— Что же я могу сделать? — Конечно! Конечно! — иронически повторяет режиссер, взъерошивая свою и без того лохматую шевелюру. — Было бы интересно узнать, каким образом на сцене могло потухнуть освещение. Но Моклэра и след простыл. — Моклэра нет? — растерянно повторяете Мерсье. — А его помощники? — Ни его, ни помощников, говорю вам никого! Вы, я думаю, понимаете, что Кристина Даэ не могла сама себя похитить, у нее должны были быть сообщники в театре. Все это было заранее обдумано… Где же директора? Я не велел никого не впускать в «центральное освещение» и поставил туда для охраны пожарного. Хорошо распорядился? а? — Да, да очень хорошо… Подождем комиссара полиции. Режиссер отошел, про себя посылая тысячи самых отборных ругательств по адресу этих «мокрых куриц», которые вместо того, чтобы сразу принять энергичные меры, беседуют себе преспокойно, как будто ничего и не случилось. Но он ошибался. Ни Габриэль, ни Мерсье не были спокойны. Но что они могли поделать, если им было строго-настрого приказано ни в каком случае не беспокоить директоров. Реми попробовал ослушаться, но из этого ничего не вышло. — Вот он, кстати, возвращается. Какое у него испуганное лицо! — Ну, что же сказали вы им? — спрашивает Мерсье. — Моншармэн, в конце концов, открыл мне дверь, — отвечает Реми. — Он был как сумасшедший, я думал, что он меня ударит. И прежде, чем я успел что-нибудь сказать, он закричал: «Есть у вас французская булавка»? — «Нет!» — «Тогда оставьте меня в покое»! Я хочу ему объяснить, что случилось… Но он не слушает и продолжает требовать французскую булавку до тех пор, пока его дикие вопли не услышал конторщик и не принес ему желаемую булавку. Получив ее, он захлопывает дверь перед самым моим носом и я с тем пришел, с тем и остался. — И вы не успели сказать, что Кристина Даэ… — Хотел бы я вас посмотреть на моем месте. Для него ничего на свете не существовало, кроме его булавки. Если бы он ее во время не получил, с ним бы, пожалуй, сделался апоплексический удар. Все это более чем странно, можно подумать, что наши директора сошли сума. Мне это уже надоело. Я не привык, чтобы со мной так обращались, — добавил он недовольным тоном. — Это опять проделки призрака Парижской Оперы, — чуть слышно сказал Габриэль. Мерсье тяжело вздохнул, хотел было что-то добавить, но взглянув на Габриэля, который приложил палец к губам, решил на этот раз промолчать. Между тем время шло, а директора все не выходили к публике. Наконец Мерсье не выдержал: — Я сам сейчас пойду за ними. Габриэль попытался его остановить: — Погоди, насколько это будет удобно, Мерсье? — сказал он озабочено. — Если они заперлись у себя в кабинете, очевидно, так и надо. От призрака ведь всего можно ожидать. Но Мерсье абсолютно не смутился. — Тем хуже для призрака! Я все-таки пойду. Я всегда говорил, что давно надо было заявить полиции, — с этими словами управляющий театром удалился. — О чем заявить полиции? — переспросил Реми. — Ах да, вижу, вы не хотите говорить? Как хотите, но только имейте в виду, что я буду кричать на всех перекрестках, что вы все сошли сума… Да, все!.. Габриэль состроил удивленную гримасу, стараясь показать, что он, вообще, не понимает в чем дело, и этим окончательно вывел Реми из себя. — Сегодня вечером и Ришар, и Моншармэн вели себя как сумасшедшие! — Я не заметил… — Странно! Кроме вас все это заметили. — Что же они такое делали, что их принимали за умалишенных? — с напускной наивностью поинтересовался Габриэль. — Вы это знаете лучше меня. Вы отлично сами видели, какой смех вызывало их поведение. — Не понимаю, о чем вы говорите, — равнодушно произнес Габриэль, видимо желая прекратить разговор. Но Реми не унимался. — У них какая-то новая мания. Они никого к себе не допускают. — То есть, как это не допускают? — Очень просто. Не позволяют до себя дотронуться. — Неужели? Действительно, это странно… — А-а! Вы тоже с этим согласны! Давно пора! Но это еще не все. Они, вместо того, чтобы ходить, как все люди, — вперед, пятятся назад. — Вы заметили, что наши директора пятятся назад? А я до сих пор думал, что пятятся назад только раки. — Вы напрасно смеетесь, Габриэль. Лучше объясните мне, что это значит, что когда я, в антракте, перед третьим действием, подошел здороваться с Ришаром, Моншармэн мне прошептал на ухо: «Не подходите, не подходите!.. Не дотрагивайтесь до господина директора»! Можно подумать, что я прокаженный. — Невероятно! — А разве вы не видели, как несколько минут спустя после этого, видя, что к Ришару направляется Бордерийский посланник, Моншармэн бросился ему на встречу со словами: — Ради Бога, не дотрагивайтесь до господина директора! — Поразительно! Что же в это время делал Ришар? — Что же он делал? Вы отлично видели. Он оборачивался налево и направо и отвешивал низкие поклоны, несмотря на то, что перед ним никого не было. А потом стал пятиться назад. — Назад? — Да. И Моншармэн, стоя как раз за спиной, проделал то же самое и точно также стал пятиться назад, пока оба они не дошли таким образом до внутренней лестницы. Если они и после этого, по-вашему, не сумасшедшие, то вы должны мне объяснить в чем дело. — Может быть, они репетировали какое-нибудь балетное па? — смущенно произносить Габриэль. Реми, оскорбленный такой неудачной шуткой, недовольно нахмурил брови и наклонился еще ближе к собеседнику. — Не ломайте комедию, Габриэль! Все, что здесь происходит, может кончиться для вас и Мерсье очень печально. — В чем же дело? — спросил Габриэль. — Не одна только Кристина Даэ исчезла сегодня вечером. — А? Неужели? — Вы напрасно удивляетесь. Можете вы мне лучше скажите, куда девал Мерсье мадам Жири, которую он вел за руку по коридору — Он ее куда-то вел? Я об этом и не знал. — Вы настолько хорошо об этом знали, что даже проводили их до кабинета Мерсье. Но вот что вы потом сделали с мадам Жири — интересно! — Вы предполагаете, что мы ее съели? — Нет, но вы ее заперли на ключ; проходя мимо кабинета управляющего театром, слышно было, как она истошно вопила: «Разбойники! Негодяи»! Этот странный разговор прервался на самом интересном месте появлением запыхавшегося Мерсье. — Ничего не понимаю, — растерянно сказал он. — Подойдя к двери, я стал кричать: «Откройте! Очень это очень срочно! Это же я, Мерсье»! Послышались шаги. Дверь отворилась, и на пороге её появился, бледный как полотно, Моншармэн. На его вопрос: «Что вам надо»? Я сказал: «Кто-то похитил Кристину Даэ». Знаете, что он ответил? «Тем лучше для нее»! И захлопнул дверь, сунув мне предварительно в руку вот это. — Мерсье показывает. — Французская булавка! — с удивлением воскликнул Реми. — Странно! Очень странно! — задумчиво прошептал Габриэль. Вдруг чей-то голос заставил их всех обернуться. — Виноват, господа, не можете ли вы мне сказать, где Кристина Даэ? Несмотря на то, что им всем было не до смеха, этот вопрос наверно вызвал бы у всех улыбку, если бы они не увидели перед собой такое бледное, полное отчаяния лицо, что они сразу поняли, как должен был страдать этот человек. Глава 15 Первая мысль Рауля, когда он узнал о таинственном исчезновении Кристины Даэ, была, конечно, об Эрике. Он больше не сомневался во всемогуществе «Ангела музыки» и был уверен, что именно он и похитил молодую девушку. Не помня себя от волнения, Рауль бросился на сцену. — Кристина!.. Кристина!.. — без конца повторял он дорогое имя, и ему казалось, что до него доносятся её слабые стоны, слышится её голос, призывающий его на помощь. Он, как безумный, метался из стороны в сторону, наклонялся над люками, прислушивался… Он понимал только одно, что он должен спуститься «туда», спуститься скорее, не теряя ни минуты… Но как? Все люки закрыты, вход в подземелье, до прибытия полиции, запрещен!.. — Кристина!.. Кристина!.. — Его отчаяние вызывает смех… От него сторонятся, думая, что несчастный жених просто-напросто помешался. Между тем ужасные мысли теснились у него в голове. Где теперь Кристина? Куда ее упрятало это чудовище? Жива ли она? Смогла ли она пережить ту ужасную минуту, когда этот негодяй схватил ее в свои железные объятия? Очевидно, Эрик подслушал их разговор, узнал об измене Кристины. Он будет мстить. И эта месть оскорбленного властелина будет ужасна. Кристину ждут самые ужасные пытки, и Рауль не может себе простить своего неудачного выстрела. О! если бы он его убил! Он больше не сомневается в том, что горевшие, как звезды, глаза принадлежали Эрику. На балконе был Эрик, это, несомненно, он, как кошка, или как ловкий вор, ускользнул от Рауля по водосточной трубе на крышу. Будучи ранен, он не мог ничего предпринять против своего соперника и теперь его гнев обрушится на Кристину. — Кристина!.. Кристина!.. — бессвязно шептал Рауль, вбегая в её комнату. Горькие слезы застилали ему глаза, при виде лежащего на кушетке платья, которое она приготовила себе для отъезда. И от чего только она не согласилась уехать вчера! Зачем было ждать, бравировать опасностью, играть в великодушие с таким чудовищем!.. Рауль, задыхаясь от рыданий, дрожащими руками проводил по большому, встроенному в стену зеркалу, которое однажды вечером, в его присутствии, поглотило Кристину. Он его ощупывает, придавливает, ищет какую-нибудь потайную кнопку… Но, увы! Оно, очевидно, слушается одного Эрика. Может быть, он напрасно ищет. Может быть, достаточно произнести какие-нибудь слова.