Господин де Шаньи, которому голос Кристины вернул самообладание, поспешно объяснил молодой девушке, в каком положение находились и мы, и все пришедшие сегодня в театр. Надо было, во что бы то ни стало перевернуть скорпиона. Только он один мог предотвратить катастрофу. — Иди же!.. Переверни его, Кристина, иди, моя дорогая, моя обожаемая жена, — твердо сказал Рауль, Наступило молчание. — Кристина! закричал я вдруг. — Где вы Кристина? — Около скорпиона. — Не дотрагивайтесь до него! Мне пришло в голову, я слишком хорошо знал Эрика, что он опять обманул молодую девушку. Может быть, именно скорпион и должен был произвести взрыв. Потому что чем же иначе объяснить его отсутствие? Пять минут уже давно прошли, а его все нет… Очевидно, он спрятался в безопасное место и спокойно ждет взрыва. Не мог же он действительно надеяться, что Кристина добровольно согласится стать его жертвой. — Вы видите, он не идет! Не дотрагивайтесь до скорпиона!.. — Он! — закричала вдруг Кристина, — Я слышу его шаги! Действительно, это был он. Мы услышали, как он вошел в комнату, где была Кристина. Я окликнул «его». — Эрик, это я! Ты меня узнаешь? Он ответил каким-то особенно спокойным голосом: — Как! Вы еще живы?.. Не мешайте мне, пожалуйста… Я хотел его перебить, но в его голосе послышались такие зловещие ноты, что у меня упало сердце: — Ни слова, или все здесь взлетит на воздух!.. — Вы должны за это благодарить мадмуазель, — продолжал он уже другим тоном. — Она не дотронулась ни до скорпиона, ни до кузнечика, но время еще не ушло. И так, я открываю, заметьте, без ключа, так как я открываю и закрываю без ключа все, что мне угодно… Открываю оба ящичка… Какие хорошенькие зверьки! И какой у них безобидный вид! Как наружность бывает обманчива! Стоит вам, мадмуазель, перевернуть кузнечика и мы все взлетим на воздух! У нас под ногами столько пороху, что можно взорвать целый квартал… Но переверните скорпиона, весь этот порох будет затоплен, и вы даруете жизнь нескольким сотням парижан, наслаждающимся в данный момент жалким произведением Мейербера. Это будет настоящей свадебный подарок, вслед за которым я поведу вас к венцу. Если через две минуты, мадемуазель, — продолжал он, — вы не перевернете скорпиона, я смотрю на часы, я переверну кузнечика, а кузнечик… хорошо взлетает на воздух!.. Наступило гробовое молчание. Я хорошо знал, что когда Эрик начинал говорить таким спокойным, усталым голосом, значит, его терпению пришел конец и малейшее, не понравившееся ему слово может вызвать настоящую бурю. Господин де Шаньи понял, что все кончено и, опустившись на колени, начал молиться. Что касается меня, то я был так взволнован, что мне ежеминутно казалось, что вот-вот у меня разорвется сердце. Мы отлично понимали, что происходило в душе бедной Кристины… Она не решалась перевернуть скорпиона: а что, если от этого именно и произойдет взрыв? Что если Эрик решил погубить нас, во чтобы то ни стало?.. Опять раздался голос Эрика, но в нем уже звучала какая-то ангельская кротость: — Две минуты прошли… Прощайте, мадмуазель! Я переворачиваю кузнечика! — Эрик! — закричала вдруг Кристина, подбегая к чудовищу. — Поклянись мне своей адской любовью, что ты говоришь правду, что я действительно должна перевернуть скорпиона… — Да, чтобы взлететь на крыльях любви… — А! видишь! Мы все-таки взлетим!.. — На крыльях любви, дитя мое! Скорпион откроет нам дорогу к счастью… Ну, однако, довольно! Ты не дотрагиваешься до скорпиона, в таком случае я переворачиваю кузнечика… — Эрик!.. — Довольно!.. Я присоединил свои мольбы к мольбам Кристины. Де Шаньи продолжал молиться… — Эрик! Я перевернула скорпиона!.. Боже! Что мы пережили в эту секунду, ожидая, что вот-вот разразится что-то такое ужасное, недоступное нашему пониманию, после чего от нас самих не останется ничего, кроме воспоминаний… Вдруг откуда-то снизу, из люка, до нас долетел какой-то странный шум… как будто выстрел… потом еще и еще… Мы замерли в ожидании страшного взрыва. Но нет… шум становится все яснее, все ближе… это скорее плеск воды, да, конечно… Мы подбегаем к люку. О! да! Это, несомненно, вода: глу, глу!.. Скорее вниз! В погреб! Какая прохлада! Прежняя жажда, о которой мы позабыли под влиянием переживаемого нами ужаса, охватывает нас с новой силой. Вода! Вода идет! Вот она уже в погребе, она затапливает бочки, покрывает наши колени, достигает подбородка, и мы пьем, пьем без устали, поднимаясь опять по лестнице, ступенька за ступенькой, по мере того, как прибывает вода. Теперь уже затоплен весь порох. Если так будет продолжаться, вместо погреба образуется второе озеро… А вода все прибывает и прибывает… Вот мы уже опять в комнате пыток… но вода от нас все не отстает, она врывается в люк, затапливает пол и подымается все выше и выше. Боже мой! Что же будет дальше? Надо закрыть кран! — Эрик! Эрик! Порох уже затоплен, закрой кран! Переверни скорпиона! Но Эрик не отвечает. Кругом все тихо, не слышно ничего, кроме плеска воды… — Кристина!.. Кристина!.. — кричит господин де Шаньи; вода все прибывает, она уже доходит нам до колен! Но Кристина молчит, а вода поднимается все выше и выше… Неужели же за стеной никого нет? Никого, кто бы мог закрыть кран, опять перевернуть скорпиона! Мы одни, совсем одни в этой страшной, непроницаемой тьме комнаты пыток… Вода, как сказочный гигант, заключает нас в свои несокрушимые объятия, мы дрожим от холода, захлебываемся… — Эрик! Эрик!.. Кристина!.. Вот мы уже не можем устоять на полу, могучий натиск воды подхватывает нас, как добычу, и начинает носить из стороны в сторону, от одного зеркала к другому, поднимая все выше и выше. Неужели это смерть? Неужели нам суждено утонуть в комнате пыток?.. Этого я еще никогда не видел… Даже во времена «Розовых зорь Мазендерана» Эрик не показывал мне ничего подобного. — Эрик! Эрик! Вспомни, что я спас тебе жизнь!.. Ты был осужден на смерть… тебя ждала могила… и я выпустил тебя на свободу… Эрик! А мы все кружимся и кружимся без конца… Наконец, мне удается ухватиться руками за ствол железного дерева. Я прошу Рауля сделать тоже самое… и вот мы оба висим в воздухе… А вода все выше и выше!.. Не помните ли вы, какое расстояние между верхушкой дерева и куполообразным потолком зеркальной комнаты? Постарайтесь припомнить!.. Но должна же когда-нибудь вода остановиться… Смотрите, кажется, она больше не прибывает… Нет, я ошибся… Боже мой! Пускайтесь вплавь!.. Плывите, плывите!.. Мы задыхаемся… Вокруг нас бурлит страшная черная масса, воздуху становится все меньше и меньше… как будто он испаряется каким-то искусственным способом… А мы все кружимся, вода бурлит и пенится вокруг нас… Я начинаю терять силы и стараюсь ухватиться за стены. Какие скользкие зеркала!.. Мы начинаем захлебываться… Я напрягаю последние силы: Эрик!.. Кристина!.. Кристина!.. Глу, глу, глу… забирается вода мне в уши… Боже!.. Какой страшный звук: глу, глу, глу… И в тот момент, когда я начинаю терять сознанье, мне кажется, что откуда-то издалека, как будто из воды, несется знакомый мне напев: «Бочки! бочки!.. продажные бочки»! Глава 23 На этом заканчиваются воспоминания Перса. Несмотря на ужасное положение, которое неминуемо должно было привести их к смерти, де Шаньи и его спутник были спасены самоотвержением Кристины. Конец этой трагической истории был лично передан мне самим Персом. Когда мне пришло в голову обратиться к нему за сведениями, он все еще жил в своей маленькой квартирке на улице Риволи. Он был очень болен, и мне пришлось пустить вход все свое красноречие, чтобы убедить его пережить со мной опять эту невероятную драму. Все тот же верный Дариус провел меня к своему господину, которого я нашел сидящим у окна в глубоком кресле, где совершенно утопала его, по-видимому, когда-то красивая фигура. Одетый в широкий домашний плащ, с гладко выбритой головой, на которой была, по обыкновению, надета остроконечная барашковая шапочка, и все еще великолепными, сверкающими глазами, он производил впечатление совершенно бодрого человека. Он не мог без волнения вспомнить всего, что ему пришлось пережить, и мне еле-еле удалось выпытать у него, чем закончилась эта странная история. Иногда мне приходилось подолгу молить его, чтобы он ответил на тот, или другой вопрос, иногда же наоборот, он так увлекался воспоминаниями, что рисовал целые картины, благодаря которым мне начинало казаться, что я сам видел все это своими глазами. Надо было видеть, с каким волнением передавал он мне о своем пробуждении в комнате у озера, после того как он потерял сознание в наполненной водою комнате пыток. И вот, что он мне рассказал, дополняя уже написанные им воспоминания о конце этой истории: Открыв глаза, Перс увидел, что он лежит на кровати… Напротив него, рядом с зеркальным шкафом, лежал на диване господин де Шаньи. Около них сидели «ангел» и «демон». После фантастических видений комнаты пыток, буржуазная обстановка этой маленькой, скромной комнатки казалась нарочно была придумана для того, чтобы окончательно поколебать рассудок несчастных пленников. Самая обыкновенная кровать, комод, стулья красного дерева, вязаные салфеточки на спинках кресел, висячие часы и два меленьких ящичка на камине… Наконец эта этажерка, заставленная раковинами, подушками для булавок, разными безделушками, среди которых выделялось огромное страусиное яйцо. Вся эта спокойная, мещанская обстановка, освещаемая мягким светом покрытой абажуром лампы, производила здесь, в подземельях Парижской Оперы, еще больший эффект, чем все ужасы комнаты пыток. И черная тень человека в маске казалась здесь особенно зловещей. Она наклонилась над Персом и сказала ему на ухо: — Ну, как дела, Дарога? Тебя удивляет эта обстановка?.. Это все, что мне осталось от моей несчастной матери. Он говорил что-то еще, но Перс его не слушал. Его удивляло молчание Кристины. Она неслышными шагами скользила по комнате, подавала лекарство, приносила чай, и все молча, точно сестра милосердия, давшая обет молчания. Что касается де Шаньи, то он спал. Эрик налил в чай Персу немного рому и сказал, указывая на виконта: