голос госпожи Валериус, неожиданно перешедшей на сторону своей воспитанницы: — А если она любит этого человека? Тогда это, господин виконт, Вас не касается. — Увы, мадам, — едва сдерживая слезы, произнес Рауль. — Я тоже начинаю думать, что она его любит. Сомнений нет, я одного только боюсь, достоин ли он такой любви! — Об этом предоставьте судить только мне, — едва сдерживая раздражение, сказала Кристина. — Человек, соблазняющий молодую девушку при помощи таких фантастических приемов… — Должен быть негодяем, не правда ли? А эта девушка — дурой! Вы это хотели сказать?