Мы начинали нестерпимо страдать от жары, голода и главное от жажды… Вдруг господин де Шаньи приподнялся на локте и указал мне на горизонт: Оазис! настоящий оазис, с прозрачной, как зеркало, водой! Иными словами, пейзаж № 3, против очарования которого никто никогда не мог устоять… Я напряг всю силу воли, чтобы не поддаться искушению и не броситься к воде, которая была не что иное, как отражение зеркала. Я отлично знал, что стоит только поддаться этой иллюзии и разочарование будет настолько сильным, что нам уже не останется ничего больше, как только повеситься на железном дереве. Поэтому я старался всеми силами вернуть виконта к действительности. — Это мираж! Не думайте, что это действительно вода! — кричал я ему. — Это просто отражение зеркала!.. Но он ничего не хотел слушать, говоря, что я ему надоел со своими пружинами, зеркалами и миражами и что надо быть слепым, или сумасшедшим для того, чтобы не видеть, что это самая настоящая, чистая, как алмаз, вода, и все вокруг нас было настоящее: и пустыня, и лес!.. Его не обманешь!.. Недаром он путешествовал по всем частям света!.. Он бессильно протягивал руки к волшебной картине. — Пить! Пить! — стонал он, открывая рот, как будто перед ним действительно была вода. Я тоже стоял с жадно открытым ртом. Теперь уже мы не только видели воду, мы даже ее слышали. Она журчала совсем близко, в нескольких шагах от нас и, о! мука! Нам даже казалось, что мы чувствуем на кончике языка её вкус. Наконец, и это была самая ужасная пытка, мы услышали шум проливного дождя, которого на самом деле не было. Это было поистине дьявольское изобретение… И мне оно было хорошо известно. Эрик наполнял маленькими камушками длинную, узкую коробку, разделенную на несколько частей деревянными и металлическими пластинками. Падая, камни задевали за эти пластинки и ударяли друг об друга, отчего и получался звук, дающий полную иллюзию проливного дождя. Можно себе представить, с какой жадностью устремились мы на этот шум. Все наши помыслы сосредоточились на одном слове: вода! Мы бросились вперед и, ударившись о зеркало, стали его лизать. Оно было горячо, как огонь!.. С диким криком отчаяния мы, как подкошенные, упали на пол. Господин де Шаньи приложил к виску пистолет, в котором остался еще один патрон. Мои глаза машинально устремились на лежавшую у моих ног «Пенджабскую петлю». О! мне хорошо было известно, почему перед нами опять появилось дерево! Оно меня ждало! Но вдруг в тот самый момент, как я смотрел на «Пенджабскую петлю», я заметил нечто такое, что заставило меня вскрикнуть, и этот крик помешал виконту де Шаньи нажать курок пистолета. Я вырвал у него из рук пистолет и пополз к тому месту, где лежала петля. Около нее на паркете виднелась черная головка небольшого гвоздя, назначение которого было мне хорошо известно… О! счастье!.. Это была пружина, та самая пружина, которую я так долго и тщетно искал! Теперь мы откроем дверь… и будем свободны!.. Я нажал гвоздь… И вдруг… …Вдруг вместо потайной двери в стене, около меня на полу открылся люк. На нас сразу пахнуло свежим воздухом. Мы бросились к этому неожиданно образовавшемуся отверстию и, наклоняясь над ним все ниже и ниже, стали жадно вдыхать прохладную влагу. Куда, однако, вел этот таинственный люк? Что таилось в этом новом, неведомом мною подземелье? Может быть, там была вода!.. Питьевая вода!.. Я протянул руку и нащупал камень, другой… Очевидно, вниз вела лестница. Виконт уже готов был ею воспользоваться. Даже если бы там не оказалось воды, мы все-таки были бы избавлены от этой изнуряющей, тропической жары. Но я, боясь какой-нибудь новой западни, остановил виконта и, взяв в руки фонарь, спустился первый. Кругом стояла непроницаемая тьма. Боже! Какой восхитительной показалась мне окружающая меня прохлада!.. В ней чувствовалась свежесть насыщенной водою земли, чувствовалась близость озера, которое, по моим расчетам, действительно должно было находиться где-то недалеко… Наконец, мы спустились с лестницы… Привыкнув к темноте, мы стали мало-помалу различать окружающие нас предметы… какие-то странные, круглые предметы, на которые я тот час же навел фонарь. Бочки!.. Мы оказались в погребе, где, очевидно, Эрик хранил вина, до которых был большой любитель. Наконец-то мы утолим нашу жажду! Господин де Шаньи любовно проводил рукой по одной из живительных бочек, не переставая повторять: — Бочки! Бочечки! Боже мой, сколько бочек!.. Действительно, около нас направо и налево были симметрично расставлены маленькие бочки, размер которых, как я подумал тогда, был так невелик специально для того, чтобы облегчить Эрику доставку их в этот погреб. Мы начали их осматривать одну за другой, надеясь найти кран, который указал бы нам, что из этой бочки уже пили. Но все они были герметически закрыты. Тогда, приподняв предварительно первую попавшуюся бочку, для того чтобы убедиться в том, не пуста ли она, мы опустились перед ней на колени и при помощи бывшего со мной маленького ножичка, я стал осторожно отдирать втулку. В эту минуту мне почудилось какое-то отдаленное пение, напомнившее мне выкрики торговцев на улицах Парижа: «Бочки! Бочки! Продаются бочки»!.. Моя рука сама собой остановилась. Господин де Шаньи тоже услышал эти звуки. — Как странно, — сказал он, — можно подумать, что это поет бочка. Вдали снова послышалось: — Бочки!.. бочки!.. Продаются бочки!.. — Уверяю вас, — опять сказал виконт, — что эти звуки доносятся из бочки. Мы поднялись с колен и заглянули за бочку. — Нет, нет, — настаивал де Шаньи, — это в самой бочке, внутри ее. Между тем голос замолк, и мы снова принялись за работу, приписывая все только что услышанное своему больному воображению. И вот первая бочка оказалась раскрыта. Виконт запустил в нее обе руки и тот час же отдернул их назад. — Что это такое? — воскликнул он. — Это не вода! Он поднес руки к фонарю. Я нагнулся, чтобы рассмотреть их поближе… и мгновенно отбросил в сторону фонарь таким резким движением, что он разбился вдребезги и потух… Это был… порох!!! Глава 22 Итак, здесь, в глубине подземелья, я, в конце концов, нашел подтверждение, мучившей меня столько лет догадки. Чудовище не преувеличивало, стращая меня гибелью человечества, если не всего, то, по крайней мере, его части. Стоило только кому-нибудь, как он говорил, раскрыть тайну его убежища, то все здание вместе с ним взлетело бы на воздух. Эта находка была настолько ошеломляющей, что мы позабыли обо всех наших предыдущих страданиях. Никогда еще, даже несколько минут назад, когда мы были на краю жизни, наше положение не казалось нам столь ужасным. Теперь нам становилось ясно перед каким выбором подземный демон поставил Кристину: «Да, или нет»… И если «нет», пусть весь мир погибает»! Погибает под обломками того, что называлось Гран Опера!.. Можно ли было придумать более чудовищную месть? «Завтра вечером, в одиннадцать часов, крайний срок»! О! Он умел выбрать время!.. Весь сверкающий огнями зал будет полон светской публикой. В каком блестящем обществе сойдет «он» в могилу! Сколько громких имен, красивых лиц и бриллиантов последует туда за ним! Завтра, в одиннадцать часов вечера. В самый разгар представления… Если Кристина Даэ — скажет «нет»… А она, конечно, скажет «нет»… Она скорее согласится умереть, чем сделаться женой этого ходячего трупа. Тем более, она не знает, что от её решения зависит жизнь тысячи людей. Завтра, в одиннадцать часов!.. И стараясь уйти как можно дальше от пороха и найти в темноте лестницу, по которой мы сюда спустились (люка уже не было видно), мы оба твердили одну и ту же фразу: завтра, в 11 часов вечера! Наконец, я отыскал лестницу и начал подниматься по ней. Вдруг ужасная мысль, как молния, сверкнула у меня в мозгу: — Который же теперь час? Боже мой, который же теперь час? Может быть, теперь уже и есть это «завтра», может быть, как раз сейчас одиннадцать часов. Как узнать который час? Мне кажется, что мы тут уже несколько дней, целые годы… с сотворения мира… может быть, сейчас прогремит взрыв!.. Да! … вот какой-то шум!.. какой-то треск!.. Вы слышали, де Шаньи? Там… там… в углу!.. Боже мой!.. Вот опять… Ах, свету, свету! Неужели вы не слышите?.. Вот, снова… Может быть, это шипит механическая бомба!.. Мы оба начинаем кричать, как безумные. Нас охватывает панический ужас… мы, спотыкаясь, бежим по лестнице. Открыт ли люк? Отчего тут так темно? Ах! только бы выйти из этой темноты… Пусть лучше будет жара зеркальной комнаты! Не помня себя, мы добрались до люка. Он открыт, но в комнате пыток теперь также темно, как и внизу. Мы все-таки решаемся в нее войти и в изнеможении падаем на пол, на тот самый пол, который отделяет нас от страшного порохового погреба… Который час? Мы кричим, зовем на помощь! Рауль призывает Кристину, я взываю к Эрику, напоминаю ему, что я спас ему жизнь… Никакого ответа!.. Наше отчаяние растет… Который час? «Завтра, в одиннадцать часов вечера»! Мы стараемся рассуждать… вычислить сколько времени мы тут находимся… Из этого ничего не выходит… Если бы можно было разглядеть стрелки на циферблате часов!.. Мои уже давно остановились, но часы господина де Шаньи еще идут. Он их завел перед отъездом в театр, следовательно, еще не прошло суток, роковая минута еще не настала. Малейший шум, доходящий до нас из люка, который я тщетно старался закрыть, заставляете нас вздрагивать от ужаса… Который час? У нас больше нет ни одной спички. Как же узнать? Де Шаньи догадался, как узнать время, он разбил у часов стекло и нащупал стрелки руками. Проходит минута тягостного ожидания. Но вот он объявляет, что по всей вероятности сейчас как раз одиннадцать часов. Но одиннадцать часов утра или вечера? Вдруг мне показалось, что за стеной послышались шаги: я прислушался. Да, действительно… вот стук отворяемой двери… чьи-то поспешные шаги… стучат в стену… Вот голос Кристины Даэ: — Рауль! Рауль!.. Мы все втроем кричим, не слушая друг друга. Кристина рыдает, она уже не надеялась застать нас в живых. Что она пережила за эти часы! Чудовище еще никогда ее было столь бесчеловечным. А между тем она обещала ему сказать «да», если только он откроет ей дверь комнаты пыток. Но он ни за что не соглашался, продолжая угрожать всему человечеству. Наконец, после многих часов подобной пытки, он ушел, оставив ее одну для принятия окончательного решения… — «Многих часов»!.. Который же теперь час? Который час, Кристина? — Без пяти минут одиннадцать! — Вечера? — Да. Час, назначенный Эриком для выбора между жизнью и смертью. Он сейчас мне это повторил опять, — голос Кристины задрожал. — Если бы вы видели, как он был ужасен!.. Он как помешанный! Он сорвал с себя маску и его глаза мечут молнии. И он все продолжает смеяться… Уходя, он мне сказал: «Я тебя оставлю на память минут, зная твою застенчивость. Я не хочу, чтобы ты краснела передо мной, произнося свое «да». Черт возьми. Я тоже умею быть деликатным! Нет — сказал он, доставая из мешка жизни и смерти маленький бронзовый ключик, — возьми этот ключ, открой стоящие на камине два ящичка из черного дерева. В одном из них ты найдешь сделанного из японской бронзы скорпиона в другом — такого же кузнечика. Это будет твой ответ. Т. е. если, по возвращению сюда, я найду скорпиона перевернутым, это будет означать «да». Если же ты перевернешь кузнечика, я пойму, что ты хотела сказать «нет», и тогда прощай все! И он рассмеялся демоническим смехом. Я на коленях молила его дать мне ключ от комнаты пыток, обещая в награду за это сделаться его женой… Но он мне ответил, что этот ключ больше никогда не понадобится и он бросит его сейчас в озеро. Затем, продолжая смеяться, он вышел из комнаты, крикнув мне на прощанье: Берегись кузнечика! Он не только перевертывается, он еще взлетает, и как еще взлетает! Конечно, весь этот рассказ был передан нам далеко не так спокойно и плавно. Кристина несколько раз останавливалась, голос её дрожал, она в течение этих двадцати четырех часов, также как и мы, может быть, даже еще глубже нас, познала весь ужас человеческого страдания. Она то и дело прерывала свой рассказ возгласом: «Рауль! Вам очень больно»? И ощупывая, теперь совершенно холодные, стены, спрашивала, каким образом они могли быть такими горячими. Между тем пять минуть уже прошли, а я все продолжал думать о скорпионе и кузнечике… Я отлично понимал, что перевернуть кузнечика значило обречь всех нас на смерть, так как не могло быть сомнений в том, что он был соединен электрическим током с пороховым погребом.