Он помнит, как ему рассказывали в детстве, что некоторые предметы повинуются заклинаниям… Вдруг внезапная мысль осенила его: «Калитка на улице Скриб!.. Прямой ход к озеру»!.. Да, да, Кристина это говорила, показывая ему ключ!.. Рауль бросается к ящику. Ключа нет, но он, не теряя надежды, все-таки бежит на улицу Скриб. Вот он уже на месте. Перед ним высокая, чугунная решетка, окружающая с этой стороны здание Парижской Оперы. Он ощупывает ее дрожащими руками, ищет калитку… Кругом так темно, что ничего нельзя различить! Он прислушивается… Все тихо… Он не перестает искать. Вот кажется что-то вроде калитки… Столбы!.. Да, так и есть, это вход на театральный двор!.. Рауль опрометью бежит к привратнице: «Простите, сударыня, не можете ли вы мне сказать, где находится калитка, т. е. вернее решетка… нет, калитка, выходящая на улицу Скриб и ведущая к озеру… Знаете, к озеру… к подземному озеру… под зданием Оперы!..» — Да, я знаю, что такое озеро существует, но как туда пройти не имею понятия, я там никогда не была. — А улица Скриб, сударыня, улица Скриб? Вы на ней когда-нибудь бывали? Привратница разражается громким смехом. Рауль бежит обратно в театр, как вихрь взлетает и опять спускается по лестницам, пробегает через все здания и наконец, как вкопанный, останавливается посреди сцены. Его сердце готово разорваться: а что, если Кристина нашлась? Он подбегает к первой попавшейся группе. — Виноват, господа, не видали ли вы Кристины Даэ? В ответ слышится смех. В эту самую минуту сквозь толпу пробирается невысокий, довольно плотный господин, с румяным, улыбающимся лицом и спокойными голубыми глазами. Мерсье указывает на него Раулю и говорит: — Вот к кому вам надо обратиться, сударь. Позвольте вам представить: полицейский комиссар Мифруа. — А! Господин виконт де Шаньи?.. Очень рад с вами познакомиться, — говорит комиссар. — Попрошу вас последовать за мной. Однако, где же директора? Где директора? Видя, что управляющий молчит, секретарь Реми отвечает комиссару, что господа директора у себя в канцелярии и им еще ничего неизвестно о происшедшем. — Возможно ли?.. Пойдемте в канцелярию! И Мифруа, сопровождаемый все увеличивающейся толпой любопытных, направляется к канцелярии. Мерсье, пользуясь толкотней, незаметно передает Габриэлю ключ. — Дело может принять дурной оборот, — прошептал он, — выпусти Жири! Когда все подошли к дверям канцелярии; они по-прежнему были заперты на ключ. — Именем закона! Отворите! — пропищал тоненьким голоском Мифруа. Дверь распахнулась. Первым в канцелярию вошел комиссар, за ним осторожно последовали остальные. Рауль шел позади всех и только собирался переступить порог вслед за другими, как вдруг почувствовал, как чья-то рука легла ему на плечо, и незнакомый голос прошептал на ухо: — Тайна Эрика должна быть священна! Он быстро обернулся. Перед ним стоял смуглый, коренастый человек, с блестящими проницательными глазами с барашковой шапкой на голове. Перс!.. Незнакомец поднес, в знак молчания, палец к губам, и прежде чем Рауль успел что-нибудь спросить, откланялся и исчез. Прежде чем последовать за полицейским комиссаром Мифруа в кабинет директоров, я позволяю себе вернуться на несколько часов назад, дабы иметь возможность посвятить читателей в то, что происходило в этом самом кабинете, в то время как Мерсье и другие тщетно старались туда попасть. Я уже говорил, что за последнее время оба директора постоянно бывали не в духе. И причиною этого было не одно только падение злополучной люстры, как думали многие, а совсем иное, неожиданное для них обстоятельство. Дело в том, что, несмотря на все их ухищрения и меры предосторожности, привидению удалось-таки получить с них свои ежемесячные двадцать тысяч франков. Произошло это очень просто. Однажды утром директора нашли у себя в кабинете незапечатанный конверт с надписью: «от господина П. П. О. (лично в руки)». В прилагаемой тут же записке, призрак Парижской Оперы сообщал: «Ввиду того, что сегодня истекает срок выдачи мне ежемесячного пособия, покорнейше прошу вложить в этот конверт двадцать тысяч франков, запечатать его вашей служебной печатью и передать мадам Жири, которая поступит с ним согласно полученным ею инструкциям». Ришар и Моншармэн, не задаваясь вопросом, каким образом эти дьявольские послания могли попадать в запертый ими же на ключ кабинет, решили воспользоваться удобным случаем, чтобы поймать предприимчивого духа. Рассказав под большим секретом о своем намерении Габриэлю и Мерсье, они вложили в конверт 20 тысяч франков и без всяких объяснений передали конверт мадам Жири, которая в свою очередь ничему как будто даже и не удивилась. За ней был установлен самый строгий надзор, в результате которого выяснилось, что она, тот час же по получении конверта, положила его на барьер ложи № 5. В течение всего представления и даже после него, оба директора, а также Габриэль и Мерсье не спускали с него глаз, наконец, опера окончилась, публика разошлась, ушла и мадам Жири, а конверт все продолжал лежать на своем месте. Тогда директора решились покинуть свой наблюдательный пункт и вскрыть конверт. Все печати были целы, мало того, им даже сначала показалось, что деньги так и не тронуты, но разглядев их хорошенько, они убедились в том, что настоящее кредитные билеты были заменены поддельными. Они были ошеломлены. Моншармэн хотел заявить в полицию, но Ришар воспротивился, говоря, что у него есть план, благодаря которому привидение уже их больше не проведет. Тем не менее, этот инцидент произвел на них самое удручающее впечатление. И если они тогда же не заявили об этом полиции, то только потому, что они все еще были уверены, что служат мишенью для неуместных шуток своих предшественников. В то же время у них стали зарождаться всякого рода подозрения, благодаря которым Ришар запретил говорить об этом деле мадам Жири, считая ее одной из сообщниц организатора этой загадочной истории. Между тем время шло, настал срок уплаты следующих 20 тысяч франков. Как нарочно, этот день совпал с исчезновением Кристины Даэ. Утром от призрака снова пришло письмо. «Поступите так же, как и в прошлый раз, — любезно сообщал П. П. 0. — Все вышло отлично. Передайте конверт с 20 тысячами франков милейшей мадам Жири». К записке, как и месяц назад, был приложен конверт. Оставалось только вложить в него деньги. Эта операция должна была произойти в тот же вечер, за полчаса до спектакля. Таким образом, ровно за полчаса до поднятия занавеса мы тоже заглянем в кабинет дирекции. Ришар отсчитал на глазах Моншармэна 20 тысяч франков и положил их в конверт, который не запечатал. — Теперь, — скомандовал он, — зови сюда Жири! Через несколько секунд она вошла. На ней было все тоже вылинявшее черное платье и шляпа с грязно-бурыми перьями. Она раскланялась и с обычной развязностью первая начала разговор. — Добрый вечер, сударь! Вы вероятно хотите передать мне конверт? — Вы угадали, мадам Жири, — очень любезно произнес Ришар. — Я действительно хочу передать вам конверт и кроме того… — К вашим услугам, господин директор! К вашим услугам! В чем дело? — Прежде всего, я вам хочу задать один вопрос. Скажите, вы… все в таких же отношениях с привидением? — В самых лучших, господин. директор, в самых лучших! — А! великолепно! Так вот в чем дело, мадам Жири, — особенно серьезным тоном начал Ришар, — Я вам должен сказать… между нами говоря, вы не так глупы, как кажетесь! — Господин директор! — возмутилась капельдинерша, — Я надеюсь, что в моем уме никто не сомневается! — Я тоже так думаю и поэтому мы скоро поймем друг друга. Всю эту историю с призраком пора прекратить! Г-жа Жири посмотрела на обоих директоров так удивленно, как будто они вдруг заговорили по-китайски. Затем, подойдя к Ришару, с беспокойством в голосе спросила: — Что вы хотите этим сказать? Я не понимаю… — Вы отлично понимаете… мадам Жири. И поэтому, прежде всего, потрудитесь нам сказать, как его зовут? — Кого? — Того, кому вы служите! Вы думаете, я не понимаю, что вы его сообщница? — Я сообщница призрака? Я! Но в чем же? — Вы исполняете все его приказы. — Он так редко меня о чем-нибудь просит. — И так хорошо дает на чай… — Не могу жаловаться. — Сколько же он вам дает за то, что вы ему передаете конверт? — Десять франков. — Чёрт возьми! Это не так много! — Вы находите? — Да, но об этом речь впереди. В данное время нам хотелось бы знать одно: что за причина вашей необыкновенной преданности этому привидению? Я не допускаю мысли, чтобы дружбу мадам Жири можно было купить всего за десять франков. — Вы правы, господин директор. Я не скрою от вас этой причины, в ней ничего постыдного… наоборот… — Мы в этом не сомневаемся. — Я вам скажу… хотя призрак и не любит, чтобы я о нем много болтала, но тут речь идет только обо мне… — начала старуха. — И так, однажды вечером в ложе № 5 я нахожу адресованное мне письмо. Я и теперь, слово в слово, помню, что там было написано… Если бы я прожила сто лет, я и тогда бы не забыла его содержания! Mадам Жири выпрямилась и с чувством продекламировала наизусть письмо: «Мадам! В 1825 году корифейка мадмуазель Менстриэ сделалась маркизой де-Кюсси, в 1832 — танцовщица Mapия Тальони стала графиней Жильбер де-Вуазэн; в 1347 — танцовщица Лола Монтэс признана морганатической супругой Баварского короля Людовика; в 1870 — тоже танцовщица Тереза Гесслер вышла замуж за брата Португальского короля Дона Фернандо»… Ришар и Моншармэн напряженно слушали старуху, которая, по мере того, как произносимые ею персоны становились все знатнее, все более и более вдохновлялась и наконец, как пифия у треножника, выкрикнула последнюю фразу своего пророчества: — 1885 — Мэг Жири — императрица!!! Задыхаясь от волнения, капельдинерша рухнула на стул. — Это письмо, — с жаром продолжала она, — было подписано «Призрак Парижской Оперы»! Хотя до меня и доходили слухи об этом призраке, но я в него в то время еще не верила. Но после этого предсказания у меня не осталось никаких сомнений. Действительно, при одном взгляде на взволнованную физиономию матушки Жири можно было безошибочно сказать, как на неё должны были подействовать эти два слова: «призрак и императрица»! Но кто же, однако, был инициатором всей этой выдумки?