Рассказ Перса. «Я никогда прежде не бывал в жилище Эрика, — пишет он. — Напрасно я просил подземного властелина (как его называли у нас в Персии) раскрыть передо мной таинственные двери подземелья. Он не соглашался. Тогда я пустил в дело хитрость, надеясь проникнуть туда без его ведома. С тех пор, как мне стало известно, что Эрик избрал своим местожительством здание Парижской Оперы, я стал за ним следить и несколько раз видел его на берегу озера, где он, не подозревая о моем присутствии, садился в лодку и причаливал к противоположному берегу, у самой стены. К сожалению, благодаря царившей там полутьме, мне никак не удавалось рассмотреть, где находилась дверь, в которую он исчезал. Любопытство, а также нечто более серьезное, пришедшее мне в голову, после одного разговора с этим чудовищем, привели к тому, что однажды, когда у озера никого кроме меня не было, я вскочил в лодку и направился к той самой стене, куда причалил Эрик. Но едва я успел отплыть от берега, как окружающая меня тишина как будто встрепенулась и над озером пронеслось тихое, как дыхание ветерка, пение. Казалось, что пело само озеро, и по мере того, как я плыл вперед, волшебный голос тоже передвигался за мной с места на место, и столько красоты, столько обаяния было в этих неземных звуках, что я, как зачарованный, не мог оторвать от воды своего взора и нагибался все ближе и ближе к блестящему, как зеркало, озеру. Кругом было темно, только сквозь маленькое окошечко, выходящее на улицу Скриб, врывались причудливые полосы яркого лунного свита. Я был уже на середине озера. Кругом не было ни души. А между тем пение все продолжалось. Если бы я был более суеверен и способен увлекаться сказками, я бы не преминул подумать, что имею дело с сиреной, которой поручено зачаровывать каждого, кто осмелится переступить границы этих владений, но я, слава Богу, уроженец страны, где, не смотря на любовь ко всему чудесному, давно сумели разгадать материалистическую суть вещей и поняли, что иногда, совсем простыми приемами, ловкий человек может поколебать самые скептические умы. Так и в этом случае я, конечно, не сомневался в том, что предо мной новое изобретение Эрика, но должен был сознаться, что оно доведено было до такого совершенства, что наклоняясь все ниже и ниже над траурной поверхностью озера, я уже не думал о том, откуда неслось это пение, а только наслаждался дивной ласкающей мелодией. Вдруг две огромные, чудовищные руки высунулись из воды, обхватили мою шею и, прежде чем я успел опомниться, потянули меня за собой. Минута, и я был уже в воде. Вырвавшийся у меня крик дал возможность Эрику (это был он) узнать меня вовремя. Он, вместо того, чтобы утопить меня, что очевидно, намеревался сделать, осторожно вынес меня из воды и положил на берег. — Видишь, как ты неосторожен, — сказал он, отряхивая свое мокрое платье. — Опять это желание во что бы то ни стало пробраться ко мне! Ведь я тебя не приглашал, ни тебя, никого другого! Неужели ты мне спас жизнь только для того, чтобы сделать ее невыносимой? Как бы велика ни была твоя услуга, Эрик может ее, наконец, забыть, а тогда, ты сам знаешь, ничто и никто его не удержит! Пока он говорил, у меня была только одна мысль: как он изобрел сирену? Он не отказался удовлетворить мое любопытство. Эрик, хотя и вел себя в некоторых случаях как настоящее чудовище, — увы, я имел возможность убедиться в этом еще в Персии, — при этом сохранил в себе детское тщеславие и хвастовство, и ничто ему не доставляло такого удовольствия, как возможность удивлять окружающих своей гениальной изобретательностью… Он рассмеялся и, показав мне длинный стебель тростника, сказал: — Ничего не может быть проще. При помощи такого тростника можно дышать и петь на какой угодно глубине. Я разгадал этот фокус в Китае, где благодаря тростниковой трубочке, пираты сидят под водой часами. — Этот фокус едва не стоил мне жизни, — заметил я строго. — Кто знает, так ли благополучно он заканчивался для других! Он ничего не ответил, но на лице его мелькнуло знакомое мне выражение какого-то детского гнева. Я, однако, не испугался и решительно продолжал. — Ты помнишь твое обещание, Эрик? Довольно преступлений! — Разве я их когда-нибудь совершал? — беспечно сказал он. — Несчастный! — воскликнул я. — Ты забыл «Розовые зори Мазендерана»? — О! Как бы я хотел их теперь забыть! — печально произнес он. — Тем не менее, я тогда славно позабавил маленькую султаншу! — Все это дело прошлого… Я говорю о настоящем. Теперь ты обязан отдавать мне отчет в твоих поступках. Не забывай, что без меня тебя не было бы в живых: я спас тебе жизнь, Эрик! Я поспешил воспользоваться тем, что разговор принял такой оборот, и решился заговорить о том, что меня уже давно мучило. — Эрик, — сказал я, — поклянись мне… — В чем? — перебил он меня. — Ты же знаешь, что я не признаю никаких клятв. Они существуют только для глупцов. — Скажи мне… Мне ты это можешь сказать… — Что такое? — Люстра… ты помнишь, Эрик, люстра… — Какая люстра? — Ты отлично понимаешь, что я хочу сказать. — А! ты думаешь? — усмехнулся он. — Ну, что ж, я тебе скажу. Я тут не причем. Она была слишком ветхая… — Он вскочил в лодку и рассмеялся таким страшным, зловещим смехом, что у меня сжалось сердце. — Очень ветхая, наш славный «Дарога», — он назвал меня по-персидски. Так у нас обращаются к начальнику полиции. — Очень старая! Потому только она и упала… Бум!.. и готово! Теперь позволь тебе дать совет: отправляйся домой, переоденься и никогда не заглядывай в эти края. Я не всегда смогу тебя спасти, Дарога, а мне бы очень не хотелось посвятить мою траурную мессу тебе! После этого случая я оставил надежду проникнуть к нему через озеро. Этот путь был слишком опасен. Но очевидно существовал еще и другой, так как мне не раз приходилось видеть, как Эрик внезапно исчезал в третьем подземелье. Вообще, с тех пор, как я встретил Эрика в здании Парижской Оперы, я жил в постоянном страхе не столько за себя, как вообще за всех окружающих, и при первом же известии о каком-нибудь происшествии, я невольно вспоминал об Эрике, точно также как и те, которые говорили, смеясь: «Это дело Призрака»! Сколько раз мне приходилось слышать эту насмешливую фразу. Несчастные! Если бы они знали, что из себя представлял этот демон, насколько он был ужаснее созданного в их воображении призрака, то они перестали бы смеяться. Что касается меня, то я совсем потерял покой. Несмотря на то, что Эрик весьма торжественно сообщил мне, что он стал самым добродетельным человеком с тех пор, как узнал «что он любим», я не мог доверять его словам. Его неописуемое, исключительное уродство не давало ему возможности жить общечеловеческой жизнью, благодаря чему, как мне казалось, он считал себя вправе мстить человечеству. Поэтому его твердая уверенность в том, что он любим, только увеличивала мое беспокойство, так как я уже заранее предвидел, чем все это должно было кончиться. Как раз в это время я узнал о странном романе Эрика с Кристиной Даэ. Находясь в прилегающей к уборной певицы кладовой, я бывал свидетелем их уроков пения, приводивших Кристину в состояние полного экстаза. Но как не было дивно его пение, я не допускал мысли, чтобы оно могло заставить позабыть его безобразие. Мне все стало ясно, когда я узнал, что Кристина его еще не видела. Войдя как-то раз в её комнату, я припомнил некоторые из рассказов Эрика, благодаря которым мне удалось без всякого труда открыть способ вращения зеркала и узнать расположение отдушин, при помощи которых он мог разговаривать с Кристиной также свободно, как если бы находился в одной с нею комнате. Это открытие повлекло за собой и другие, вплоть до люка, через который Эрик проникал в подземелье. Каково же было мое удивление, когда несколько дней спустя, я застал это чудовище у подземного фонтана, смачивающим виски лежавшей без чувств Кристине. Около них стояла, незадолго до того пропавшая из театральной конюшни, белая лошадь. Я подошел ближе, и тут произошло нечто ужасное. Огненные искры посыпались из глаз Эрика, и прежде чем я успел что-нибудь сказать, я упал на землю, сраженный оглушительным ударом по голове. Когда я пришел в себя, я был один. Эрик, Кристина и лошадь исчезли. У меня не оставалось сомнения, что несчастная певица сделалась пленницей этого злодея. Ни минуты не колеблясь, я решил, несмотря на угрожающую мне опасность, отправиться к озеру. Я провел там целые сутки, будучи уверен, что рано или поздно дождусь появления Эрика, который вынужден будет отправиться за покупками. По этому поводу должен заметить, что отправляясь в город и вообще показываясь на публике, он надевал искусственный нос и усы, что хоть до некоторой степени делало его менее безобразным. После долгого ожидания, в течение которого я уже не раз начинал думать, не прошел ли он каким-нибудь другим путем, я вдруг услыхал легкий плеск воды, увидел горящие, как звезды, глаза и минуту спустя передо мной стоял Эрик. — Вот уже более суток как ты здесь, — сказал он мне, — ты меня стесняешь, и, предупреждаю тебя, это может кончиться плохо! Я и так слишком терпелив. Ты хочешь меня выследить, глупец, я сам за тобой слежу и знаю каждую твою мысль. Я пощадил тебя вчера у фонтана, но не советую тебе опять попасться на моем пути! Имей это в виду и не будь так неосторожен! Он был так страшен, что я не решился его прервать. — Да, да! Не будь так неосторожен! — продолжая он громовым голосом. — Твое постоянное пребывание в подземельях обратит наконец на тебя внимание кого следует, за тобой учредят надзор и рано или поздно обнаружат жилище Эрика. И тогда пеняй на себя, старина!.. Я ни за что не ручаюсь. Ни за что!.. Если тайна Эрика станет известна, тем хуже для человечества! Это все, что я хотел тебе сказать, и если ты еще не полный идиот, с тебя этого должно быть достаточно. Он уселся у кормы и в ожидании моего ответа постукивал каблуками о дно лодки. — Ты ошибаешься думая, что я жду тебя, — сказал я. — Кого в таком случае? — Ты отлично знаешь: Кристину Даэ! — Я думаю, я имею право назначить ей у себя свидание. Она меня любит, — возразил он. — Неправда, ты ее похитил и держишь у себя в плену! — Послушай, — сказал он. — Обещаешь ты мне оставить меня в покое, если я тебе докажу, что я действительно любим? — Обещаю, — ответил я без всяких колебаний, так как был уверен, что ему ни в коем случае не удастся мне это доказать. — Хорошо же! Это не так трудно! Ты увидишь, что выйдя, отсюда, Кристина Даэ вернется опять. Вернется добровольно, потому что она меня действительно любит. — Ну! Я сомневаюсь в том, чтобы она вернулась… Тем не менее, твой долг ее отпустить. — Долг! Долг! Как это все глупо! Я не признаю никакого долга. Если я ее отпущу, то только потому, что так захочу, и она вернется… потому что она меня любит… И все это кончится свадьбой, слышишь? свадьбой! Веришь ли ты мне, наконец, идиот? Я уже написал свадебную мессу. И ты ее услышишь! Да, услышишь! — Я тебе поверю только тогда, когда ты отпустишь Кристину, и она добровольно придет сюда опять. — И тогда ты не будешь вмешиваться в мои дела? — Нет! — Отлично, ты в этом убедишься сегодня вечером… Приходи на маскарад в Оперу. Мы с Кристиной тоже там будем… Спрячься в кладовой и наблюдай! Ты увидишь, что Кристина сама захочет вернуться сюда. — Решено! Если это действительно произойдет, мне ничего не останется, как склониться перед удивительной игрой природы, в силу которой иногда самая красивая женщина любит самого безобразного мужчину, в особенности, если он гений музыки, а она выдающаяся певица. Несмотря на то, что я был до некоторой степени фаталист, я не мог отделаться от тяжелого чувства сознания своей ответственности за то, что я когда-то даровал жизнь этому чудовищу, которое теперь угрожало всему человечеству. Каково же было мое удивление, когда все произошло так, как предсказал Эрик. Кристина Даэ не только однажды, но много раз и, по-видимому, вполне добровольно посещала жилище у озера. Я старался не думать обо всей этой истории, но это было свыше моих сил, и я ограничился только тем, что перестал показываться около озера и выслеживать Эрика. Но зато мною овладело безумное желание найти потайную дверь в третьем подземелье. Пользуясь тем, что вокруг меня никого не было, я простаивал целыми часами между декорацией «Короля Лагорского», стараясь нащупать какую-нибудь таинственную кнопку. Такое терпение должно было быть вознаграждено. Однажды я увидел приближающегося на коленях Эрика. Он меня не видел. Подойдя к стене, около которой стояли декорация «Короля Лагорского», он нажал, по-видимому, какую-то пружину, из стены выпал камень и открыл люк. Эрик скользнул в это отверстие, и стена, как по волшебству, приняла прежний вид. Наконец-то тайна была в моих руках! Чтобы окончательно в этом убедиться, я подождал полчаса и в свою очередь нажал пружину. Все произошло так же, как и у Эрика. Но зная, что он дома, я не решился спуститься, так как вспомнил про смерть Жозефа Бюкэ, не захотел разделить его участь и, поставив камень на место, поспешил удалиться. Между тем меня более чем когда либо интересовали отношения Эрика и Кристины Даэ и не только из житейского любопытства. Меня не покидала страшная мысль: какую жуткую для всех нас месть придумает Эрик, если убедится в том, что Кристина его не любит. Мне скоро стала ясна разгадка этих странных отношений. Бедное дитя было просто-напросто запугано чудовищем, а ее сердечко всецело принадлежало виконту де Шаньи. С того момента, как я понял в чем дело, я принял горячее участие в трагической судьбе бедных влюбленных и решил защищать их от грозного чудовища изо всех сил, даже если бы мне для этого мне пришлось его убить. Однако Эрик не показывался, и это меня беспокоило еще больше. Я рассчитывал на то, что муки ревности не дадут ему усидеть в подземелье и я, пользуясь его отсутствием, проберусь, наконец, в его жилище. Однажды, потеряв надежду на счастливый случай, я проник в третье подземелье и нажал пружину. До меня долетели оглушительные звуки музыки. Чудовище играло своего «Торжествующего Дон-Жуана». Я, затаив дыхание, слушал и не двигался с места. Вдруг он перестал играть и как сумасшедший забегал по комнате. Я услышал его голос: «прежде чем решиться на это, надо кончить работу»! и он опять заиграл. Я осторожно вложил камень в стену, но даже и тогда до меня доносилось отдаленное пение, напоминавшее мне пение сирены на берегу озера. Мне пришли на ум слова машинистов, по поводу смерти Жозефа Бюкэ: «Около тела самоубийцы слышалось как будто отдаленное похоронное пение». В тот вечер, когда произошло похищение Кристины Даэ, я приехал в театр довольно поздно. Прочитав утром заметку о предстоящем браке Кристины с виконтом де Шаньи, я страшно встревожился и не раз в течение дня задавал себе вопрос: не лучше ли, пока еще не поздно, сообщить о существовании Эрика полиции? И каждый раз меня удерживала мысль, что это может только ускорить катастрофу. Когда я вышел из кареты у подъезда Оперы, мне показалось странным, что это здание еще стоит на своем месте. Но будучи, как все сыны востока, фаталистом, я смело вошел в подъезд. Поразившее всех похищение Кристины Даэ меня нисколько не удивило. Я ни минуты не усомнился в том, что это дело рук Эрика и мысленно решил, что теперь настал конец не только Кристине, но может быть и всем нам. Я был так в этом уверен, что у меня даже мелькнула мысль: не посоветовать ли всем присутствующим, покинуть театр, и я не решился на это только потому, что боялся переполоха, который, в этой тысячной толпе, мог быть опаснее предвиденной мною катастрофы. Тем не менее, что касалось меня лично, то я решился действовать без промедления. Момент был, как мне казалось, самый подходящий. Пользуясь тем, что Эрик, по моим расчетам, должен был быть всецело занять своей пленницей, я решил пробраться в его жилище, прихватив с собой и бедного молодого виконта, который выказал мне столько доверия, что я был тронут до глубины души. Я послал за пистолетами и, получив их, вручил один из них виконту, другой оставил себе, так как при первых же наших шагах в подземелье, мы могли встретиться с Эриком. При виде пистолетов, виконт спросил меня, не будем ли мы драться с нашим противником на дуэли. — Возможно! — ответил я. Больше я ничего не успел ему сказать, да, пожалуй, это было и лучше. Что такое дуэль, хотя бы с самым отчаянным задирой, в сравнении с борьбой с таким гениальным фокусником и манипулятором, как Эрик! Мне самому казалось странным, что я хочу бороться с человеком, который видим окружающими только тогда, когда он этого пожелает, и наоборот, сам видит вокруг себя все, что недоступно простому смертному, с человеком, которому подвластны все силы природы!.. И где же бороться, где? В подземельях Оперы, в этом лабиринте чудес и превращений! «Победить подземного властелина»! Одна эта мысль должна была привести в трепет. Несмотря на все мои надежды на то, что в данную минуту, вероятно, он находится с Кристиной Даэ, я не мог без содрогания подумать, что, может быть, он уже ждет нас где-нибудь со своей «Пенджабской петлей».